Рябина в палисаднике. Рассказы - Сергий Чернец 6 стр.


Геннадий перестал теребить шапку, снял плащ и повесил у порога на вешалку куда и шапку положил. С тех пор, как он здесь был последний раз, с полгода назад, ничего не изменилось. В доме всё было по-прежнему. Шкаф к стене, между печкой и кухонным столом, отцовской работы. Рукомойник около узкой отгородки возле двери. Новое только занавески на окнах да в горницу, раньше их не было. В тесноте прихожей и подниматься с табуретки не надо было,  чуть отодвинув занавеску, он глянул в горницу,  и там ничего не изменилось будто бы. Прямо против двери, над комодом, висел портрет отца и матери под стеклом и в рамке.

И всё-таки что-то было в горнице от неё, от этой чужой ненавистной женщины, с которой он приехал рассчитаться раз и навсегда. И за свой позор, что пришлось пережить год назад, в последний приезд и за смерть отца, ибо он уверен, Геннадий Дмитриевич,  если бы не «НаталЯ» (он и имени-то её не мог произнести без злобы, только местное прозвище)  то жил бы ещё старик-отец и жил бы.

А позор вышел тогда на всю деревню Старую. В Старой, в Пюнчедуре не бывает тайн. У кого что ни случись, как будто ветром разнесёт снизу от реки и кверху до Круглого пруда, так Старая вся была дружна,  не то что Юрдур, вдоль реки от моста протянувшийся и разросшийся Изи-уремом  улицей в их сторону.

Всем известна была эта «НаталЯ»: то с одним мужиком жила в Юрдуре, ругались на обе деревни слышно было, как по улице бегали полураздетые с топором за ней мужики, то в Изи-уреме пожила опять  крики и ругань. Да еще, говорят, со сколькими сходилась-расходилась,  одним словом  «НаталЯ». Поселилась она в Старой у пожилой пары на краю, внизу. Тут у Нижнего пруда магазин-то новый большой построили, в два дома длинный, «супермаркет», как шутила деревенская молодёжь  так там «НаталЯ» уборщицей и приёмщицей товаров  «товароведом» устроилась. А чтобы жить недалеко  устроилась в крайнем доме у пожилой учительницы со стариком-мужем своим.

Приходила она к отцу прибираться, по хозяйству помогать, и готовить. Это сообщал он сам в письмах да по телефону. Ну, и ладно, не придали тогда этому значения.

В тот раз Геннадий ещё до дома не дошёл, а про новость уже слыхал. В магазине народ был и знакомые бабы со Старой порассказали: «женился в 65-то лет на молодухе этой распутной, на НаталЕ». А тогда приехал с женой и сыном Димкой своим проведать старика. Ещё хотел уговорить его всё-таки продать дом и переехать к ним в город  квартиру купили трёх комнатную, свою двушку продали. И было бы ему  своя комната

А тут видит  понатаскал отец ящиков из-под консервов с Натальей и ну, давай старую избу обшивать. Со двора уже стена готова была и покрашена, а сени с крыльцом вообще новыми досками перебрал,  тоже покрашенные, как новые сверкали.

 Ты чего это, отец?  поинтересовался Геннадий после того, как они поздоровались и закурили на крыльце.  Тут мне про тебя прямо анекдоты рассказывают! Я тебя к себе жду, а тут до ста лет жить собираешься. Пора уже избу продать, очередь на машину подходит! И вообще жил старик один! А у тебя, говорят медовый месяц? Это как же понимать, отец? 

 Так и понимать, что не твоего ума дело, сынок. Приехали, ну, и пожалуйста гостями в дом 

 Да она же сестры нашей Юльки моложе, папаша,  поддержала Геннадия его жена, сноха. Помните, мы были прошлым летом, как её Позникова жена гоняла по всем трем улицам: по Юрдуру, по Изи-урему, да по нашей, из-за мужа своего, которого эта «соблазнила», якобы. 

 Вот, и то! Якобы. Им лишь бы было на кого свалить. А сам-то муж Поздничихи ко всем молодым пристает. И к моей Наталье в магазине приставал, да та его «отшила». Наговаривают всё.

При этих словах и увидел впервые Ганнадий Наталью на пороге отцовского дома. Двери растворились, и женщина стала, как в картине, в раме. Невысокая, красивая. Она всё слышала, всё слышала, это было видно по её лицу, по круглым щекам которого сочилась алость сдерживаемого гнева.

 Звал бы, Дмитрий Петрович, гостей в дом. Чего на улице-то держать.  И пошла сама, не закрыв дверь.

Старик тогда прикрыл дверь и строго сказал гостям:

 Наталья мне по закону жена. Расписались. В мачехи вам я её не навязываю. Но обижать не допущу

Про отцовскую настырность известно было всему селу с детства его. Помнил и Геннадий, как они с матерью ему на работу «тормозки» носили. А работал он тогда на далекой колхозной делянке, лес валил, деловой. Была уже поздняя осень. Снега пошли большие. А всё отец не унимался. Ему лесник сказал: если сколько свалишь до 1 декабря  всё ваше. А потом ни одного дерева не тронешь. Вот и старался отец больше свалить, три дня не выходил из леса.

Старик тогда прикрыл дверь и строго сказал гостям:

 Наталья мне по закону жена. Расписались. В мачехи вам я её не навязываю. Но обижать не допущу

Про отцовскую настырность известно было всему селу с детства его. Помнил и Геннадий, как они с матерью ему на работу «тормозки» носили. А работал он тогда на далекой колхозной делянке, лес валил, деловой. Была уже поздняя осень. Снега пошли большие. А всё отец не унимался. Ему лесник сказал: если сколько свалишь до 1 декабря  всё ваше. А потом ни одного дерева не тронешь. Вот и старался отец больше свалить, три дня не выходил из леса.

Мать тогда даже плакала: дался ему этот лес  не для себя, для колхоза старается. И дома всё по-отцовски всегда было. Но ругани никой. Может, мать с ним ладить умела, а может, и сам он. В доме всегда было тихо, скучновато даже, но тихо. А между матерью и отцом даже дружно. Они всё вместе делали. И даже по ягоду, Геннадий помнил, и то вместе ходили. Бабы соберутся, без мужиков идут, а эти  вместе.


А теперь, смотрит он на портрет над комодом. Прямо на него глядят отец и мать. И тут, неожиданно, подумалось Геннадию Дмитриевичу, что ведь, в сущности, ни её, ни его он как следует и не знал.

 Чего же вы тут (в прихожей). Да в комнату проходите. 

Она настояла на своём. Геннадию за столом не сиделось, пока Наталья собирала на стол  хлебницу поставила и какие-то продукты. Раздвинув занавески в кухню, где Наталья хлопотала, он сказал:

 Выйду покурю,  потому что никак не мог подступиться к разговору, ради которого приехал. Эта Натальина вежливость, какое-то смирение, всё сбивало его с толку.

 Чего уж,  остановила она его,  отец всегда в избе дымил у печки,  тяга хорошая.  Она указала на печной приступок.  «Приму» всё брала по двадцати пачек зараз. 

Тут в дом вошли соседи Петро Гришаков с женой Анной. Слух уже дошел, видимо, что Геннадий приехал.

 Вот так, значит,  вместо приветствия сказал Петро, а жена его, Анна, торопливо перекрестилась и добавила:

 Царствие тебе небесное, Митрий Петрович. 

Наталья уткнулась в поднятый рукой передник фартука. Сквозь слёзы проговорила:

 Проходите к столу 

Соседи дружили давно: Петро и Петрович оба воевали, и им было о чём говорить-вспоминать

Пришли ещё соседи с другой стороны дома: Толя с молодой Женой,  и вот, изба уже полная. Наталья не зря хлопотала и стол был полон для поминок. Она достала бутылку водки:

 Вот к баньке купили,  виновато сказала она,  а вышло за упокой. 

Геннадий Дмитриевич рассказал, как приехал отец, как с внуком, Димкой, втроем, гуляли по городу, на памятники новые смотрели, даже в ресторан «Таир» заходили пиво пить. Старик бодро выглядел. А ночью сердце остановилось.

 Бодрый, бодрый был!  подтвердил Толя-сосед. Нынче мне на покосе помогал. А, помню, говорил он, когда лежал прошлой зимой в больнице, что кардиограмма обнаружилась плохая. Сердце, как вроде, подорвано. 

 Да, ведь, вот же мы с ним печь у меня перебирать собрались,  вставил И Петро.  Вот, дед, а!  удивился будто он, словно сосед его невесть что отчебучил  помер.


После поминания за столом, когда Геннадий вышел с гостями, всё-таки заодно и покурить на улице,  Петро спросил, оставшись покурить вместе:

 А что Гана, отца-то бы сюда привезти. С матерью бы рядом положить. 

Мать уже давно похоронили в деревне, а отца вот в чужом городе зарыли в землю. Но Геннадий объяснил, что сестра двоюродная, в городе живущая, не захотела: в деревне, говорила, никого не осталось наших, а тут хоть будет кому на могилку сходить

Замолчали за куревом.

 Да и-то неужто этой вертихвостке?  вдруг, подумав, спросил Петро.

 Это ещё с каких калачей?  удивился Геннадий Дмитриевич.  Она, можно сказать, его в гроб вогнала. Да лучше спалить Я вот и приехал по этому вопросу, все бумаги уж выправил, за ней дело 

 И то правильно,  Петро, понимающе, качал головой. Ей что, дело молодое, завтра хахаля заведет-приведет. Мало что ли у неё их было? 

 И как старик учудил такое? Ведь полтора года, больше прожили, расписались?  то ли удивился, то ли спросил Геннадий Дмитриевич.

 Это у них года с два назад и началось. С той зимы, когда он в больнице, помнишь, долго-то лежал, месяца с два, с ногой сломанной, или подвернул, там, связки порвал что ли.  А она тут приглядывала за хозяйством и к нему в больницу, в район ходила  кушать привозила. Вот и сошлись.

Назад Дальше