Я много чего умею, сказал подмастерье нежным девичьим голосом. Защищаться в том числе. Ты сам виноват, что вмешался. Никто тебя не просил.
На переулок опустилась тишина перестал свистеть далёкий жандарм, затих цокот копыт. Пока Вилле, изумлённо раскрыв рот, пытался сообразить, что ответить, подмастерье добавил:
Я бы просто их прирезала.
Зазубрины остро бросались в глаза и выглядели так, будто ножом уже неоднократно пользовались как раз в значении слова «прирезать». Вилле вдруг стало нехорошо. Рука была тонкая, смуглая и красивая, мальчик говорил о себе почему-то совсем не в мужском роде, а потом он снял капюшон, и Вилле увидел, что это не мальчик девочка. С жёлтыми, коротко стрижеными волосами, аккуратным горделивым носом и голубыми глазами, которые были очень ярки на худеньком загорелом лице. В глазах ясно читалось неудовольствие.
Ну, а на меня-то за что беспомощно пробормотал Вилле. Так говорить «виноват». Я же этого, который длинный, по голове а тех прогнал а ты девочка?!
Обладательница ножа насмешливо фыркнула.
У тебя хорошее зрение. Но соображаешь ты туговато Как тебя звать, бутылочный рыцарь?
Вилле.
Надо было ткнуть их розочкой в пузо, Вилле. Сначала одного, потом другого. Из таких, как они, вырастает первосортная дрянь.
Как южные дикари? вежливо спросил Вилле.
Девочка вдруг разъярилась.
Кретин! зашипела она и опасно взмахнула ножом. Вилле попятился. Чистоплюй, мамашин сынок, болван оболваненный Тьфу!
Она развернулась на пятках и стремительно прошествовала прочь только взметнулся плащ. Вилле, чересчур огорошенный, чтобы обидеться, кинулся следом.
Стой! Стой и объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду.
Иди к чёрту.
Я тебе вообще-то помог, что бы ты там ни говорила.
Спасибо, иронично бросила девочка через плечо. А теперь гуляй.
Я и так гуляю, в тон ей ответил тот. И как раз направлялся на праздник, когда увидел, как ты и эта троица мирно беседуете. Знаешь, мне кажется, что гулять лучше вдвоём. А то выползет из-за угла такое же, в красных шнурках И ты что же правда бы это ну, ножом
Девочка резко остановилась, и Вилле чуть не врезался ей в спину.
Своего первого жандарма я убила, когда мне было восемь, серьёзно и строго сказала она, не оборачиваясь.
Вилле улыбнулся да она шутит! Он добродушно дёрнул девочку за сброшенный капюшон.
А у тебя хорошее чувство юмо начал было он, но не договорил: взметнулся ураган, который был на самом деле плащом, тонкая красивая рука не та, что с ножом, свободная больно впилась ему в горло, стихийная, как тот же сильный ветер, сила вдавила его спиной в стену, а кончик зазубренного лезвия замер, не доставая до его левого глаза ровно на длину ресницы. Глаз, Вилле знал по урокам биологии, не ощущает температуры, но сейчас ему показалось, что кончик ножа ледяной. Глаз словно от этого остекленел и сам стал, как недвижимая ледышка.
Что только и смог прохрипеть он.
Я не люблю, когда до меня дотрагиваются, спокойно объяснила девочка. До моей одежды в том числе.
И-извини
Она немного выждала, пристально глядя во второй, не скрытый нацеленным оружием глаз, словно решая, принимать ли извинения, потом убрала нож и руку с горла. Она была ниже его ростом и была девочкой просто девчонкой, но своим поведением вызвала страх, и Вилле мог найти этому страху только одно объяснение: девочка не шутила.
Извини, глупо повторил он и сглотнул.
Нам не по пути, Вилле, только и сказала она. Поэтому я сейчас уйду, а ты останешься.
Но я шёл на карнавал, несчастно произнёс он.
Тогда выбери себе другой переулок. Пока.
Он смотрел, как она уходила, и не испытывал теперь никакого желания догонять. Какая странная злая пугающая, да разве такими должны быть девчонки? Вилле тряхнул головой. Невысокая фигура в голубовато-пепельном плаще исчезла за поворотом. Она снова накинула капюшон. Прячет лицо? Почему? И зачем тогда ему показала А глаза-то у нее чудесные как безоблачное летнее небо. Но слишком хищный страшный нож и жутковатые повадки. Нет, пусть идёт своей дорогой, ремесленница
Девочек в подмастерья не брали. Вилле вспомнил это, когда уже торопливо шагал по соседней улочке.
Часть пути до первого моста через канал Вилле проехал, догнав отошедший от остановки фабричный трамвай и запрыгнув на ступеньку позади площадки. Там уже висела гроздь мальчишек, которые, впрочем, привычно потеснились. Один, конопатый и без двух передних зубов, поинтересовался у Вилле, не с жандармом ли он сцепился вон, какое красное ухо. Вилле с ходу придумал историю о том, как случайно влепил мячом в жандармово седалище. Конопатый восторженно хлопнул его по спине и угостил ириской. Вилле повеселел. Образ неприятной встречи побледнел, полустёрся ну, девочка в ремесленном плаще, ну, с ножом и странная, так мало ли в городе странных людей Правда, что-то такое она сказала про дикарей, вернее, возмутилась, когда Вилле сказал. Может, её родители из того сумасшедшего комитета, который ратует в Совете земель о предоставлении дикарям автономии? Чокнутые. Каждому школяру ясно, что южные дикари не способны к созданию государства. Всё, что они умеют это грабить, жечь и пакостить. К тому же, Юг это исконные земли королевства. С чего их отдавать, даже под частичное управление, каким-то неотёсанным тупицам? Трамвай прозвенел, отгоняя с рельсов замешкавшегося возчика телеги, гружёной досками. Солнце косо лилось через островерхие крыши. Конопатый парнишка рядом принялся насвистывать песенку. Жаль, что скоро пришлось спрыгивать, потому что трамвай шёл на западную окраину вез усталых рабочих домой с ночной смены. Конопатый помахал Вилле рукой, и тот подумал, что трамвай сейчас, возможно, увозит его неслучившегося друга. Хотя судьба хитрая штука, может, ещё и столкнет. Как и с той девочкой. Только пусть у неё в следующий раз не будет ножа, а лучше будет другое настроение подружелюбней
У почтового отделения Вилле увидел гвардейцев. Рослых, с ружьями за спиной, в идеально отутюженной форме. Увидел, обмер и присел за косо стоящим одним колесом на тротуаре бело-зелёным автомобилем почтальона. Гвардейцы шумно болтали и пили воду из кувшина, который вынесла им темноволосая девушка-служащая. Это, скорее всего, был вспомогательный пеший отряд, направляющийся к мосту. Все мосты в городе и за ним охранялись гвардейцами. Вилле поискал среди гвардейцев знакомые лица, не нашёл и чуть успокоился. Отправка домой пока откладывалась. Теперь самое главное для него было перейти мост и остаться неузнанным. Тогда как все фургоны и автомобили на мостах досматривали, насколько серьёзно, зависело от степени подозрительности вида возницы, водителя и пассажиров то на пешеходов обращали внимание меньше. Если они, конечно, не были закутаны с головы до пят и не имели ярко выраженной южной внешности и Вилле подумал о девочке в плаще. Хотя ей, желтоволосой, чего бояться, а плащ наверняка снимет Он же собирался пристроиться позади какой-нибудь компании семейной или мальчишеской, чтобы сойти за отставшего сына или за одного из фабричных огольцов. Не спросил у конопатого, собирается ли он на праздник, а если вдруг не собирался бы, то Вилле бы его уговорил На всякий случай убедившись, что гвардейцы вспомогательного отряда повернулись к нему спиной, заигрывая с краснеющей служащей, Вилле быстро миновал почтовое отделение. Он углубился в очередной лабиринт предместных улочек, где среди домов уже начинались торговые лавки и мастерские, и шагов через триста почувствовал запах канала илистый, влажный, прохладный.
Компания обнаружилась сразу же добропорядочная семья мастерового. Высокий худой мужчина в выходном костюме сливочного цвета, его красивая жена и четверо детей. Старшие визжали и гонялись друг за другом, играя в пятнашки. Самый младший мальчик волочил за собой деревянный паровоз на верёвочке. Ступив на сбитые плиты моста, который изгибался над каналом, мальчик замешкался его транспорт застрял колесами между камней улицы. Вилле подоспел до того, как мальчик поднял рёв, помог вызволить пленника и взял ребёнка за руку, на что тот отреагировал очень радостно и доверчиво: принялся рассказывать о своих взрослых планах изобрести летающий поезд. Вилле слушал и кивал. Мать, обернувшаяся было к младшему сыну, улыбнулась Вилле. Они с мальчиком догнали её и пристроились в хвост. Глава семейства любяще ворчал на старших. Идя по пешеходному правому краю в неплотном потоке празднично одетых и весёлых людей, Вилле, как всегда с удовольствием, разглядывал балюстраду ограждения. Розовый мрамор, очень редкая вещь, гладкий, тёплый, поблёскивающий, выточенный в виде больших капель За ограждением, под мостом, лениво застыли зеленоватые воды канала. К карнавалу его почистили никаких бумаг и апельсиновых корок. Не так далеко был виден прогулочный пароход с белым дымком из трубы и огромным гребным колесом, из тех, старинных, что так обожают туристы: просмоленные тёмные доски, каюты с отделкой из дуба и меди, команда в фуражках с якорем и полосатые шезлонги на верхней палубе, где можно безмятежно вытянуться и наслаждаться коктейлем. На рейде стояли и маленькие яхты. Набережная, с обеих сторон обсаженная кипарисами, впитывала своей поверхностью солнце. Ещё час-два, и камень будет обжигать даже через подошвы. Красные крыши предместий оставались позади, дугой вытягиваясь вдоль кольцеобразной набережной. Вилле показалось, что в жёлтом мареве над ними он видит Стену. Это была неправда, Стена шла с южной стороны города, но в такие знойные летние дни иногда возникал мираж будто отражение в воздухе. Тогда Вилле представлял себе, что город забран Стеной со всех сторон, как крепость. Город-крепость это почти что город-государство. А вот дедушкина резиденция в него не войдёт если только не решат захватить Стеной ещё и деревню, и поля, и реку Мальчик, которого он вёл, просительно подёргал его пальцы.
А что там? мальчик, заметивший, куда смотрит Вилле, тоже увидел мираж.
Это Стена, которая защищает город от дикарей. Только она не здесь, а с южной стороны. Здесь мы видим её отражение.
Отражение в небе? восхищённо спросил мальчик.
Да. В горячем воздухе. Как в зеркале.
А почему воздух отражает, как зеркало?
Вот подрастёшь, пойдёшь в школу, произнесла мать. Узнаешь и нам всем расскажешь. Правда?