Сибирские и якутские впечатления Короленко еще долго питали живительными соками творчество писателя. Замечательные рассказы «Мороз», «Последний луч», «Феодалы» были написаны автором уже в девятисотые годы в Полтаве. Там же были завершены и частично набросанные в Сибири рассказы «Марусина заимка» и «Государевы ямщики».
В настоящем издании объединены все рассказы сибирского цикла писателя. Здесь читатель встретит и наиболее известные произведения Короленко, много раз переиздававшиеся, и более редкие, почти забытые и неизвестные. Все произведения расположены в книге в хронологическом порядке их написания (с 1880 по 1904 год). В комментариях к публикуемым произведениям, написанным дочерьми В.Г. Короленко Н.В. Короленко и С.В. Короленко при подготовке положенного в основу настоящей книги издания (Короленко В.Г. Сибирские очерки и рассказы. М.: ОГИЗ, 1946. Т. 1. С. 530541; Т. 2. С. 457467), даются краткие справки, освещающие историю возникновения тех или иных очерков и рассказов, сообщаются сведения о времени их написания, сохранившихся в архиве рукописях и т. д.
Остается надеяться, что возвращение сегодня в круг читательского внимания сибирской прозы замечательного писателя Владимира Короленко будет с интересом встречено всеми, кто неравнодушен к настоящим образцам великой русской литературы. И это даст повод всем нам еще раз вспомнить о судьбе человека, заслужившего самую высокую из всех возможных оценок: «Лучшее его произведение он сам, его жизнь, его существо» (Жизнь и творчество В.Г. Короленко. Сб. статей и речей к 65-летнему юбилею. Пг., 1918. С. 13).
Сергей Дмитриев, кандидат исторических наук
Чуднáя
(Очерк из 80-х годов)
IСкоро ли станция, ямщик?
Не скоро еще, до метели вряд ли доехать, вишь закуржавело как, сивера идет.
Да, видно, до метели не доехать. К вечеру становится все холоднее. Слышно, как снег под полозьями поскрипывает, зимний ветер, сивера, гудит в темном бору, ветви елей протягиваются к узкой лесной дороге и угрюмо качаются в опускающемся сумраке раннего вечера.
Холодно и неудобно. Кибитка узка, под бока давит, да еще не кстати шашки и револьверы провожатых болтаются. Колокольчик выводит какую-то длинную, однообразную песню, в тон запевающей метели.
К счастию, вот и одинокий огонек станции на опушке гудящего бора.
Мои провожатые, два жандарма, бряцая целым арсеналом вооружения, стряхивают снег в жарко натопленной, темной, закопченной избе. Бедно и неприветно. Хозяйка укрепляет в светильне дымящую лучину.
Нет ли чего поесть у тебя, хозяйка?
Ничего нет-то у нас
А рыбы? Река тут у вас недалече.
Была рыба, да выдра всю позббала.
Ну, картошки
И-и, батюшки! Померзла картошка-то у нас ноне, вся померзла.
Делать нечего, самовар, к удивлению, нашелся. Погрелись чаем, хлеба и луковиц принесла хозяйка в лукошке. А вьюга на дворе разыгрывалась, мелким снегом в окна сыпало, и по временам даже свет лучины вздрагивал и колебался.
Нельзя вам ехать-то будет, ночуйте! говорит старуха.
Что ж, ночуем. Вам ведь, господин, торопиться-то некуда тоже. Видите, тут сторона-то какая!.. Ну, а там еще хуже, верьте слову, говорит один из провожатых.
В избе все смолкло. Даже хозяйка сложила свою прясницу с пряжей и улеглась, перестав светить лучину. Водворился мрак и молчание, нарушаемое только порывистыми ударами налетавшего ветра.
Я не спал. В голове, под шум бури, поднимались и летели одна за другой тяжелые мысли.
Не спится, видно, господин, произносит тот же провожатый, «старшой» человек довольно симпатичный, с приятным, даже как будто интеллигентным лицом, расторопный, знающий свое дело и поэтому не педант. В пути он не прибегал к ненужным стеснениям и формальностям.
Да, не спится.
Некоторое время проходит в молчании, но я слышу, что и мой сосед не спит, чуется, что и ему не до сна, что и в его голове бродят какие-то мысли. Другой провожатый, молодой «подручный», спит сном здорового, но крепко утомленного человека. Временами он что-то невнятно бормочет.
Удивляюсь я вам, слышится опять ровный, грудной голос унтера, народ молодой, люди благородные, образованные, можно сказать, а как свою жизнь проводите
Как?
Эх, господин! Неужто мы не можем понимать!.. Довольно понимаем, не в эдакой, может, жизни были и не к этому с измалетства-то привыкли
Удивляюсь я вам, слышится опять ровный, грудной голос унтера, народ молодой, люди благородные, образованные, можно сказать, а как свою жизнь проводите
Как?
Эх, господин! Неужто мы не можем понимать!.. Довольно понимаем, не в эдакой, может, жизни были и не к этому с измалетства-то привыкли
Ну, это вы пустое говорите Было время и отвыкнуть
Неужто весело вам? произносит он тоном сомнения.
А вам весело?
Молчание. Гаврилов (будем так звать моего собеседника), по-видимому, о чем-то думает:
Нет, господин, невесело нам. Верьте слову: иной раз бывает, просто, кажется, на свет не глядел бы С чего уж это, не знаю; только иной раз так подступит, нож острый, да и только.
Служба, что ли, тяжелая?
Служба службой Конечно, не гулянье, да и начальство, надо сказать, строгое, а только все же не с этого
Так отчего же?
Кто знает?
Опять молчание.
Служба что. Сам себя веди аккуратно, только и всего. Мне тем более домой скоро. Из сдаточных[1] я, так срок выходит. Начальник и то говорит: «Оставайся, Гаврилов, что тебе делать в деревне? На счету ты хорошем»
Останетесь?
Нет. Оно, правда, и дома-то От крестьянской работы отвык Пища тоже. Ну и, само собой, обхождение Грубость эта
Так в чем же дело?
Он подумал и потом сказал:
Вот я вам, господин, ежели не поскучаете, случай один расскажу Со мной был
Расскажите
IIПоступил я на службу в 1874 году, в эскадрон, прямо из сдаточных. Служил хорошо, можно сказать, с полным усердием, все больше по нарядам: в парад куда, к театру, сами знаете. Грамоте хорошо был обучен, ну, и начальство не оставляло. Майор у нас земляк мне был и, как видя мое старание, призывает раз меня к себе и говорит: «Я тебя, Гаврилов, в унтер-офицеры представлю Ты в командировках бывал ли?» «Никак нет, говорю, ваше высокоблагородие». «Ну, говорит, в следующий раз назначу тебя в подручные, присмотришься, дело не хитрое». «Слушаю, говорю, ваше высокоблагородие, рад стараться».
А в командировках я точно что не бывал ни разу, вот с вашим братом, значит. Оно, хоть, скажем, дело-то нехитрое, а все же, знаете, инструкции надо усвоить, да и расторопность нужна. Ну, хорошо
Через неделю этак места, зовет меня дневальный к начальнику, и унтер-офицера одного вызывает. Пришли. «Вам, говорит, в командировку ехать. Вот тебе, говорит унтер-офицеру, подручный. Он еще не бывал. Смотрите, не зевать, справьтесь, говорит, ребята, молодцами, барышню вам везти из замка, политичку, Морозову. Вот вам инструкция, завтра деньги получай и с богом!..»
Иванов, унтер-офицер, в старших со мною ехал, а я в подручных, вот как у меня теперь другой-то жандарм. Старшему сумка казенная дается, деньги он на руки получает, бумаги; он расписывается, счеты эти ведет, ну, а рядовой в помощь ему: послать куда, за вещами присмотреть, то, другое.
Ну, хорошо. Утром, чуть свет еще, от начальника вышли, гляжу: Иванов мой уж выпить где-то успел. А человек был, надо прямо говорить, не подходящий, разжалован теперь На глазах у начальства, как следует быть унтер-офицеру и даже так, что на других кляузы наводил, выслуживался. А чуть с глаз долой, сейчас и завертится и первым делом выпить!
Пришли мы в замок, как следует, бумагу подали, ждем, стоим. Любопытно мне, какую барышню везти-то придется, а везти назначено нам по маршруту далеко. По самой этой дороге ехали, только в город уездный она назначена была, не в волость. Вот, мне и любопытно в первый-то раз: что, мол, за политична такая?
Только прождали мы этак с час места, пока ее вещи собирали, а и вещей-то с ней узелок маленький, юбчонка там, ну, то, другое, сами знаете. Книжки тоже были, а больше ничего с ней не было; небогатых, видно, родителей, думаю. Только выводят ее смотрю, молодая еще, как есть ребенком мне показалась. Волосы русые в одну косу собраны, на щеках румянец. Ну, потом увидел я бледная совсем, белая во всю дорогу была. И сразу мне ее жалко стало Конечно, думаю Начальство, извините зря не накажет Значит, сделала какое-нибудь качество по этой, по политической части Ну а все-таки жалко, так жалко, просто, ну!
Стала она одеваться: пальто, калоши Вещи нам ее показали, правило значит: по инструкции мы вещи смотреть обязаны. «Деньги, спрашиваем, с вами какие будут?» Рубль двадцать копеек денег оказалось, старший к себе взял. «Вас, барышня говорит ей, я обыскать должен».