Огонь
Возникая из трения, из ниоткуда,
Из рассохшейся тверди, из диких пород,
Вздымается неистребимое чудо
Священного пламени, духа высот,
Огня, отогревшего странника в стужу,
И уничтожившего Содом
Я грею дыхание сердцем наружу,
Небес очагу доверяя свой дом.
Вода
Вода умеет играть и петь,
Текучею волей ловить все чувства
И сохранять их, как некая сеть,
Даря уставшим своё искусство.
Она нежит плоть, чтоб душа молодела,
И обращает в жертву профана;
Вода имеет волшебное дело
И тайный эгрегор Левиафана.
Искусство дао
Свои по зову не приходят?
Чужие ставят на крутых?
Ликуй, душа, ты на свободе,
Где нет ни мёртвых, ни живых.
Но равнодушие фатально,
И стоек имидж не всегда;
Храни себя в зеркальной тайне
И продвигайся как вода.
Отрешённость
Деревья теряют листья,
Самое время бродить;
И ветра повадка лисья
Меня не устанет любить.
Живучая память как лира,
А даль превращается в зарево;
И взгляд наполняется миром,
Плывя наугад через марево
Земля сиротеет и млеет
В плену шелестящей отрады;
И сад, ни о чём не жалея,
Горит в глубине листопада.
Цветы и перлы
Бреду по затуманившимся травам
Осиротелым кесарем глуши,
Ввергая очи в сумерки упрямо
Бессонными светилами души.
Дремучий мир по мне пройдётся дрожью
И мне себя бы в теле удержать
Зачем опять иду по бездорожью,
Когда велят по гравию бежать?
Но, видимо, встревожена природа.
Что так влечёт в глухую глубину;
Я чую первородную свободу,
Зажмурив набежавшую волну
Есть в этом обнаженье суд и милость
В распахнутую заповедь нутром;
А есть в облавном буме нелюдимость,
И споры ни о чём.
Мы вновь согреты узами да визами;
А в памяти, раздвоив непогоду,
Ютится бытовая независимость,
И дышит бесприютная свобода.
Стихия дворов
Вывихнутые суставы
Патриархальных дорог
Каверзно и неустанно
Тянут в стихию дворов
Надвое путь расколот,
В сердце желание встреч;
Нет, это просто холод
Хочет в уют завлечь.
Там упоение пира,
Дым и бессонные страсти,
И соблазнительна лира
В трепете жертвенных граций
Тянет к таким красивым
Непринуждённо свернуть
Но путеводная сила
Не прерывает путь.
В мареве дрожь гуманна,
Допинг тумана крут;
А позитив как манна,
Жизнь продолжает игру.
Это приятно и просто
Жить, не жалея дней,
И заплывает воздух
Опиумом идей.
Псы
Здесь в каждом дворе собака,
И в каждой собаке друг;
Какой-то ботаник, однако,
Смешал кобелей и сук.
А с сукой ну что не случится?
Её всякий пёс может взять;
Ей внять бы примеру волчицы,
Чтоб шлаки в породу не гнать.
А плут кобелина не лучше,
Привык в закоулках тусить,
Учует готовую сучку
И будет ламбаду месить
И тут же взъерошат осанку
Такие ж как он кобели;
И тяга к податливой самке
Рекордно их нюх распалит.
И сборище псов понесётся
Туда, где свихнулся инстинкт;
Но сучьей слезы не прольётся
О том, что кобель не один
Встречай меня, грей, дорогая,
Я буду твоим навек,
Мы люди. А псовая стая
Пускай продолжает свой бег.
Правила тупика
Заходя в тупик,
Никого не обвиняй;
Будь как дома,
Накручивай шик,
Но никому не открывай.
Это аксиома.
Когда ж понесёшься вперёд,
Пробив тупиковую стену,
Как беспардонная фура,
Не будь оголтелым,
Закрой за собою проход
Той же структурой.
Незнакомка из прошлого
Я пил коньяк в пустом буфете Воркуты,
Не постигая, что со мной происходило;
Я был с изящною буфетчицей на «ты»,
И что-то в ней меня томило и любило
Её глубокие небесные глаза
Меня поили притягательной тоскою,
В них было то, что в жизни я недосказал,
И было всё, чего не выразить строкою.
Я ей рассказывал про наш суровый быт,
Про ЗФИ, про экспедицию, полёты;
Она внимала мне, ловя тепло судьбы,
И словно ждала от неё ещё чего-то
Потом в служебном закутке меня врасплох
Вдруг обожгло её неровное дыханье
И я припал к её устам, утратив слог,
Как будто встретил неизвестное созданье.
И этот долгий поцелуй, как дар извне,
Из головы моей повышиб все полёты;
И нежный голос как пропел: «Пойдём ко мне,
Ещё немного и закончу я работу»
И я на радостях ещё взял коньяку,
Я был не пьян, лишь околдован чувств аккордом;
Я на неё смотрел, испепелив тоску,
Я был влюблён, сидя в тылу аэропорта.
Мечтал не долго я в буфете с коньяком,
Она исчезла по делам в своей служебке;
И тут меня тряхнула память, словно гром:
Я должен срочно был лететь! И шок был крепким.
Меня нашли друзья на входе в шумный зал,
И мы мгновенно собрались у самолёта;
А в голове моей рыдал и трепетал
Певучий голос: «Я закончила работу!..»
О, как легко в один момент про всё забыть,
И обмануть себя и ближних не пытаться;
Но как же странно до сих пор в себе хранить
Ту незнакомку, что любила целоваться.
Состояние дна
Состояние дна
Душа как подводная лодка,
И ей ни к чему горевать;
А мир погружается в водку
Я буду тихонько всплывать.
Тонус восьмидесятых
Вновь мороз гложет сердце, деревья как мрамор,
И туманится воздух, мятежа озноб;
Опустел тротуар в заторможенной драме,
И колотится плоть, как актриса без проб.
Но в момент бодуна эта стужа некстати,
А вчера было жарко, и было что петь;
Но теперь не до этого, пляска не катит,
И одна лишь идея: в бреду не сгореть
Почему всё так сложно? Зачем мы лакали
Эту смесь алкоголя? На блажь повелись
Отходняк беспощадно сорвал все вуали,
Обнажил маету и заставил трястись.
Нет, я всё понимаю, мы пьём только в праздник,
А работаем трезво; о чём разговор?
Но бывают всегда исключенья из правил,
Типа драмы любовной, где шарм без опор.
Или друг потерял интерес к этой жизни,
Забивая на всё от работы до слов;
И молчит, словно в тайны вникает Отчизны,
Постепенно теплея от певчих основ
Эти певчие силы всегда в нас сияли!
Но теперь надо выжить Магáзин закрыт,
Я как будто к скале всей натурой прибит
До одиннадцати мы дотянем едва ли
Но в больших поездах рестораны крутые,
Там ведь можно любое лекарство найти;
Это выход! Спасенье! А мы не пустые,
Лишь бы выйти на эти большие пути
Город шум встрепенул, возвратив сердцу тонус,
Огрубевшие думы почуяли прыть
И железный состав открывает вагоны,
Чтобы было, что выпить и чем закусить.
Холод
Отчаянье как жгут,
Когда не греют вены,
Когда нагие вести
Как ноги на снегу
Беспомощна порука
И нет нужды в словах,
Когда стучит разлука
В бессмысленных шагах
И откровенье звука
Дробится на устах;
Гульбой гудит округа,
Истоптанная скукой,
В отдавленных костях
Шалит дверной сквозняк.
Идёт война за место?
Фавор не станет креслом
И не онежит блуд;
А псы и врозь, и вместе
Жуют и тем живут
Желанья гасит мгла,
В груди смыкая горечь;
Зашторивает город
Пустые зеркала
В дыханье шок сочится;
А вместе мы другие.
Но где родные лица?
Живая ностальгия
Пульсирует во льду
Фатален круг амбиций,
А грех мольбой оттиснут;
И остаётся виза
Идти туда, где ждут.
Периферия
Человек это ветер
В штурмовых закоулках;
Сердце плачет о свете
И колотится гулко
Небеса тяжелеют,
Фронт земли мостовая;
И молитвенный лепет
Стук шагов разбивает.
Стал бульвар парапетом,
И движенье опора;
Здесь фатальным аскетом
Бродит тень Командора
Мы безумно чужие
В этом мире промозглом;
Боль развеяна жизнью,
Человек это воздух.
Но отчаянно точен
Дух, тоскою гонимый;
И детей одиночеств
Шок выносит к любимым
Окрылись немотой,
Уцелевшая жертва,
Из груди вырван вой
Одичалого сердца.
Оборот
Если бы мир обернулся ветром,
Он бы не знал завес,
И если бы мир обернулся песней,
Он бы не ждал чудес.
Но глядя на звёзды, я чую свободу,
Зовущую в тайны судьбы;
Она обернётся туманом и спросит:
«Что такое мы?»
Если бы мир был таким, как звон,
Он бы не знал узды,
И если бы мир был таким, как сад,
Он бы не ждал беды.
И всё же, кто волен тот жив, но каждый
Болен своей игрой;
А если б я был таким, как весна,
Я бы знал, что со мной
Если бы мир был таким, как детство,
Он бы врагов не творил;
И если бы дар не кроили на лавры,
Он бы мечты оживил.
Но вольно входя в эйфорию полёта,
Я жар утоляю грозой;
Она обернётся росою и скажет:
«Этот мир не чужой»
Если бы путь обернулся рекой,
Он бы имел полный ход;
И если бы мы посмотрели в себя,
То шагнули б вперёд.
Но пока не кончается время,
В каждом движении след;
И я доверяюсь тому, что есть,
Взгляд повернув на свет.
Я слышал в ночи пробужденье чудес,
Я видел в камнях золотое сиянье;
И тайная мощь неизменных небес
Земле подарила второе дыханье