Недовольный собой я вернулся под грушу, чтобы продолжить чтение и изучение ненавистного учебника по арифметике. И всё это из-за мамы, всё из-за неё! Вот ведь какая хитрая! Все ребята, значит, наслаждаются летним ничегонеделанием, а я повторяй арифметику и решай задачки! Ну, правда, ведь совершенно нечестно? Разве я не прав?
Она и сегодня, уходя на работу, с какой-то, или мне так почудилось, тайной подковыркой, спросила:
Ты хочешь стать водолазом?
Конечно, хочу.
Я так ляпнул, совершенно не подумавши, но сразу почувствовав в её словах какой-то подвох, насторожился.
Тогда займись арифметикой. Без знания её тебя не примут в водолазную школу.
И когда это я умудрился проговориться о своей заветной мечте? Наверное, во сне.
Однажды папа, при задушевном разговоре со мной, так и сказал: «Ты так много разговариваешь во сне, что из тебя никогда не получится разведчик. Все государственные тайны выболтаешь!»
Вот тогда-то у меня, наверное, и появилась мечта стать водолазом. Под водой, сами понимаете, много не поговоришь! Разве что с рыбами? Так говорят, рыбы в воде не разговаривают. Хотя.
Я как-то совершенно нечаянно услышал, как один дяденька сказал другому: «Ты болтлив как селёдка, Гриша. Тебе ничего нельзя доверить!»
Вот так и сказал, честное благородное слово!
Ну, а теперь сами подумайте: кому, скажите, пожалуйста, верить, а?
Только я взялся за учебник и открыл десятую страницу, чтобы повторить решение до зубной боли надоевшей задачки, как со стороны калитки послышался громкий свист, и голосом Вовки Моисеенко, позвали меня:
Эй! Серёга! Ты дома?
Вовка мой дружок, настоящий. Не какой-нибудь там товарищ, а друг! Мы ходим в одну школу. Только он на целый год старше меня и учится в другом классе.
Залаял Цыган наша домашняя «сторожевая» собака. Таким именем назвала его мама, наверное, за то, что он весь чёрный.
«Чёрный, маленький, от горшка два вершка, и лайя» так сказал о нём папа.
Но знаете Цыган злой до ужаса это я вам точно говорю! Я ему однажды, для проверки конечно, в рот заглянул, чтобы по цвету нёба определить его злость, так там у него черным-черно! Я рассказал об этом Вовке, так он знаете, что мне сказал «Раз у собаки нёбо чёрное, значит, она злая, до ужаса!».
Он-то опытнее меня, знает что говорит у них во дворе аж две собаки!
Наш Цыган при виде чужих у калитки, всегда заливается колокольчиком особенно, когда мама и папа дома. Я так думаю, он хочет этим показать: вот видите, какой я добросовестный пёсик даром продукты не перевожу. Интересно, на кого это он намекает?
Я как-то ради интереса понаблюдал за ним. Так вот, он полает-полает и оглянется назад, потом передохнёт, и опять полает. Я-то сразу догадался: он оглядывается, чтобы посмотреть, не вышел ли кто-нибудь из дома, и не пора ли перестать надрываться. А, когда долго не выходят, он начинает пуще злиться и лаять, как-бы намекая долго мне ещё понапрасну горло надрывать, глухие что ли? Выходите мол, я вам тоже не заведенный.
Хит-рю-га, каких поискать! Ох, и хит-рю-га!
Сейчас он тоже старался! Однако от будки далеко не отходил, готовый в любой неблагоприятный для него момент юркнуть в неё, и уже оттуда продолжать лаять.
Я подошёл к калитке, чтобы открыть её, а Вовка уже во дворе через забор перелез.
Ты чем занимаешься? поинтересовался он. Родители дома или на работе?
Я ещё только приготовился «достойно» ответить, а он, словно пулемёт Максим, опять затараторил:
Давай, бросай всё и пошли купаться! Витёк и Колян, наверное, половину дороги уже прошли. Я им сказал, что мы догоним, а если нет, то встретимся на нашем всегдашнем месте.
Здрасьте, пожалуйста! подумал я, предложение, конечно, очень даже заманчивое, но, как же Мунька? (Мунька это наша корова-кормилица). Мне мама строго-настрого наказала, чтобы я накормил её. И ещё, она, помахав туда-сюда пальцем перед моим облупленным от солнца носом, добавила: «Ни в коем случае, слышишь, ни в коем случае! ещё раз повторила она строго, не вздумай оставить её без воды. Узнаю! Уши оборву!»
У меня и раньше случались такие промахи. Так Мунька в прошлый раз уже не выдержала наверно, наябедничала на меня. Когда мама пришла с работы и подошла к ней, она как замычит, а потом как заплачет, не как человек, конечно, навзрыд, а молча: из глаз слёзы как покатятся, крупные-крупные, величиной с горошину! Мама обняла её за шею, гладит и приговаривает: «Опять этот бездельник с друзьями целый день на арыке проболтался! Ну, я ему, паразиту, задам!»
Мунька постепенно плакать перестала, и нет-нет, да посмотрит в мою сторону, как-бы говоря этим «Ну, что, дождался, не будешь меня без воды оставлять. Я ещё не то про тебя могу порассказать. Мама ахнет!»
Я, так, чтобы мама не увидела, показал ей кулак, но чтобы она меня окончательно не выдала, решил исправить свою оплошность с водопоем. Пришлось быстренько принести Муньке три ведра воды. Так она, зараза, всю воду выпила до дна и ещё наверно хотела, но мама сказала: «Хватит Мунька, а то лопнешь! Он тебе, попозже, ещё принесёт» и так это строго посмотрела на меня, что я даже чуть-чуть испугался, что меня накажут. Но, ничего, обошлось!
Вовка! говорю я, мне корову надо накормить, а потом ещё и напоить. Кроме того, я почесал в затылке, у меня арифметика под грушей лежит-прохлаждается, и вообще я, наказанный! Потом немного подумал и добавил для пущей убедительности: «Мне, к твоему сведению, со двора строго-настрого запретили выходить».
Подумаешь! Арифметика у него! Впереди ещё половина лета. Никуда твоя любимая арифметика не денется! стал уговаривать он меня.
Я, в душе конечно, а не на виду, так надеялся, так надеялся, что он уговорит меня, а я соглашусь пойти с ним. Втайне я даже помогал ему себя уговаривать.
А за корову не боись. Мы корове груш натрясём, пусть наслаждается. «Ваша корова любит груши?» продолжал он искушать меня. Мы всего-то на часик сбегаем, искупаемся и бегом назад. Твои даже не узнают. Гарантирую! Кто им скажет? Не, ты же? Я-то, точно нет! Я же твой друг!
Наконец он чуть-чуть прервался, наверное, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, и продолжил: «Между прочим, корове тоже хоть раз в жизни груш поесть хочется»
Последние Вовкины слова, особенно о любви коровы к грушам, сломили моё, не такое уж твёрдое сопротивление. Я был бессилен перед его доводами, как крепость «Измаил» перед Суворовым. Я недавно об этом прочитал в книжке. Ин-те-рес-ная! Не читали? Напрасно.
Мы быстренько залезли на дерево, натрясли груш, а потом я вывел из прохладного сарая Муньку.
Вначале она упиралась: ну, скажите, пожалуйста, какой здравомыслящей корове, так я подумал, когда выводил её, захочется прохладное стойло покинуть, и париться на жаре?
Тогда я сунул ей под нос грушу она понюхала её, а потом с превеликим удовольствием начала похрумкивая жевать.
Коровы тоже, оказывается, как и люди, любят полакомиться вкусненьким.
А груши-то у нас вкусные-превкусные! Я бы и сам с удовольствием съел ещё пару штук, но было уже некуда их запихивать. Живот и так трещал от переполнения. Я даже иногда слышал, как что-то внутри живота то ли потрескивало, то ли погукивало. В общем, в нём происходил какой-то непонятный для меня процесс пищеварения.
Вопрос с пропитанием коровы, как сказал мой друг, на данный момент мы решили.
Выскочив на улицу и заперев калитку, я оглянулся на соседский дом не заметила ли нас Светка Дмитриева ябеда и задавака. Мы с ней одноклассники и, однажды, целую неделю дружили, а потом раздружились. Раздружились на «профессиональной» почве, так сказал её отец моему папе.
Ну, что в самом-то деле? Я ей говорю: «Пойду в водолазы! Буду корабли со дна моря, поднимать и, может быть, найду огромный-преогромный клад и тогда на тебе женюсь».
А она сразу же, даже не подумав, не прикинув, ответила: «Зачем мне водолаз! Я лётчицей буду! Полечу вокруг земли и стану героиней!» И ещё нос курносый задрала.
Я, конечно, на неё всерьёз обиделся за такое неуважение к моей будущей профессии, и перестал с ней дружить и даже в гости перестал к ним ходить.
Тоже мне, лётчица! Я же говорю самая настоящая задавака с конопушками на носу! И Вовка тоже так её обзывает.
Пробежав четыре квартала от улицы Ташкентской, мы с Вовкой выскочили на «Сенной рынок», а там, если ещё немного пробежать окажешься на берегу Головного арыка места нашего всегдашнего купания. Товарищей мы, конечно же, не догнали.
Ещё затратили пятнадцать минут на преодоление оставшегося пути, и мы на месте!
Головной арык берёт воду через затвор из речки Талас, берущей своё начало в горах Киргизии. У Таласа очень холодная вода и быстрое течение, да и находился он в километре, а может в полутора от города. По моему пониманию далековато. На речку мы ходим только рыбачить, а купаемся мы всегда в Головном арыке. В нём вода теплее и течение не такое быстрое.