Но Сва, чтобы жить, должен был мертветь. Изнутри, с каждым днём всё больше. Гнать любые мысли, смеяться любому пустяку. Болтать ни о чём быть, как все. Он держался из последних сил. А дома в нём всё срывалось.
Одиночество это когда один ночью крутилась в голове дурацкая мысль.
От неё он пытался избавиться, то глядя в книгу, то уставясь в окно. С нею засыпал, забывая во сне себя и неодолимую грусть. И внезапно просыпался, когда в нём просыпалась надежда:
Она придёт. Не может она пропасть навсегда.
Однажды в парадняке Сва попал на бёздник Откола. Тот был в ударе, да ещё по такому случаю, принёс вайна и кучу прикольных штуковин.
В честь моего двадцатиоднолетия провозглашаю новое направление в искусстве. Называется Аз-арт!
Азарт? переспросил Потап.
Вот ты первый и попался, довольно рассмеялся Откол. Азарт, а не азарт! «Аз» это я, ты и любой, кто захочет, а «арт» всем понятно. Получается, если мозги наморщить, «я-искусство», то есть, «самоискусство». В переводе на московско-пешеходный значит «самовыражение».
Ну, и как ты будешь теперь прикалываться, подкалываться или откалываться? поинтересовалась Ни-Ни.
Откол молча, без улыбки поднял палец вверх, и все покатились со смеху.
Для начала он вытащил из сумки и повесил себе на спину небольшой коллаж в багетовой рамке на мотив картины «Не ждали», где вместо фигуры ссыльного была наклеена фотография хиппаря в крутом прикиде. Расхаживая так, Откол читал короткие забавно-нелепые стихи и, уставившись глазами в глаза, доводил до истеричного смеха одну герлу за другой: «Квадратное сердце», «Он с женой контуженной», «Надувная птица», «Цветок в горшке», «Поцелуй тротуара» Кроме названий и отдельных строк Сва ничего не запомнил. Сочинения Откола в тусовке знали и называли, как и он сам, «стихарями».
Прочти «Красные фиги»! крикнул Потоп.
Нет, это я читаю только по крупным государственным праздникам, комично посерьёзнел Откол. Когда фиги торчат на всех домах.
Не подавая вида, Сва долго всматривался в его лицо и когда пересёкся с ускользающим взглядом, не поверил: в глазах Откола стыла весёлая жуть, в бессмыслице слов колотилось отчаяние, всё походило на непонятную пытку себя и других. Или так показалось? Откол не подавал вида. Насладившись эффектом «стихарей», он неожиданно пустил по полу заводную мышь, которую все тут же начали с визгом и хохотом ловить.
У братишки взял поиграть. Умоляю, не сломайте!
Кайф! Где кошка? Умираю, держите сейчас рухну! визжали девушки.
Бор, крезанулся? А-а! А-а-а!
Это Бор сунул мышь за шиворот Муазель.
А для тех, кто боится мышей, крикнул Откол, предлагаю маленький концерт. Следующий аз-артный номер! жестом фокусника он достал из-за пазухи детскую пластмассовую флейту, набрал в рот сигаретного дыма и выдохнул изо всех отверстий вместе с долгим гнусавым звуком.
Откол, дай дунуть! хохотнула Данетт.
Рядом покатывались со смеху другие и рвали игрушку к себе.
Класс! хмыкнул Потоп. Можно оттянуться?
Откол невозмутимо отдал флейту и тут же в упор выстрелил в него из пистолетика с лентой бумажных пистонов. Отпрыгнул, сунул его Ни-Ни и крикнул:
Будешь отстреливаться! От Потопа и полисов.
Все ополоумели. Носились по подъезду за мышью, пытались дуть друг на друга «музыкальным дымом», поочерёдно, вспомнив детство, стреляли трескучими пистонами и смеялись до потери сил. Но тут, перекрывая шум, Откол крикнул:
Сто-оп! Всем стоп! вынул пакет и поднял высоко над головой: На случай стрёма. Если жильцы станут нависать, типа «пошли вон!», всем замолкнуть и сунуть в рот вот это. Хватит каждому.
Он принялся серьёзно и сосредоточенно раздавать направо и налево дешёвые соски-пустышки. Раздался громовой хохот, несколько человек сползло по стенам на пол, изнемогая в смеховых конвульсиях. Долго ждать не пришлось. Вскоре на лифте спустился юноша, глянул на дружно чмокающих хиппов, недоумённо поправил очки и диковато гоготнул.
Держи, малыш! Это тебе от райсобеса, протянул пустышку Откол.
Нет уж Вы тут сами, без меня смутился тот и с оглядкой поспешно скрылся.
В кино не увидишь, комики! добродушно остолбенел старик, старательно повертел пальцем у виска и заковылял к лифту. Подождите, я жену позову, фотоаппарат вынесу.
Во, здорово! Приходите, обязательно!
Всей семьёй!
Держи, малыш! Это тебе от райсобеса, протянул пустышку Откол.
Нет уж Вы тут сами, без меня смутился тот и с оглядкой поспешно скрылся.
В кино не увидишь, комики! добродушно остолбенел старик, старательно повертел пальцем у виска и заковылял к лифту. Подождите, я жену позову, фотоаппарат вынесу.
Во, здорово! Приходите, обязательно!
Всей семьёй!
Проводив очередного жильца, пиплы корчились в припадках смеха, хватали ртами воздух и ходили вдоль стен с бессильно плачущими глазами.
Чудо-соски! Для продления жизни! с пафосом кричал Откол. Но тут с улицы вошла знакомая всем женщина средних лет, грозно обвела взглядом подъезд и сказала, заводясь с полуоборота:
Так, опять вы здесь!
Все мгновенно замерли и, глядя на чудище по-детски вылупленными глазами, принялись дружно и звучно сосать пустышки.
Что? Совсем рёхнулись? вскрикнула женщина и неуверенно отступила к лифту.
Мы ещё маленькие, не выдержала Данетт.
Мы хорошие. Нам есть хочется, жалостливо протянула Точка.
Сейчас вас накормят. В отделении. На бульвар выметайтесь! Живо!
А на улице холодно! продолжала Точка.
Нам там стра-ашно, поддержала её Муазель.
Тётенька, не выгоняйте нас, пожалуйста! жалостливо басил Бор.
Дурью маются. Всех вас на стройку! В Сибирь отправить! Вкалывать!
Мы готовы, сразу вслед за вами! крикнул Откол.
Вроде трезвые, а что творят. И правда, хуже младенцев, сбавила тон женщина. Неужто, моя дочка такой станет? она захлопнулась в лифте, а вслед ей неслись голоса:
Пусть дочка к нам приходит!
Ей с нами классно будет!
Ещё чего из плывущего вверх лифта донёсся задушенный вскрик и потонул во всеобщем восторженном гаме.
Всё, халатов зовите! Отъезжаю.
О-о, тащусь! Прун пошёл, о-о!
Не могу, живот от смеха вывихнул!
Гуд фо ю, Откол!
Давайте споём ему!
Откол с серьёзным видом сосал пустышку, вслушиваясь в плохо звучащие голоса:
хэппи бёсдей ту ю, Откол! Хэппи бёсдей ту ю!
На этот раз Сва не усидел в углу. Вместе со всеми пил портвейн и улыбался, поминутно срываясь на смех. Перед уходом подошёл к Отколу, благодарно глянул в пьяное улыбающееся лицо, но так и не решился ничего сказать, только пожал руку. Тот в ответ вынул из кармана заводную мышь, взял зубами за хвост, по-кошачьи помотал головой и очень похоже мяукнул. На одном плече у него висела Точка, на другом Мади.
Без причины много дней подряд Сва вспоминались строчки из «Надувной птицы»:
И думала птица, что небо в груди, Что целая жизнь у неё впереди
А потом она, конечно, лопнула. Как детский воздушный шарик. Откол был прав, он всё понимал. Глупо страдать из-за людей, у которых «квадратное сердце». Но зачем смеяться над собой и хиппами, с их мечтой «улететь в небеса»? Чем он сам держится? На все попытки сблизиться Откол отвечал гримасами и дурацкими выходками.
Это же Откол! Он такой был и таким останется, говорили о нём герлицы.
Нот сдержал усмешку и попытался объяснить необъяснимое:
С ним особо не поговоришь. Ясно, что талантлив, и это знаёт. Один мой знакомый отец в рок-авангардных кругах, слышал, как Откол свои «стихари» читал, и заценил: «Мэн может далеко продвинуться. Но пока это способный наивняк. Для начала сойдёт». Я согласен. Откол всякий, в нём всё перемешано. Все его любят, девицы к нему липнут, но никто не знает, что у него в душе. Хотя, мне кажется, он давно и безнадёжно на Лави глаз положил.
Иначе и быть не могло. Сва понимал, что в своих чувствах не одинок. Лави нельзя было не любить. Тусовка без неё заметно потускнела, никто не подавал вида, но все ждали её возвращения. А о Лави не было вестей, её подруги пожимали плечами:
Дереву ясно, телефон отключила. Уже которую неделю не отвечает.
Сва не мог пересилить тоску и, хотя денег было в обрез, каждый вечер покупал сигареты, портвейн или печенье, угощал друзей, слушал заумные прогоны, а в душе то и дело взмывали воспоминания об их единственной встрече и непонятные, то ли радостные, то ли тревожные, предчувствия. Герлицы держались от Сва в стороне, с кем-нибудь из хиппов он глотал вайн, до одури курил, в нужных местах кивал головой и улыбался, но говорил мало и вяло о всякой ерунде. С краю, в углу или у стенки, потерянно отсиживал час-другой, на прощанье махал рукой в пространство и молча исчезал.