Я понял, горько сказал Вилле. Мой дедушка ему что-то сделал. И ваш Ярл может узнать меня и что-то сделать мне, вместо того, чтобы принять и показать то, что хочешь показать мне ты и не отрицай, Сенджи. Хотя, наверное, не так не ему дедушка сделал, всем вам сделал, что-то очень плохое Верно?
Сенджи потянулась и взяла Вилле за руку.
Смотри, прошептала она.
Она привлекла руку Вилле, зажатую в своей, к вороту плаща, и отогнула его, отгибая заодно и воротник коричневой, косо застегивающейся нездешней рубашки. На тёмной коже Сенджи, в том месте, где сходилось с шеей её островатое плечо, Вилле увидел мутный чёрный знак-клеймо тот же символ, что был на брюхе у каждого дирижабля жандармерии, что красовался на печатях и гербе. Знак короны. Зачем это на живом человеке?!
Мы все его носим, тихо произнесла Сенджи. Старики, дети, мужчины и женщины. Он обозначает собственность. Мы рабы. Мы работаем на этот город работаем в рудниках и карьерах, добываем мрамор, ртуть, серебро и медь. Вот то, что сделал с нами король, и то, что так рьяно бережёт твой дедушка. Нам всем это, конечно же, очень не нравится, а Ярлу тем более, потому что он тоже северянин, бывший штурман на разбившемся в пустыне дирижабле моего отца, а ещё он в некотором роде наш глава, но это не помешало ему однажды получить хлыстом от Хлыста и стерпеть, стиснув зубы. Причина, почему все терпят до сих пор? О Помнишь, что я говорила про подземные воды, выходящие ручьями за Стену? Это наш единственный источник воды. Будем сильно артачиться, и бургомистр отдаст приказ открыть замурованные западные стоки, а наши южные просто засыплет. Циркуляция воды в городских каналах не изменится, только сменит направление в высохшее сейчас русло бывшей реки на равнине к западу от города. А мы все погибнем. Вот, Вилле Хочешь верь, хочешь нет, но, знаешь, мне было больно, когда эту штуку выжгли у меня на шее
Она не плакала быть может, не умела, и это тоже было страшно, как поставленное ей на кожу, словно на фабричную мебель, клеймо. Не умеющая плакать девочка, не умеющий плакать ребёнок словно нанесённое извне повреждение, что-то отнятое, искалеченное, как потерянная конечность, рука или нога. Хоурмен, закончивший с покупателями, обернулся к ним и, увидев, как изменилось лицо Вилле, тут же потерял свою улыбку.
Вон оно что, пекарь всё понял. Ты, хулиганка Это было очень огорчительно для него такие откровения.
Знаю, глухо сказала Сенджи. Пусть унесёт с собой. И подумает, там, дома хочет ли он увидеть подобное, когда если пойдёт со мной. Я ведь ему ещё и не то покажу. Ему, внуку наместника Моему новому другу. Другу, слышишь, Вилле? Ты очень хороший.
Он слышал, но говорить ещё не мог. Хоурмен погладил по голове теперь его.
Дети, только и сказал пекарь.
Потом в руках у Вилле очутилась кружка, в которую Хоурмен налил ему из стеклянного термоса холодный анисовый чай. Вилле пил и слушал, не вникая, как пекарь и Сенджи тихо говорят о каких-то связных, кого-нибудь из которых неплохо было бы найти сейчас среди толпы и отправить за Стену, чтобы немного ускорить процесс принятого решения необходимости рассказать о Вилле неведомому Ярлу. В небе рокотал, то стихая в отдалении, то опять приближаясь, дежурящий над площадью дирижабль. Гомонили и смеялись люди. Хоурмен с Сенджи вдруг тоже рассмеялись над чем-то, и пекарь, порывшись в кармане своего белого фартука, извлёк горсть монет и отдал собеседнице.
Идите, погуляйте, посмотрите на выступления, купите себе что-нибудь праздник, как-никак, сказал Хоурмен. И возвращайтесь ко мне через час-другой. Выпьем чаю, пообедаем, а потом я попрошу вас ненадолго меня отпустить попробую найти связного. Да, хулиганка, лучше будет, если это сделаю я ты ведь не всех знаешь Поторгуете тут?
Сенджи деловито кивнула ей, наверное, было не впервой помогать Хоурмену. Она встала и похлопала Вилле по плечу.
Пойдём, бутылочный рыцарь.
Он нехотя заворочался. Мысли об увиденном на шее Сенджи и сказанном ей «рабы» ещё не отпустили его, и блеск карнавала, такой предвкушаемый утром, такой яркий и радостно принимаемый ещё полчаса назад, теперь поблёк, выгорел, потерял свою значимость и красоту. Какой карнавал, какое веселье в мире, где существуют такие ужасы? Хоурмен снова погладил его, по плечу и спине, произнес глуховато и мягко: «Бедняга», жалея Вилле жалея не пострадавшего, просто узнавшего, хотя должен был бы жалеть Сенджи. Вилле, словно очнувшись, ощутил укол стыда.
Да я-то что, я в порядке, конфузливо забормотал он. Просто оторопел не верится
Хоурмен кивнул.
Это самый большой обман, который существует сейчас в нашем мире, официально сто лет как разделавшимся с рабским трудом. На уроках истории ты, должно быть, слышал про Конвенцию. Любой труд должен быть оплачиваемым добровольным допускаемым как мера наказания или, верней, воспитания, только к преступникам. Но даже каторжникам платят их гроши и отпускают в конце концов на свободу! Даже слуги, работающие в богатых домах, та самая сословная ступень, что не меняется из века в век, имеют право уволиться, если хозяева их обижают, и уйти искать местечко получше. А те, кто живёт за Стеной им некуда пойти, Вилле. Позади них мёртвая пустыня, на шее клеймо, что выдаст их при первом же жандармском досмотре в городе, и ещё одно клеймо южная внешность, кроме некоторых, конечно, таких, как Сенджи и Ярл а ещё у них нет документов. Никаких, вообще ни метрик, ни карточек. Документы им иметь запрещено. Куда они, такие неподтверждённые в самом своём существовании, сунутся в нашем бюрократическом обществе? Самые отчаянные, конечно, пытаются раздобыть подделку. Кому-то даже удавалось скрыться перейти пески, переплыть море В большинстве случаев это были одиночки без родни, без семьи. Бежать, имея родственные связи значит подписывать своим родным смертный приговор. Такое тоже случалось, к сожалению, но я не ощущаю себя вправе судить тех, кого довёл до отчаяния ад. Ладно, не будем больше Бегите. Сегодня хороший день, только какой-то уж очень жаркий.
Пекарь выпустил их из-за прилавка и помахал рукой вслед. Сенджи, явно желая немного отвлечь Вилле от того страшного, что рассказала ему и показала, предложила подобраться поближе к ратуше. Сегодня на неё был открыт свободный вход, и можно было влезть на самый верх, туда, где колокол и часы, потоптаться на узком балкончике, осматривая площадь и разноцветное колыхание шляп и голов, покричать и посвистеть, с благоговением полюбоваться пыльными балками, похожими на рёбра доисторического чудища, что уходили к треугольному своду крыши. Позвонить в колокол, впрочем, не вышло бы: управляющий механизм стопорили и даже отвязывали выполняющую декоративную функцию толстую, с канат, покрытую серебряной краской верёвку со шнуром на конце, чтобы не возникало соблазна, особенно у детей зато само путешествие по винтовой полутёмной лестнице и собственно вид были чистой воды восторгом. Но Вилле, обычно не упускающий возможности забраться наверх ратуши, сегодня не особенно этого хотел.
Тогда всё равно пойдём поближе к центру, сказала Сенджи. Там, под ратушей, кузнечные палатки и тир. Тебе бы сейчас развеяться, а не сидеть угрюмым стариком Умеешь стрелять из лука?
Вилле признался, что нет. Сенджи просияла:
Так я тебя научу. Пошли!
Разбойники, вспомнил Вилле, когда спешил за схватившей его за руку Сенджи сквозь толпу, и слегка повеселел. И правда ведь, надо уметь отстреливаться. Он даже улыбнулся довольно, представив, как ловко пущенной стрелой выбьет у кого-нибудь из них лук и превратит незадачливого разбойника в вычитанный из дедушкиных старых книг смешной образ «булавочную подушечку». Только тогда надо будет отобрать и колчан он снова замечтался, вольно или невольно, но возвращаясь к своему утреннему беззаботному состоянию. Сенджи, обернувшись, заметила это.
Правильно, держи нос по ветру, Вилле. Лично я не из тех слабаков, про которых тебе говорил Хоурмен ну, тех, кто трусит и сбегает. Я верю в то, что наше положение рано или поздно изменится, и готова за это бороться. Я люблю свой дом, несмотря на всё, что с ним сделали. Тебе, я думаю, он тоже понравится там ведь не одни безжизненные пески и солнце Там есть и цветы, и трава, и древние скалы с рисунками, и таинственные подземные пещеры, а ночью небо всё в звёздах Бесконечный, бескрайний звёздный простор ни в одном городе ты ничего подобного не увидишь. Небо я тоже люблю в нём летал мой отец. Когда-нибудь и я построю себе дирижабль.
Капитан Сенджи Возьмёшь меня к себе?
Кочегаром, Сенджи милостиво кивнула.
Кочегаром мне уже предлагали, улыбнулся Вилле. Причем на кое-чём покруче, чем простой дирижабль.
Это кто? Сенджи насторожилась. Что за конкуренты, о которых я не знаю?
Небесные железные дороги. Летающие паровозы и прочее в том же духе. Пока, конечно, это всё секретно и в разработке. Но, глядишь, лет через десять-пятнадцать