Как же ранить?! Разве это плохо, что мать их родная живой оказалась, спаслась чудесным образом?!
Да пойми ты, нельзя так сразу на них новость такую обрушить. Почем ты знаешь, как они это все примут?! Умом-то своим детским неокрепшим. Если и сказать, то потом, постепенно. Никто не виноват, что так получилась. Ни ты, ни мы с Арсением
Вы с Арсением, вторила я
Я смолоду Арсения любила, но никогда вам зла не желала и детей ваших всегда тоже любила. Я благодарна тебе, что разрешала мне видеться с ними. И мне не за что просить у тебя прощения. Сначала я только хотела помочь. А уж как панихиду отслужили по тебе.
Отслужили по мне, вновь эхом прошелестела я.
Никто ведь и подумать не мог, что ты сумела спастись. Арсений тебя долго ездил искать. Как умом не повредился тогда не знаю. Не рушь ты нашу жизнь!
Вашу жизнь, опять повторила я.
И детям не рушь! Все переменилось! Что люди-то скажут. Да и мне куда теперь деваться?! И Арсению как теперь быть? Как ему решать-то? Похоронили мы тебя И рады, что ты живая оказалась, и Оставь ты нас теперь, Христа ради! А детям твоим я хорошей матерью буду. Об этом ты не тревожься.
Мама, опять раздался детский крик.
Иду я, Аришенька, иду, отозвалась Серафима, глядя на меня с мольбой, надеждой и жалостью.
Иди, Пелагея, прошу я тебя. Сейчас Никита уж проснется, слабенький он еще больно, Арсений с Илюшкой придут, не надо им тебя тут видеть! Не пугай, не береди мальчонку! Он тоже пережил тяжко исчезновение и жестокую внезапную смерть твою.
Значит, зря Яким меня спасал, лучше б меня волки загрызли
Развернулась я и пошла восвояси, шатаясь, как пьяная. А потом, думаю, хоть издали поглядеть-то на них. Затаилась в кустах, а вон, и они по тропинке идут. Сердце мое замерло, насилу сдержалась я, чтоб не выбежать из своего убежища, да не кинуться к сыночку моему дорогому. Подрос-то как, вытянулся, как деревце. А походит-то на меня
Прикрыла я рот ладошкой, чтобы крику не дать вырваться невзначай. Проводила взглядом, долго подняться-то не могла. Сначала по траве металась, крик свой звериный сдерживая, потом застыла, как каменная. А после уж пошла. Не помню, как до дома родительского добралась. В светелку свою проскользнула. А внутри прямо огонь горит так больно мне, так страшно, так горько. И опять в беспамятство я будто впала не помню ничего все металась в бреду да в горячке. Не ела, не пила. А как очнулась, смотрю отец Митрофан, настоятель церкви нашей рядом со мной сидит, голову опустил, да бороду свою теребит в задумчивости. Увидел, что я в себя пришла и гляжу на него.
Что же это ты, девонька, разве ж так можно, мягко упрекнул он меня, родных пугаешь, себя не бережешь. Смерти искать не надобно. Не тебе решать, когда на Суд Высший отправляться. Знать, время твое не пришло еще
Плохо мне, батюшка, так плохо мне, заплакала я. Свет белый не мил. И зло в моей душе, обида так и жжет меня изнутри. И делать мне что, не знаю. Как жить-то теперь?! Пропадаю я.Смерти я впрямь прошу, а Бог не дает.
Э, милая, ее еще заслужить надо, смерть-то. Не все видно ты выполнила, что Господь уготовил тебе Бог посылает нам испытания, чтобы мы укреплялись, преодолеваючи их, а не отчаивались. Не все поняла еще ты, видно. Вишь, как тебя крутит-выкручивает. А тебе смириться бы надобно И не кручиниться.
Да как же с этим смиришься?! Чем же я провинилась?! Чем Бога прогневала?! Что не так сделала?! Почему он все у меня отобрал, детей даже моих меня лишил. Чем Серафима-то заслужила? И Арсений как мог так утешиться быстро?
Вон и впрямь сколь зла-то и обиды в сердце твоем. Непонимания, ненависти, гордыни
Да как же мне, батюшка?! Хоть ты-то меня пожалей, помоги, подскажи, как пройти через это вновь зарыдала я.
А я и жалею, дочь моя. Поэтому и говорю тебе: гордыню надо усмирить. Да себя забыть. Как Господь говорит: «Научитесь у Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем». Ты вот все о себе да о себе А ты о детях подумай. Кто ж виноват, что так все вышло. Не противься! Значит такова Его воля! Ты с Господом-то давно ли разговаривала, прощенья давно ли просила, давно ли молилась?..
Да я каждый день только это и делаю
Нет, моя миленькая, не то ты делаешь. Иначе давно бы Господь твои раны исцелил. Не о том, видать, молишь. Не того просишь. И прощения в душе твоей нет.
Прости, батюшка Один пепел там, в душе моей.
Прости, батюшка Один пепел там, в душе моей.
Эх-эх-эх, дочь моя, Бог простит. Он милосердный. И зла Серафиме да Арсению не желай. Не виноваты они перед тобой ни в чем. Им сейчас тоже непросто. Арсению в особенности. И дети твои вырастут Младшие не помнят, за мать Серафиму почитают, а старшие уж пережили смерть твою. Зачем же опять их тревожить? И младшим как объяснить, кто ты да откуда? Ну, положим, Никита твой вспомнит, только хорошо ли это на нем отзовется А младшенькая твоя мамкой Серафиму кличет. И Серафиме-то куда теперь деться с дитем малым, еще не народившимся. А Арсению как быть? Время им дай, а там видно будет. Как Бог рассудит
Получается для всех я лишняя и не нужна никому. А мне ведь жизнь без Арсения моего и деточек не мила! Ведь сижу я в светелке своей, нет их нигде, но и в каждом уголке они, родимые мои, весь белый свет в руках у них остался, вновь зарыдала я.
Ты притчу об Иове-то помнишь? Вот, кто примером для тебя должон быть. Тем более твои-то живы и здоровы все, слава Богу! Подумай, дочь моя. Обо всем крепко подумай. И помни Богу все нужны. Он всех нас любит, детей своих. И мысли даже такие из головы своей выбрось, строго промолвил священник.
Так он мне все обсказал. Легше поначалу мне не стало, да только болезнь моя прекратилась. Стала я потихоньку домашнюю работу делать, сестрам да матушке помогать. Тяжело мне было видеть их взгляды, полные сочувствия и сострадания. Да и сама я мучилась ужасно.
Как засну, так снится мне мой Арсений любимый. Идет сквозь рощу березовую в той самой рубахе, которую я ему на ярмарке Покровской той злосчастной купила. Идет мне навстречу, улыбается, ямочки на щеках. Ветки руками отодвигает. Подходит, руку ко мне протягивает, да только не я это оказываюсь, а Серафима. Просыпалась я и все думала об них, думала, с ума от ревности и горя сходила. И самое главное любить-то я Арсения не перестала. Как же это, думала я, он-то все забыл, что ли, как друг дружку мы любили? Закрывала глаза, а передо мной он, или детки мои все зовут меня: «Мама!» И прощения в душе моей для него не было. Только мука одна. Да ненависть к Серафиме.
Поняла я вскоре, что не выход это жить дома. А тут отец Митрофан как-то зазвал меня с собой поехать в обитель, что в тех краях расположилась.
Поедем, дочь моя, с сестрами познакомишься, истории их послушаешь, ежели расскажут. Помолишься, поживешь какое-то время, душой оттаешь, быть может. Вспомнишь, что ты дитя Божье, подумаешь, ведь зачем-то Бог жизнь тебе сохранил, уговаривал он.
Я и согласилась. Собралась, с родней попрощалась, и поехали мы. Оглянулась я на дом наш, все вышли за ворота, вслед смотрят, и такая тоска на меня опять навалилась, такая кручина за душу взяла Расплакалась я, разрыдалась, даже батюшки не постеснялась. А он ничего не сказал, глянул только на меня да вздохнул тяжело.
Путь нам предстоял неблизкий, однако к вечеру должны были добраться. Я сначала все про жизнь свою думала, а потом маленько задремала. И сон мне приснился тогда чудной такой. Перед взором моим картина проплыла с монастырем великим. А потом и Ангел явился, указал на него своим перстом. «Это твоя обитель, сестра», сказывает. Положил мне на плечи тяжелый крест и вновь молвил: «Неси смиренно. А я помогать тебе стану». Я едва не упала под этой тяжестью. Но послушалась и в ворота монастырские вошла. А там свет яркий такой, аж глаза слепит. «Иди с Богом», повторил Божий посланник. Ну, я и пошла. А у самой слезы полились из глаз.
Повозка наша вдруг дернулась, я и проснулась. А сон тот помнила. Тем более что сбылся он Осталась я в той обители.
Встретила нас матушка Херувима, которая была тогда настоятельницей монастыря.
Пойди, дочь моя, осмотрись пока, сказал мне отец Митрофан.
***
Монахиня тяжело дышала и говорила с трудом. Пожилой священник в задумчивости смотрел на умирающую.
Ну, а потом ты все почти знаешь, прошептала игуменья Арсения и откинулась на подушки, прощения теперь прошу
Да, матушка Удивила ты меня. Ох, и удивила. Трудно тебе пришлось. Но ведь Господь просто так испытаний-то не посылает. Сама знаешь Да и в чем грех-то твой? Если какой и был, дак все уж отмолила и делами своими праведность свою и чистоту своих помыслов доказала
Нет, батюшка. Не все ведь я тебе сказала.
Слушаю тебя, матушка Арсения, перебирая четки, наклонившись к умирающей промолвил старец, что еще сказать мне хочешь?