Если бы воля дана мне была до рожденья,
Чем бы ответил на планы творенья Творцу?
Лучше ли сна мои самые светлые бденья?
Лучше ль овце, чем нашедшему в яме овцу?
Лесное
Рака в раковины раке
Аз, ныряя, сторонюсь
И боюсь, как злой собаки,
Жгучей нежности медуз,
И дрожу, когда мне рыба,
Мимо кинувшись тишком,
Жаброй тронет рёбра, либо
Ногу острым плавником.
Не моя ты, море, доля,
Хоть и с образом небес!
Мне полей милее воля
Да в июле светлый лес,
Где пригреет солнце сладко
Через листьев облака,
И лисы кустом украдка,
А в ветвях бурундука.
Мягко стелются иголки,
Будь то ёлка или ёж
А случись навстречу волки
Белой бабочкой порхнёшь.
Айболит
Сходишь к врачу и захочется жить,
Дышится легче с рецептом в кармане,
Точно суровая в пуговку нить
Вдета и накрепко в облако ткани.
Не оторвёшься, душа моя, врёшь!
Снова крадётся любовь к изголовью,
А в рукаве у ней ведомо нож,
К марту по снегу притянутый кровью.
Ох, и хорош он! Медвяная сталь
Непререкаема в солнечном блеске:
Каждую высветит в пальцах деталь
С долу клинка до клейма арабески.
В каждый прицелится сердца удар,
В самую точку зеницы вглядится
«Я, говорит, тебе радость и дар».
«Аз, проповедует, синяя птица».
Ты и поверишь и с нею летишь
В Грецию греться, в Италию таять,
В Англию что?.. За окном рассветает
И на прощание капает с крыш.
С биноклем
С биноклем было хорошо!
В окно глядишь, а видишь море,
Где горизонта ровный шов
Не параллелен шву на шторе.
И там дома как корабли:
Стоят на рейде целым флотом
Еще в виду цветной земли
Перед космическим полётом.
В волнении по росту ряд
Планеты яркие крупицы,
А в стратосферу львы и птицы,
Опережая всех, летят.
Едва рассветом темень смыло
Под ледяной вставать пора,
И всюду с золотом белила
Велосипедные с утра.
Если уходишь
Если надел и шнуруешь свои башмаки,
А разговор продолжаешь, но вот он порог.
Ночи и ветру, и времени в нас вопреки
Надо идти, и в прихожей теперь эпилог.
Долгие проводы в долгих слезах сокращай.
Если твой плащ прошуршит на прощание так,
Точно порывистым шёпотом скажет «Прощай!»
Значит, пора. Значит, вышел тебе оверштаг.
Впрочем, и эта надежда на новое самообман.
Просто пора. Просто весь израсходован свет.
Три папиросы и спички засунешь в карман,
Где ещё медь и на поезд картонный билет,
Просто пора. Сколько можно в прихожей стоять?
Вот и часы шестерёнками в рельсы стучат
Может, успеешь в смущении нас приобнять,
И угасая в подъезде шаги отзвучат.
Хлопнет тугая к пружине прибитая дверь,
Снегом повеет, и ключ повернётся в замке.
Может, и встретимся Веришь? А впрочем, не верь!
В гору дорога, и лучше шагать налегке.
Зимним утром
Зимним утром тихий разговор.
Кожа звуком бережно задета.
Холодок имперского рассвета
В тёмных складках бабушкиных штор.
И лежишь, прижав ладонь виском
И сквозь морок сонный понимая:
До воскресных сердцу далеко
Может, даже дальше, чем до мая.
Нет, ещё надеешься дойти
За часов настенных точным следом,
И в горячей держится горсти
Золотой, оставленный мне дедом.
А в шкафу заветном горяча,
Точно с прошлой Пасхи не остыла
Формы для земного кулича
Вся в крестах таинственная сила.
Венера и Марс
На Марсе жизни нет
Я верю марсоходу.
Бьёт в камни смерти свет,
И не отыщешь воду.
Живым на Марсе швах
Согласно Голливуду.
В твоей обшивки швах
Лучи как иглы вуду.
И никому твой флаг
Со звёздами не нужен,
Где ада красный шлак
Бездушьем отутюжен.
Сто сорок дней пути
Сквозь чёрные пустоты
Умри, а долети!
На то и звездолёты.
Но вместо жизни жесть
Там нашу ждёт ракету
На Марсе жизни нету,
А на Венере есть.
Ещё не край
Ещё не край, поверь, ещё не крышка.
Скачи, скачи, свердловский воробей!
Пускай в глазу апрельская ледышка
Застыла и не тает, хоть убей.
В пустых ладонях лёгкая привычка,
Но щели в лодке как ни соберу:
Невероятно вспыхнувшая спичка
Без продолженья гаснет на ветру.
Короткая свечения виньетка
Не жарче алогрудых снегирей.
Со строчкой быстро движется каретка,
В строки начало во сто раз быстрей.
Не слушайте меня, в рукав молчите
И, положив под белое крыло,
На берег моря по небу свезите.
Где мёрз Овидий, будет мне тепло
Канун воскресения
Всё в общем как прежде, обычно.
Как было не раз и всегда.
Безверие нагло и зычно,
Слетается на провода.
По новой Содом и Гоморра,
Кошмару не видно конца.
Рвёт горло безумная свора
Во имя златого тельца.
Взрывчатка не чувствует боли,
Не знает смертельных обид
Но что-то в весеннем раздоле
На дым не похоже дымит.
Собрание в омуте тихом
Готовит последний мятеж.
Набат раскачался над лихом
Не встать ему спящему где ж!
И время идёт не по мере,
И небо не то, что вчера.
Четвёртые сутки в пещере
Пора тебе, Лазарь, пора.
Кем быть
Сперва хотел я водолазом,
А космонавтом не желал,
Невинным впитывая глазом
Базар, плотину и вокзал.
Не романтически мечтался
Себе в свинцовых сапогах,
А наводнения боялся
И так рассеивал свой страх.
И с погружением бездонным
За острым взглядом в глубину
Под тёплым ливнем заоконным
«Вот дудки, думал, не усну!»
Глядел на рыб их было много,
И сквозь подвижную траву
Я уходил от осьминога
Во сне совсем как наяву.
И не боялся захлебнуться,
Готов почти наверняка
Из водолазного разуться
И взмыть стрижом под облака.
Святой Антоний
Я пою на краю водопоя,
У заснеженной тёмной реки,
И с луною выходит нас двое
Беззастенчивой тьме вопреки.
И с луною нас двое выходит
На сухой от мороза песок.
Панегирит мой голос и одит
От подводного на волосок.
Не боюсь я уже захлебнуться,
Можно залпом и весь океан
С Антарктиды китайского блюдца,
Ледяной наклоняя стакан.
До рассвета в бессоннице двое
Остаётся нас бредить с луной.
Наступает на грудь нулевое,
Надвигается белой стеной
Но наверно ни глуби, ни глыбы
Не заставят меня замолчать,
Если слышат во тьме даже рыбы
Каждой буквы звонок и печать.
Если звёзд изумрудные свёрла
К атмосфере в прозрачный притык,
И клокочет продрогшее горло,
И касается Неба язык.
Соколиная охота
Ловля соколом дрозда, толстая перчатка,
Птичий глаз острей гвоздя в роковом кресте.
Ветром перья теребит солнечная хватка
И тревожный бубенец на рябом хвосте.
Горны, трубы над травой, золотые сети,
Дева-пламя на коне, перебранка псов,
Чистый воздух и на том, и на этом свете
Отворяя, поутру прогремел засов.
Ну же, ловчий, поспешай! Весело без шапки!
Сзади вьётся епанча морем грозовым
Серый кролик на руках у моей арапки,
А у рощи над рекой стынет белый дым.
Ловля соколом дрозда и желанья взглядом,
Долгим летом на огонь до смерти летим,
Упиваемся любви и надежды ядом,
Каждый думает: Ничто! Выйду невредим.
Каждый верит, что земля мягче тёплой ночи,
И, поводья отпустив, дышит на износ.
Только жизнь охоты всей на версту короче,
Даже рысью не длинней, чем на вёслах плёс.
Над картой звёздного неба
Зачем нужны подробности и лица,
Когда, хоть этак выверни, хоть так,
Смывает всё и даже не клубится
Космический по смерти нашей мрак?
И там, в несоразмерной нам громаде,
Непостижимый властвует закон
И где искать ответ, чего он ради
Над вечностью не нами возведён?
И что он есть? Какие дозволяет
Решения, свободы и права,
Когда миры навеки разделяет
Растущая от взрыва голова?
Где прорасти зерну весёлой веры
В неуязвимость тающих сердец,
Когда лишь неизвестности химеры
Вцепились в края зимний леденец?
Каких еще нам ждать чудес и правил