Ну, открывай!
Пересилив отвращение, Вилле качнул решётку, которая, трудно и упруго взбаламутив воду, отворилась внутрь. Он еле успел убрать руку, как Сенджи направила лодку в жерло стока. Сделала три медленных гребка, загоняя лодку внутрь, затем ещё один и постучала Вилле по плечу.
Теперь нужно закрыть. Дай мне.
Он с облегчением передал ей ключ и замок, а она вернула решётку на прежнее место и, безо всякого колебания просунув тонкие пальцы сквозь пачкающиеся и мокрые прутья, приладила замок обратно. Вытерла руки о плащ и протянула его краешек Вилле, делясь, как полотенцем.
А если бы кто-то из нас уронил ключ? стерев ржавчину и скользкую слизь, Вилле почувствовал, как заставляющая костенеть брезгливость уходит. Ему даже захотелось шутить. Пришлось бы из чистильщиков стать водолазами?
Пришлось бы нырять, серьёзно согласилась Сенджи. Я ныряла два раза.
Так канал же очень глубокий, и Вилле не добавил «грязный».
Не очень, футов двадцать.
И это для тебя не очень?!
А что поделать. Ключ ответственность.
Она умела грести и нырять, как взрослые рыбаки-мужчины, а ещё носила с собой нож и непонятные слова о том, что Вилле болван, потому что несправедливо считает дикарей с юга поджигателями и врагами. Она была странной и очень красивой, и знала эти тёмные тоннели-стоки, и куда-то везла его, и отчего-то он ей доверился. Она была девчонкой, которых дёргают за косы и обзывают, но короткая, почти мальчишеская стрижка и жёсткая реакция на неприятные фразы и действия заставляли относиться к Сенджи с уважением. Страх тоже оставался, но о нём Вилле не думал.
Сенджи оттолкнулась веслом от стены и направила лодку вперёд. Тусклый свет на носу постепенно, маленькими шажками, выделял из мрака уходящее вдаль узкое ложе воды и низкие заплесневелые камни кладки. Звуки города стихли, зато стали слышны мерные удары капель о воду и собственное дыхание. Ощутимо похолодало.
Это всё камень, Сенджи поняла, отчего Вилле ёжится. Он никогда не видит солнечных лучей, поэтому холодный.
Голос прозвучал гулко и громко в подземном канале обитало эхо. И ещё что-то жило здесь, что-то стремительное, деловитое оно подхватило и потащило лодку, помогая загребающей воду Сенджи. Сначала неспешно, но всё ускоряясь.
Течение, удивлённо обнаружил Вилле. Как на реке.
Ага, довольно сказала Сенджи. Хотя это одновременно и помощь нам, и опасность. Надо следить, чтобы лодка не билась о стены бортом, иначе может дать течь. Но скоро будет чуть проще канал расширится.
Скоро появился и ветер. Сначала он повеял слева, из такого же круглого жерла, в который вплыла их лодка. Оно возникло в стене и пропало, блеснув маслянистой водой какой-то ещё один сток. Затем подул в лицо, но противоборствовать с течением не мог, так как был слаб для этого. Каменные стены отодвинулись, мокрый плесневелый свод поднялся теперь здесь могли бы проплыть две лодки. Вилле распрямил плечи. Было по-прежнему холодно, но уже не так тесно, и, кажется, мрак немного рассеялся. Причиной был не фонарь где-то впереди находился источник света. Вилле выпросил у Сенджи разрешение погрести вторым веслом.
Ты часто здесь плаваешь?
Время от времени, сказала Сенджи.
А для чего? И куда?
Делать мне нечего, вот и катаюсь.
Сенджи, укоризненно произнёс Вилле. Ты же обещала мне рассказать.
Про себя я не обещала ничего.
А я-то тебе рассказал.
Ну и что? спокойно сказала Сенджи. Я тебя к тому не принуждала.
Вилле вздохнул и почесал нос. Сенджи была права.
К тому же, ты рассказал не всё, продолжила Сенджи. Только про родителей. Если хочешь откровенность в ответ, придётся делиться подробней.
А ты не выбросишь меня из лодки? спросил Вилле.
Отчего это я должна? удивилась спутница.
Ну, Вилле замялся. По разным причинам
Он не мог назвать все эти причины точно, но инстинктивно ощущал, что его происхождение может Сенджи не понравиться. Мысленно продолжая считать её хоть как-то, но относящейся к комитету защитников дикарей-южан, Вилле вполне справедливо думал, что должность его дедушки и связь того, как наместника, с гвардейцами вызовет у Сенджи неудовольствие.
От зависти, что ли? спросила Сенджи. Брось, я не завистливая. Все эти ваши дворцы и прислуга Я другое люблю свободу.
От зависти, что ли? спросила Сенджи. Брось, я не завистливая. Все эти ваши дворцы и прислуга Я другое люблю свободу.
И я люблю, тихо сказал Вилле. Только мне к свободе приходится убегать. Вот сегодня я сбежал с уроков. Наверное, как вернусь, опять отправят на конюшню.
Жить, что ли? Я думала, богатеи детей не наказывают.
Работать, ухаживать за лошадьми. Но это я тоже люблю, так что конюшни и не наказание Во всяком случае, не такое ужасное, как полагает мой наставник. Старина Жан-Жак родом из метрополии: он думает, что для отпрыска аристократических родов нет ничего отвратительнее грязной крестьянской работы.
А ты, значит, другого мнения, произнесла Сенджи с одобрением. Ну, и за что же мне тогда швырять тебя в воду?
Может быть, за то, что мой дедушка военный наместник, мой друг Марк гвардеец, и я сам стану гвардейцем, когда вырасту.
О, сказала Сенджи.
Больше она не произнесла ничего, и минут пять, а, возможно, десять лодка плыла в молчании. Огонёк свечи подрагивал в своём стеклянном панцире. Вилле загрустил начавшаяся было зарождаться дружба угрожала сойти к неприязненной отстранённости. И ничегошеньки теперь Сенджи ему не расскажет. Действительно, он полный кретин мог бы что-нибудь соврать. Света стало больше, Вилле ясней видел стены, а в черноте маслянистой воды появились наружные, солнечные зеленоватые отблески. И, когда подземный сток вдруг выплеснулся в широченный, будто тронный зал, всю грусть как ударом вышибло так здесь было красиво.
Лодка замедлила ход, попав в спокойную, перекрещенную жёлтыми лучами воду. Сенджи сзади деятельно загребла веслом. Вилле завертел головой. Он опасался глядеть на Сенджи, поэтому глядел на стены, из которых то тут, то там выходили в зал жерла стоков. Иные оказывались заперты за приваренными к камню прутьями, а два или три, как Вилле заметил, были наполовину и больше забраны каменной кладкой. Ещё несколько, заделанные целиком, так, что само наличие когда-то существовавшего стока можно было заметить лишь вблизи, по излишней густоте цемента и другому цвету камней навели его на мысль, что неведомые строители подземных стоков, наверное, допускали ошибки, когда проектировали, и позже с бранью исправляли. Треугольные своды, тёмные, мшистые, мрачные и торжественные, как в каком-нибудь горном замке, уходили высоко вверх. Не так высоко, если вдуматься, но путешествие по низкому и узкому стоку заставляло сравнивать с ним. То, что потолок зала и прямоугольные, длинные, заштрихованные плотной решёткой отверстия в нём, сквозь которые сочился свет, являются всего-навсего изнанкой небольшой площади с фонтаном, которая располагалась перед ботаническим садом, и ливневыми канавами, Вилле понял не сразу. А когда понял, то обмер от восторга: всё это время у людей под ногами находился подземный дворец! И он, бывало, прогуливался здесь, и как-то уронил сквозь решётку монетку, но ему никогда не приходило в голову нагнуться к углублению ливневой канавки и посмотреть, что скрывается за ней.
Интересно, есть ли отсюда выход на поверхность?
Нос лодки с фонарём-свечой на нём нацелился в одно из круглых жерл на противоположной стене. Снова в холод и темноту Вилле вздохнул.
А я всё думала, на кого ты похож, задумчиво проговорила Сенджи, когда лодка, покинув пространство зала, целиком скрылась в стоке. Вилле вздрогнул. Как будто видела раньше, но отчего-то не узнаю. Нет, ну надо же: тот высокий старик в мундире и с саблей, который
Она не закончила, будто проглотив окончание фразы. Вилле обернулся и увидел, что Сенджи, положив на колени весло, сгорбилась и уставилась неживым взглядом на свои ботинки. Она выглядела огорошенной, но не неприятно, не разочарованно и не гадливо страшно. Словно в том, что Вилле внук своего деда, было нечто больное, жуткое, противоестественное.
Сенджи, прости, начал было Вилле, понимая лишь то, что из-за него она вспомнила что-то нехорошее, но она прервала его. Не поднимая головы, Сенджи произнесла глухим голосом:
Должно быть, это фатум.
А?
Судьба. Наша встреча судьба. Вилле, ты правильно сделал, когда, увидев меня на набережной, решил догнать, а после прыгнул в лодку, а я правильно сделала, когда взяла тебя с собой. Я считала, что ты просто бездельник, сын какого-нибудь городского чинуши или торговца-богатея, но бездельник с живым умом и готовностью слушать, и это привлекло меня в тебе, а ещё твоё старомодное рыцарство, что ли, наивная храбрость и доброта на фабричных улицах, где каждый сам за себя, такого не водится. И я решила рассказать тебе то, чем ты так заинтересовался, рассчитывая или хотя бы надеясь поселить в открытом, сомневающемся, а не косном и тупо уверенном, как у многих, уме почву для размышлений но теперь я вижу, что не рассказать тебе было бы преступлением. И, возможно, не одна я должна это сделать, может, мне надо сводить тебя к остальным если не забоишься, конечно Потому что ты, Вилле, похоже, наша единственная, внезапно сама пришедшая в руки надежда в облике человека.