А что там? мальчик, заметивший, куда смотрит Вилле, тоже увидел мираж.
Это Стена, которая защищает город от дикарей. Только она не здесь, а с южной стороны. Здесь мы видим её отражение.
Отражение в небе? восхищённо спросил мальчик.
Да. В горячем воздухе. Как в зеркале.
А почему воздух отражает, как зеркало?
Вот подрастёшь, пойдёшь в школу, произнесла мать. Узнаешь и нам всем расскажешь. Правда?
Она обратилась к Вилле и снова ему улыбнулась. Интересно, все мамы улыбаются так? Вилле нахмурил лоб, пытаясь вспомнить. Ему было три года, когда «Левиафан» рухнул в горах, поэтому улыбку своей он не знал, позабыл. Улыбка, наверное, тоже разбилась о скалы. Красивая жена мастерового что-то прочла на его лице. Она замедлила шаг, чтобы поравняться с Вилле, и погладила его по плечу.
На середине моста трое вооруженных гвардейцев проверяли блестящий вишнёвый автомобиль. Ещё двое сидели в маленькой будке из дерева, прячась от солнца. Эти смотрели на пешеходов. Все незнакомые, не те, кто бывает в особняке наместника, хотя дедушка с его отличной памятью несомненно знает всех своих подчинённых по именам. Старший из сидящих в будке, загорелый, с тёмным шрамом через бровь, проводил семью мастерового добрым взглядом. Досталось доброты и Вилле он сразу почувствовал стыд за то, что вынужден таиться. Стыд, а ещё и горечь, и тоску: и у него могла бы быть такая большая семья, с которой он бы ходил на праздники. Но «Левиафан» упал, и ничего с этим не сделать. Один из винтов, говорил дедушка, до сих пор лежит в горном ущелье. Пастухи приспособились отдыхать под его искривлёнными, бросающими тень ржавыми лопастями.
Большая вытянутая тень висела и над улицей с этой стороны канала. Дирижабль, застывший в воздухе, казался снизу аккуратным, заострённым на двух концах овалом с наростами по бокам работающими сейчас на холостых оборотах винтами. На брюхе кабины алел знак короны. Выдвижных турелей видно не было, и оттого у дирижабля пока оставался прогулочный вид. Однако такое мирное средство воздухоплавания могло снижаться над городом до уровня крыш и даже ниже, чтобы использовать находящееся на борту оружие, если участвовало в столкновениях с бандой южных дикарей. Хотя гораздо чаще, чем в городе, дирижабли использовались за Стеной. Что они там делали патрулировали, поддерживали с воздуха сторожевые гарнизоны, Вилле точно не знал. Но, как и все вокруг, твёрдо знал другое: ни жандармы, ни королевские гвардейцы, которыми руководил здесь военный наместник, никогда не применяли силу и своё оружие против поселений южных дикарей, не обижали ни детей, ни женщин, потому что, может, дикари и необразованные грубые личности, но причинять им вред просто так никто не будет. Только тем, кто идёт на город с необъявленной, ведущейся уже много лет подлой трусливой войной. Только тем, кто первым поднимает оружие, и это уже не причинение вреда, а защита.
За мостом Вилле выпустил руку мальчика, чтобы, впрочем, тут же снова взять её и пожать, пообещав, что подумает насчёт работы кочегаром на летающем паровозе. Мать поблагодарила его за помощь: «Когда столько детей, за всеми трудно следить». Высокий худощавый отец наконец согнал старших в кучу. По неловкой паузе Вилле почувствовал, что женщина сейчас пригласит его пойти на карнавал с ними, и хотел было подождать, пока она скажет это, и согласиться, семейство ему понравилось как вдруг увидел мелькнувшее среди кипарисов знакомое голубовато-пепельное пятно. Та девочка или кто-то другой? Он сердечно распрощался с семьей мастерового и, торопливо шагая, чуть ли не срываясь на бег, поспешил вдоль набережной, где стояли скамейки, витые столбы фонарей и росли цветы на клумбах, презрев при этом широкую улицу короткий путь через кварталы зажиточных домов ко второму каналу. Не зная толком, зачем он делает это. Разве зазубренный нож не дал понять, что Вилле не особо рады? А прямо сказанные слова? Вилле бездумно вытер со лба выступивший то ли от быстрой ходьбы, то ли от зноя пот. Пятно приблизилось. Невысокая, стройная фигура с маленькими кистями рук и ступнями, с заметным даже под тканью плаща изгибом талии и как Вилле умудрился принять её за мальчишку? Это, без сомнения, была его знакомая из переулка, и в руке она что-то несла. Ящик с ручкой сверху, судя по всему, очень тяжёлый на глазах Вилле фигура в плаще ученика стеклодува остановилась передохнуть, поставив ящик на крапчатые плиты набережной. Потрясла рукой, которая, должно быть, устала, оперлась другой о кипарисный ствол. Когда девочка уходила по переулку, никакого ящика при ней не было. Зашла куда-то, взяла, и теперь ей трудно нести. Надо бы подойти и помочь. Но у неё ещё и нож, котором в приступе непонятной злости она чуть не лишила Вилле глаза. Так что же делать? Вилле, тоже остановившись, в раздумьях потоптался на месте. В кипарисах орали цикады. По мостовой протарахтел открытый автомобиль-кабриолет. Вечерами на набережной было полно прогуливающегося народа, а сейчас почти никого. Лишь треугольные столбы кипарисов, цветущие азалии и флоксы, пустые скамейки и чуть дрожащий воздух. И голубовато-пепельный упрямый плащ, который снова поднял ящик и поковылял, заметно клонясь набок. Решение пришло само.
Ты надорвёшься, догнавший медленно шагающую девочку Вилле бесцеремонно высвободил ручку ящика из вцепившихся в него маленьких пальцев. Надорвёшь руку и не сможешь держать свой нож. Как ты тогда будешь им кого-то резать?
Пальцы выпустили ящик сразу же с каким-то бессознательным облегчением, но тут же, словно опомнившись, крепко сжались поверх пальцев Вилле. Ладонь девочки была мокрой и жёсткой, с ощутимыми бугорками мозолей.
Ты?! Отдай сейчас же!
Повернув голову, она ошеломлённо смотрела на него. Капюшон свалился с головы.
Нет уж. Сама отпустила, с улыбкой ответил Вилле.
Я просто не поняла задумалась Отдай!
Она полезла за пазуху за ножом, должно быть. Вилле поспешил вмешаться.
Я увидел, как тебе тяжело. Я вовсе не хочу отобрать его и удрать, поверь мне! Я только хочу помочь, донести
Справлюсь и без тебя!
Может быть. Но давай мы проверим это в другой раз.
Нож она всё же достала под отворотом плаща блеснула сталь. Наверное, девочке ещё не понравилось, что он коснулся её руки, ведь в переулке она сказала ему, что не любит, когда до неё дотрагиваются Но ящик был и правда тяжёл, и девочка очень устала тащить его по жаре, а Вилле выглядел безобидно, улыбка до ушей и вихрастые волосы поэтому она вздохнула совсем по-взрослому и убрала нож обратно.
Я ведь предупредила тебя, чтобы ты шёл своей дорогой, строго сказала она.
Знаю. Но я не виноват, что моя дорога снова совпала с твоей.
Не надо придумывать: к карнавалу короче всего через центральный проспект. Для чего ты свернул на набережную?
Подышать свежим воздухом.
Лгун. Ты заметил меня.
И заметил тебя, согласился Вилле. Заметил и вспомнил, что не узнал твоего имени. А я, знаешь ли, собираю имена.
Что за чушь, проворчала девочка. Они по-прежнему стояли друг напротив друга. Вилле держал ящик. Ему тоже было тяжело, но он не хотел ставить его на плиты, чтобы девочка не подумала, что он слабак.
И вовсе не чушь. Кто-то коллекционирует бабочек или монеты а я вот человеческие имена. Одну тётку, бывшую у нас дома поварихой, звали Гуанолия. Представляешь?
Повариха, девочка фыркнула. Значит, ты небедный, Вилле. Богатей-бездельник.
Почему бездельник? Вилле немного обиделся.
Нормальные богатеи сидят в своих дворцах и пьют аперитивы. Им недосуг шататься по предместьям и влезать в свары с фабричными недоумками.
Мне нельзя аперитивы, я же только подросток Слушай, что там такое? Вилле чуть приподнял руку с ношей, пытаясь определить вес.
Стеклянные реторы, буркнула девочка. По мне незаметно, что я могу носить что-то ещё? Да не тряси ты ящик!
Но Вилле опять улыбнулся не было в ящике никакого стекла, это он уже понял.
Гвардейцам на мосту ты тоже так сказала? И они не захотели проверить?
Я ничего им не говорила, потому что не шла по мосту.
А как тогда ты тут оказалась?
Переплыла канал на лодке.
Теперь возвращаешься к ней? С этим ящиком?
Ну, допустим
Значит, тебе его кто-то дал на этой стороне. Зачем? И почему лодка?
Много будешь знать умрёшь в канаве с выпущенными кишками.
Ты грубая. Тебе так нельзя.
Это отчего ещё? в голосе девочки явственно зазвучала угроза.
Потому что ты очень красивая.
Иди-ка к чёрту.
Туда ты меня уже посылала. Лучше скажи мне, как тебя зовут.
Тьфу! сплюнула девочка. Какой прилипала Сенджи. Моё имя Сенджи. И хватит стоять, как столбик. Раз взялся нести, то шагай
Прекрасное имя. Я такого ещё не слышал, сказал Вилле в спину девочке. И, довольный, пошёл за ней следом.
Она скоро выровняла шаг, чтобы идти бок о бок, и периодически поглядывала на него с затаенным подозрением а не удерёт ли, прихватив ящик, хоть и заверил, что не имеет такого желания. Влажный отблеск ярких радужек завораживал и притягивал. Загорелая кожа шелушилась на лбу. Сбоку носа у Сенджи был длинный белый рубец-царапинка может быть, задел, играясь, её домашний кот. Золотые короткие пряди растрепались и прилипли к вискам.
Ты бы сняла свой плащ, сочувственно произнёс Вилле. Тебе ведь в нём жарко.
Он не мой, коротко ответила Сенджи, проигнорировав заботу.
Как знаешь. Сенджи, а сколько тебе лет?
Четырнадцать. А в чём проблема?