Нгуен, садись к столу. Давай выпьем, поговорим, помянем.
Старик колебался, и Александр понял его сомнения по-своему:
Машенька, может ты погуляешь снаружи, покуришь. Я не долго.
Это прозвучало обидно, но ему было уже не до тонкостей. Маша поняла. Она коротко кивнула и вышла. Александр сделал приглашающий жест. По-хозяйски выдвинул ящики из-под стола, достал из пакета бутылку водки, выложил и открыл упаковки с сыром и крекерами. Маша, умница, захватила одноразовую посуду, и он в который раз подивился её житейскому уму и предусмотрительности. Разлил водку по картонным стаканчикам. Нгуен, наконец, встал с кровати, сделал два неуверенных шага к столу и сел на подвинутый Александром ящик. Взял в руки стакан с водкой. Александр взял свой, поднял, собрался что-то сказать в голову лезла одна дрянь. Он столько раз представлял себе это, столько раз думал о том, что именно скажет ему это казалось важным и вот этот момент настал, а слов не было. Он покрутил стакан в руках, что-то промычал, попытался чокнуться со стариком, вспомнил, что этого делать не надо и, махнув на всё, залпом выпил. Сразу захотелось курить. Он достал сигареты и по взгляду, брошенному стариком на пачку, понял, что промахнулся надо было привезти в подарок блок хороших сигарет. Нгуен молча выпил; кивнув, взял из протянутой пачки сигарету, прикурил. Молчание затягивалось, и Александр, на которого спиртное в этой жаркой духоте подействовало немедленно, заговорил первым:
Как ты живёшь, Нгуен? Ты на выслуге? Пенсию получаешь?
Да, пенсию получаю. Хватает. Брат не получает. Вот вместе и живём, сказал Нгуен.
Почему не получает? удивился Александр. Ведь он тоже воевал?
Воевал, ответил Нгуен, только он за Юг воевал. А потом в лагере сидел. Вот выжил, только больной совсем. Ты видел его. Это он вас привёл. И дочка его в лагере была. В другом лагере для детей.
Я помню, у тебя ещё старшая сестра была и племянница. Как они?
Племянница дочка сестры в Канаде живёт. Иногда присылает что-то: вещи, подарки. Денег не шлёт, а может не доходят я не знаю.
А сестра жива?
Нет пропала. Когда мы пришли, она пыталась уплыть из Сайгона, на лодке, надеялась, что американцы подберут знаешь про людей в лодках?
Читал. Недавно.
Вот на такой лодке и утонула. Много их тогда утонуло, очень много. А вот племянницу спасли.
Наступила пауза. Александр лихорадочно искал, что бы сказать ещё, что-нибудь не очень значительное, только бы не подступать к самому важному к тому, что хотел и боялся узнать. Ничего в голову не приходило. Он налил ещё. Пододвинул к старику сыр. Они ещё раз молча выпили, и Александр на выдохе, как бы первое пришедшее в голову спросил:
А как Май? Как она? Ты что-то о ней знаешь?
Май умерла три года назад, ответил старик. Ничего не изменилось, не дрогнуло в той маске, из которой исходили слова. Здесь, и он показал на соседнюю кровать. Мы жили тут много лет. Детей нет. Вот с братом теперь живём.
У меня тоже детей нет, зачем-то невпопад сказал Александр. Не получилось.
Он хмелел. И это облегчило, дало ему возможность, наконец, подойти к вопросу, который ему и хотелось задать с самого начала:
Расскажи мне как погиб Жека?
Впервые с начала разговора, старик ответил не сразу. Помолчал. Взял ещё одну сигарету. Александр, перегнувшись через стол, дал ему прикурить. Нгуен сделал несколько затяжек, закашлялся, а отдышавшись, спокойно сказал:
Налёт был. Много стреляли. Много шума. Все стреляли. И я стрелял. Я убил его. Никто не видел.
Холодный ручеёк пота пробежал от затылка вниз по позвоночнику. Надо было что-то сказать, сделать, закричать, но Александр сидел молча, придавленный услышанным, и с ужасом понимая, что оно его не поразило. Он как будто услышал то, что уже знал или о чём догадывался раньше. Они долго сидели молча. Старик курил. Александр крутил в пальцах кругляшок крекера, потом сломал его и, наконец, спросил сиплым, чужим голосом:
Как? Случайно попал?
Нет. Ты знаешь я хорошо стрелял.
Так почему? Почему ты его убил?
Он вышел от Май, а Май была моя. Я любил её. Я хотел на ней жениться.
Хмель прошёл. Вот оно. Рано или поздно, но всё равно это случается. Прошлое догонит тебя. Вот зачем он сюда приехал. Вот почему ему снится Жека.
Нгуен. Это не он. Это я ходил к Май, он хотел сказать, что он не знал, что Нгуен и Май но остановился. Это было бы глупое и стыдное враньё всё он тогда знал.
Как? Случайно попал?
Нет. Ты знаешь я хорошо стрелял.
Так почему? Почему ты его убил?
Он вышел от Май, а Май была моя. Я любил её. Я хотел на ней жениться.
Хмель прошёл. Вот оно. Рано или поздно, но всё равно это случается. Прошлое догонит тебя. Вот зачем он сюда приехал. Вот почему ему снится Жека.
Нгуен. Это не он. Это я ходил к Май, он хотел сказать, что он не знал, что Нгуен и Май но остановился. Это было бы глупое и стыдное враньё всё он тогда знал.
Я знал, что это ты ходишь к Май. Но темно было. Я думал, что это ты, не Жека. Я не знал, что ты уже улетел.
Старик замолчал, но Александру казалось, что слова не исчезли с истаявшим звуком, а продолжают висеть в вязком и плотном воздухе комнаты.
Так ты хотел убить меня?
Старик сидел неподвижно, выпрямившись, застыв и только глаза потухшие блеклые глаза вдруг ожили и сверкнули из глубоких впадин. Александр вдруг тоскливо подумал:
Я про себя называю его стариком. Но он же моложе меня. Как минимум на пару лет моложе. А Май была тогда ещё совсем девочкой только семнадцать исполнилось. А Маша Я старше её отца хотя нет она не знает отца. Но по крайней мере я точно старше её матери этой карги, которая смотрит на меня с ненавистью и жадностью. О чём это я? Почему я сейчас думаю об этом?! Я только что узнал, что моего близкого друга убили из-за меня вместо меня почему я спокоен?
То, что прозвучало сейчас, должно было быть для него шоком ужасным, страшным откровением. Но ничего, кроме внезапно навалившейся усталости, он не почувствовал. Усталость и безразличие, словно речь шла не о нем и о его ближайшем друге, не о девочке, которая когда-то его любила, а о каких-то чужих и далёких ему людях. Словно этот сухой старик тогда, сорок лет назад, целился не в него и по ошибке убил не его Жеку, весельчака и любимца дивизиона, нет, это всё случилось с кем-то другим. Всё прояснилось и почему-то стало уже не важным. Все неизвестные ранее детали прошлого легли без швов и зазоров на свои, давно приготовленные места, мозаика сложилась. Говорить было больше не о чем. Всё было сказано, сделано и завершено ещё тогда много лет назад. Всё, что происходило потом, было предрешено, было следствием того, что случилось в ту душную ночь шестьдесят шестого. Но и сама эта цепочка причинно-следственных связей, смертей, несостоявшихся рождений, начатых и прерванных жизней весь этот многократно разветвляющийся и вновь сходящийся лабиринт был лишь составной частью другого, бесконечно большого клубка судеб, в котором и затерялись их истончившиеся ниточки запутанные, переплетённые и преждевременно оборванные.
Мучавший его вопрос, разрешившись таким страшным и неожиданным образом, стал уже неважен. Он только подумал, что теперь Жека перестанет ему сниться, ну а если снова придёт что ж он знает, что ему ответить.
Разговор был окончен. Можно было уходить. Он разлил остаток водки. Следовало выпить молча, но многолетняя практика офицерских застолий помешала, и он неожиданно для себя сказал:
За победу!
За чью победу? неожиданно резко отозвался Нгуен.
Что значит за чью, Нгуен? Мы же победили!
Мы? Кто это мы? Я? Или мой брат? А может моя сестра? Мои племянницы? Которая из них, Саня? Та, что в Канаде, или дочь брата, которая мечтает устроиться уборщицей в американский отель? А может Май победила? Ты знаешь, что через неделю, после того, как ты улетел, её отправили «искупать вину» слышал, что это такое? Из-за тебя! Кто-то донос написал, что она с иностранцем связалась. Я два года потом её из лагеря выпрашивал: раппорты писал, объяснения. Потому навсегда сержантом и остался.
Старик словно очнулся, выпрямился. Фразы стали длиннее, голос окреп, в нём появились сила и страсть:
Мы победили? Миллионы убиты за что, зачем? Чтобы сейчас вернуться туда, куда мы могли без крови прийти сорок лет назад? А кто проиграл тогда, Саня? Американцы? Которые? Те шестьдесят тысяч, которых вывезли в гробах? Или нынешние? Ты же видел все эти отели на побережье это американцы. И другие, из тех, кого мы тогда «победили».
Но ты же воевал за это, Нгуен, растерянно, но в то же время резко, пытаясь защититься, сказал Александр, оторопевший от этого неожиданного напора.
Да, Саня. Воевал. Вот за это и плачу. Уже много выплатил недолго осталось. А вот Май своё уже заплатила. И многие другие.