Озеро
Филологический роман
Владимир Попов
Фотограф Александр Сизухин
Компьютерная вёрстка Андрей Васильев
Дизайн книги Юлия Архирий
© Владимир Попов, 2018
© Александр Сизухин, фотографии, 2018
Часть 1
ДОМ С БАШЕНКОЙ
Иван Егорович Тихомиров.
Так зовут человека, к которому я приехал по литературным делам.
В газете «Малаховский вестник» я опубликовал очерк «Воспоминание о сосновых лесах», где я пытался приоткрыть тайну «Малаховских рассказов» Ивана Алексеевича Бунина.
И вот теперь я иду по Республиканской улице и ищу прибежище старого литератора.
Дом был старый.
В стиле «дачного» модерна
начала ХХ века.
Высокое крыльцо. Летняя терраса.
И эта ломаная крыша.
И фронтонный кокошник.
И глухая острая башенка
с длинным шпилем
Дом-кораблик, затерянный во времени.
Я открыл калитку, и на ней зазвенел колокольчик.
Пока я шёл по дорожке до крыльца, вышел, опираясь на палку, высокий старик: серый свитер, коричневая меховая безрукавка, синие стёганые брюки, чёрные валенки
Приветливое лицо. Цепкий взгляд. Голос громкий, с лёгким грассированием.
Здравствуйте, здравствуйте, Владимир Николаевич! А я уж вас заждался
Рад вас видеть, Иван Егорович!
.А я знаю, откуда этот колокольчик: это когда сосед, господин Сван, открывает калитку в сад, то он звенит два раза.
Совершенно справедливо! Это его приладила Елизавета Владиславовна: она большая поклонница Пруста.
АНГЕЛ ВЕЧЕРНЕГО ПОКОЯ
Мы прошли через прихожую-кухоньку.
Раздевайтесь!
И переступили порог большой комнаты, вернее не комнаты, а библиотеки: полки, стеллажи, шкафы и единственный стул всё было завалено книгами.
Он поймал мой взгляд
Всю жизнь еду на книгах и книгами погоняю!
Он подошёл к столу и указал на три толстых папки:
Вам это будет интересно: я написал «Побег из Малаховки», но потом никак не мог оторваться от этой темы и стал собирать материал для большого романа. Ну, а сейчас не то, чтобы остыл просто время ушло, и никогда я уже за роман не возьмусь. Мне уже за восемьдесят, да и здоровье Через неделю ложусь на обследование Я хотел бы вас попросить посмотреть эти бумаги и то, что вам нужно для работы над бунинской темой, отобрать для себя. Быть вашим помощником уже согласилась Елизавета Владиславовна Да и она будет при деле, а то без меня она тут останется одна
А Елизавета Владиславовна, кто она?
Она живёт через два дома отсюда. Её родители мои старые друзья ещё с молодости уехали за границу, а её бросили здесь одну. А вы её скоро увидите: она пошла за молоком в магазин. Я варю картошку, хочу сделать пюре, а молока не оказалось Вы любите картошку?
Люблю, сказал я и начал доставать из сумки круг колбасы, шпроты и баночку с клюквой.
Как славно: зимой чай с клюквой! воскликнул Иван Егорович.
Я достал ещё керамическую фигурку: высокий и худой ангел с опущенными крыльями стоит, опустив голову вниз. Одно крыло чуть-чуть приподнято
Ангел вечернего покоя, сказал я.
Ах, как замечательно вы выразились!
Это не я, это Бунин.
И где вы это откопали?
Вы не поверите в черновых набросках.
И мы нашли 84-й том «Литературного наследия». Иван Бунин. И на странице 228 прочитали:
«Петух на этой церкви древней
В закрытых облаках плывёт
В чудесное и неземное.
И к ангелу вечернего покоя
Могильный колокол зовёт».
19.08.1922
Так это же набросок знаменитого стихотворения «Петух на церковном кресте»!
Совершенно верно, но из оригинала «ангел» выпал, а мне его стало так жалко А тут, в Люберцах, на рынке, я увидел этих ангелочков и купил парочку, и для вас.
Вот это подарок! Я обязательно возьму его с собой в больницу
Часть 2
ВЕТА
Я курил на крыльце.
Два раза звякнул колокольчик у калитки.
По дорожке шла высокая молодая женщина в серой меховой шубке.
Что вы стоите? Берите сумки и открывайте дверь, приказала она.
Вот и моя спасительница пришла! воскликнул Иван Егорович.
Не обращая на нас внимания, женщина разделась, сняла сапоги и надела серенькие валенки.
А вот теперь будем знакомиться, она протянула холодную руку. Вета. Для чужих Лиза, для своих Вета. А вы, вероятно, свой?
Свой, свой, засмеялся Иван Егорович.
Ну тогда будем делать картофельное пюре и обедать Где-то у нас тут было молоко
С её появлением изменилась атмосфера в доме как будто стало больше света. Её ладная стройная фигура двигалась в пространстве бесшумно, легко и свободно Тёмные волосы падали на белый ворот свитера и на плечи, высвечивая её как будто итальянское лицо с огромными глазами и капризным ртом.
Вета вбухала в кастрюлю полпачки сливочного масла.
Чем больше масла, тем вкуснее, заявила она и, как факел, подняла над головой деревянную толкушку.
Ну всё, мои бамбины, я полетела! У меня ещё сегодня занятия по гимнастике. Ведите себя «тихомирно»! и ушла
Мы сели обедать. Долго пили чай
Иван Егорович грустно заговорил:
Мужчины рядом с ней не приживаются: разве можно ужиться рядом с такой красотой? Один спился, другой повесился, третий сбежал в Израиль, четвёртый студентик она его превратила в раба: заявляет ему, что он в её присутствии должен стоять на коленях
И что, стоит? спросил я.
Ещё как стоит! засмеялся Иван Егорович.
Через неделю мы сидели с Ветой у неё дома и перебирали бумаги из «бунинских папок».
Иван Егорович лежал в больнице. Мы через день ездили к нему с полным отчётом. Ангел вечернего покоя стоял на тумбочке и охранял его.
Часть 3
НА ДРУГОМ БЕРЕГУ МЕЗЕНИ
В устье реки Мезени, на правом берегу, стоит старое село Мезень, а на левом берегу рабочий посёлок Каменка с деревянными тротуарами, с деревянной главной площадью, на которой расположился клуб, пожарка, милиция, административное здание, а чуть в стороне мост и эстакада огромного, всё время ревущего и стучащего лесозавода.
В 1967 году я всё лето здесь работал в бригаде из семи человек, которая сдавала лес Лешуконского леспромхоза на завод.
В клубе была библиотека, и я прочитал все девять томов «коричневого» издания Бунина с предисловием Твардовского.
Конечно, я работал на элеваторе и в заводе, ходил на танцы и просачивался в «Интерклуб», чтобы выпить чешского пива, поглядывал на девчонок, воровал картошку с чужих огородов, ходил за грибами, проваливался в болото и пил водку.
Но главное в это лето был Бунин!
Удивительный по красоте, силе и чувственности русский язык.
Мы стоим с одноруким бригадиром Алексеем Максимовичем на высоком берегу Мезени, возле кривой и изуродованной, почти мёртвой, старой сосны, и молча курим.
Там, внизу, на пристани-дебаркадере, весёлая босая девчонка, в короткой чёрной юбочке и тельняшке, с засученными рукавами, моет шваброй палубу и поёт песню. Слов не слышно, но по движениям её тела как она переступает ногами, как резко откидывает волосы на плечи, как перебегает, танцуя, к ведру и обратно понятно, что песня радостная и счастливая.
Пора прилива. В светлой глубине Мезенской Губы стоят на рейде морские суда-лихтера. Из Норвегии, Швеции, Дании, Германии. Длинные и плоскопалубные, с П-образными высокими кранами, которые напоминают вереи ворот
Ворота украли, а вереи остались!
На том, на правом берегу, видны тёмные пузатые дома старинного села. Вот оторвался от земли и ушёл в небо маленький самолётик на двадцать душ, которые через полчаса в Архангельске, на Кегострове, опять ступят на землю со своими сумками, мешками, корзинами и перепуганными детьми.
Когда переезжаешь на лодке на другой берег из Каменки в Мезень то как будто попадаешь в девятнадцатый век: совсем другие жилища, другие лица, другой язык.
Речь мелодичная и протяжная, словно музыкальная строка.
Ещё живы старые слова, занесённые Петром Первым: цинка, аньшпуг, балана, андели (ангелы), кептен
А то вдруг какой-нибудь старичок-баюнок возьмёт да шарахнет исковерканною латынью: «Де мортуи низиль ни бебене», и стоит, на тебя смотрит лукавым глазом и усмехается в бороду.
Что это я всё рассказываю и рассказываю? Тут надо показывать да примеры приводить
Борис Шергин пишет: «Слушайте, какое диво расскажу. В замороз к полночи начнёт в синем бархате небесном пояском серебряным продёргивать с запада до востока, а с севера заподымается как бы утренняя заря. И вокруг всё погаснет. Опять из-за моря протянутся пальцы долги без меры и заходят по небу. Да заря займётся ужасная, как бы пожарная. И опять всё потухнет, и звёзды видать Сиянье же обновится. Временем встанет, как стена, по сторонам столбы, и столбы начнут падать, а стена поклонится. А то будто голубая река протечёт, постоит, да и свернётся, как свиток».