Молодые и пожилые все они были на одно лицо: усталые, угрюмые, а в глазах, обращённых в нашу сторону, проглядывалась обречённость.
От таких людей ждать хорошего напрасная трата времени, решил я, и постарался как можно плотнее вжаться в наши тюки, вжаться так плотно, чтобы стать совсем незаметным для постороннего любопытствующего взгляда.
Из середины этой разношёрстной толпы, в сопровождении нашего бывшего «старшего», вышел бандеровец, одетый в кожаную куртку и с двумя наганами в кобурах.
Наши охранники заставили меня слезть с фуры и, подталкивая меня, папу и маму в спины, подвели к «кожаному», и приказали остановиться. Дядю Григория они тоже не забыли.
Я прижался к маме, обхватив её руками.
Кто такие, будете? по-русски, но с украинским акцентом, спросил главарь, глядя на отца. И, не дожидаясь ответа, продолжил: «Зачем пожаловали в наши Палестины?»
Затем, опять не дожидаясь ответа, обратился к сопровождающим нас бандэровцам: «Обыскали задержанных?»
Те, потупившись, промолчали. Вместо наших двух конвоиров ответил их старший, сказав, что они обыскали нас и повозку оружия не нашли.
Так, кто вы? вновь повернувшись в сторону папы, обратился главарь.
В разговор неожиданно вступил дядя Григорий, Он, показав на нас пальцем, по-украински, стал многословно объяснять (а я то думал, он молчун!), что мы дальние родственники его двоюродной тётки и, он везёт нас к себе в гости. Потом стал перечислять каких-то своих родственников в этом и других районах
Совсем выдохшись и вспотев от страха за свою жизнь и, я думаю, за нашу тоже, оглядел окруживших нас бандитов.
А можэ, после небольшой паузы добавил он, чоловик и його дружина найдуть у нас яку нэбуть працю, та й зовсим залышатся тут.
Из толпы раздался чей-то грубый голос: «Брэше, сучий сын! Цэ вин москалей вэзэ до миста! Повисыть його та москалей!» В толпе дружно захохотали.
И тут случилось то, чего никто не ожидал!
Все опешили, я так думаю, от неожиданности.
Повисыть нас?! закричала в толпу мама. Яки мы москали, га?! Вы тильки гляньтэ на того недоумка! Вин зовсим з глузду зйихав! и такая ярость была в глазах и голосе моей мамы, что вблизи стоявшие бандиты попятились от неё.
Замовчь, скаженна жинка! раздался голос нашего «старшего», нехай твий чоловик шо нэбуть скаже, а то вин усэ мовчить, та мовчить, як той глухонемой.
Все обратили свои взоры на папу.
Он стоял бледный, но в нём не чувствовалось страха. Сжатые кулаки, да ходившие под кожей лица желваки, говорили о большом нервном напряжении, но никак не о страхе перед вооружённой разношёрстной толпой.
Да, мы едем в этот город, чтобы жить и работать! заговорил он, не повышая голоса и смотря в глаза тому, в кожанке. Я неплохой механик, и надеюсь, что мы обоснуемся здесь надолго. Григорий, мой бывший сослуживец и дальний родственник, пригласил нас к себе, пообещав работу. Надеюсь, вы меня поймёте? Я должен кормить и одевать семью
Он ещё что-то хотел сказать, но его перебил голос Степана. Он давно, негодующе посматривал на своих товарищей.
Громадяне! Вы мэнэ знаетэ, шоб нэ сбрэхать, пивтора року, и обведя всех суровым взглядом, спросил, так, чи ни? Може я брэшу?
То так, соглашаясь, раздалось в ответ несколько голосов из разношёрстной толпы.
Вы хоть едный раз чулы от мэнэ кривду? снова спросил Степан и, не дожидаясь, что ответят его соратники, продолжил, я знаю цю людыну ще з вийны. Вин мэнэ зовсим мабуть забув, а я помню! Я росказую це для того, шоб вы тэж зналы, яка вин добра людына. Ця людына спасла мэнэ вид смэрти у жорстокому бою. Колы б нэ вин нэ було б мэнэ сэрэд вас! Сгинув бы я, як та собака!
Папа повернулся к говорившему эти слова Степану, долго и пристально всматривался в него, а потом неуверенно проговорил: «Неужели это ты, Степан? Ты очень изменился! Я бы тебя ни за что не узнал, не напомни ты мне прошлое. Как ты изменился Степан»
Степан дождался, когда отец закончит говорить, и вновь повернувшись к главарю, продолжил: «Пан командир, отпустить йих! Нихай воны йидуть до миста. Цэ добри людыны. Та й с Гришей вы знайомы. Вин зла никому нэ зробыв, умолял он своего командира. Будь ласка, пан командир, отпусты йих».
И опять смотря на главаря, с надеждой в голосе повторил: «Нехай соби йидуть до миста. Воны ж тут працювать будут».
Вокруг воцарилась тишина, можно было услышать дыхание рядом стоящих людей. Все молчали ждали решения главаря. А я плакал от страха. Мне было очень страшно. Я боялся этих угрюмых, заросших волосами лиц, что так неприязненно, исподлобья, смотрели на нас.
Вокруг воцарилась тишина, можно было услышать дыхание рядом стоящих людей. Все молчали ждали решения главаря. А я плакал от страха. Мне было очень страшно. Я боялся этих угрюмых, заросших волосами лиц, что так неприязненно, исподлобья, смотрели на нас.
Каждый брошенный на меня взгляд пугал до дрожи. И меня пугал лес, который окружал нас, и эти, как норы, землянки. Всё пугало меня!
День клонился всё больше и больше к вечеру, а солнце опускалось всё ниже и ниже. И только его краешек, как-бы на мгновение, зацепившись за верхушки деревьев, чуть-чуть продолжал освещать поляну. А затем вокруг стало всё серым. Из глубины леса потянуло холодом и сыростью.
Все с нетерпением ждали решения главаря: мама с надеждой смотрела ему в лицо. А папа, взяв меня за руку, заглянул мне в глаза и тихо, чтобы никто другой не услышал, прошептал: «Главное в жизни, сынок ничего не бояться, понял!»
Затянувшееся молчание прервало неожиданное, раздавшееся из глубины леса, ржание лошади, и из просеки показался всадник. Он подскакал к главарю банды и, соскочив на землю, стал о чём-то шептать ему на ухо.
Остальные бандиты насторожились.
Я замер в ожидании чего-то нехорошего, даже слёзы сами перестали литься из глаз.
Выслушав прибывшего всадника, главарь о чём-то поразмышлял, затем, повернулся в нашу сторону и, махнув рукой в сторону просеки, жёстко приказал: «Уезжайте! Немедленно!» Затем, круто повернулся к своим бандитам, и пошёл в сторону землянки с костром перед входом.
Бандиты молчаливой толпой последовали за ним. И только Степан, проходя поблизости, прошептал: «Тикайтэ быстрише! Нэ поминайтэ лихом. Прости мэнэ командир, так сложилось у мэнэ»
Нас не пришлось долго уговаривать!
Лошади всё ещё стояли не распряжённые, вероятно по забывчивости бандитов, и мы, быстро сев в повозку, не мешкая, пустились в обратный путь.
В просеке уже было темно, но дядя Гриша всё нахлёстывал и нахлёстывал лошадей, стараясь поскорее выбраться из лап такой близкой смерти.
А я, крепко ухватившись за борта фуры, шёпотом повторял сказанные папой слова: «Главное не бояться! Главное не бояться!»
УТОПЛЕННИК
Глава первая
Жарко во дворе. Знойное лето нынче выдалось. Даже в тени большой раскидистой груши, что растёт в нашем саду, думаю, будет градусов сорок с лишним. Не спасала от этого пекла и журчащая, прохладная вода арыка, протекавшего через весь наш двор.
В доме тоже стояла такая духота, что дышать нечем.
Мухи и те, прилипнув к стенам и потолку, опасались пошевелить лапками, не то, что там с жужжанием летать по комнатам. Бери мухобойку и хлопай в своё удовольствие.
Куры, вырыв в земле ямки под деревьями, тоже попрятались и, раскрыв клювы, тяжело дышали, наверно думали, что так будет прохладнее.
Ни один листочек в саду не шелохнётся всё замерло от зноя. Ти-ши-на, жараа
Дома никого, кроме меня, конечно, нашей собаки Цыгана, и живности коровы Муньки. Родители на работе.
Я лежу в тени груши и листаю книгу. Изредка, ну так пару раз в час, я переползаю с одного места на другое, следую за тенью от дерева. Затем, когда уж совсем становится невмоготу, иду к арыку и, опустив голову в прохладную воду, тренируюсь на задержку дыхания. Моя мечта стать водолазом!
Откуда она взялась, такая мечта? спросите вы. Сам не могу понять. Наш город сугубо сухопутный до моря-океана тысячи километров, а вот появилась же она моя мечта!
Наш городской транспорт верблюды и ослики. Изредка, подняв несусветную пыль, проедет старенький, весь помятый и побитый ЗиС-5 или, что случается чаще, протарахтит допотопная военная полуторка. Она уже давно «отчислена» из армии «по старости» и полной изношенности, и годная лишь для перевозки картошки или дров. Ну откуда, скажите на милость, здесь, в нашем городе корабли, подводные лодки и другая морская техника? Правда, смешно?
В очередной раз опустив голову в воду, я зажал пальцами, как прищепкой, нос и, закрыв глаза, стал считать. В голове, после сказанной про себя цифры тридцать пять зашумело, а потом и вовсе зазвенели колокольчики. Когда я сам себе сказал «Сорок!», голова, без моего личного разрешения, совершенно не подчиняясь моей воле, выскочила из воды. Да, подумал я огорчённо, нужно больше тренироваться. А то, что же это получается: голова сама по себе, а я так приложение к ней что ли? Ну, никакого тебе порядка в танковых войсках!