Он боялся пошевелиться, думал, они не замечают его, пока он не двигается. Но в темноте мерцали маленькие зеленые глазки, и он понимал, что они знают о его присутствии. Да что знают! Они собрались, чтобы мучить его! Он хватал ботинок и с проклятиями швырял его в самую гущу черных тварей. Они разбегались и затихали, но ненадолго. Едва истаивали по углам отголоски его надтреснутого голоса, как твари, прижимаясь к полу, снова сбегались в кучи и вновь шебуршали, елозили, скользили, превращаясь в живой клубок, а в центре клубка оказывался его ботинок.
Смертельная тоска охватывала его. Черная нечисть дразнила и нисколько не боялась его. Тени дрожали по темным углам, глазенки зловеще блестели, они готовили ему что-то ужасное, ужасную смерть, столь страшную, что хотелось, не дожидаясь, сунуть голову в петлю.
Когда квадрат окна становился достаточно светлым, он одевался и спешил прочь из дома, зная, что в этот раз обошлось, но однажды он не доживет до рассвета.
Он просил у Валентиныча место сторожа, чтобы не только дни, но и ночи проводить на рынке.
Зачем тебе? Ты, что, грузчиком мало заколачиваешь? удивился тот.
Да не-е, денег мне и вовсе не надо, сказал он. Мне бы так, каптерку какую, где ночи коротать, а заодно и за порядком присмотрел бы
Денег не надо, а отдыхать нужно дома. У тебя же квартира есть, ответил Валентиныч, удивленный и совершенно не понимавший собеседника.
Дядя Саша допустил промашку.
Да что мне квартира?! Я и отдал бы ее. А мне бы каптерку тут
Ты, что, Сашок, охренел что ли?! вскрикнул Валентиныч и покрутил пальцем у виска. Как это квартиру отдать?! Совсем что ли с ума хренакнулся!
Да не-е, это я так, протянул дядя Саша, опешивший от такой реакции.
Но Валентиныч на этом не успокоился.
Ты, что, ты часом в карты ее не проиграл?! насел он на грузчика.
Да не-е, да я карты и в руки-то не беру, ответил дядя Саша, изумленный предположениями Валентиныча.
Его удивление было столь неподдельным, что подозрения на картежные долги отпали. Но Валентиныч долго еще пытал дядю Сашу, пока не уверовал, что с квартирой все в порядке и никаким образом права на нее не утрачены.
Ты квартиру-то береги! Слышишь, квартиру ни при каких обстоятельствах терять нельзя! Без нее ты никто! Бомж! Умрешь под забором и все, сказал напоследок Валентиныч.
Дядя Саша отступил. Рассказать Валентинычу о черных тварях он не мог, знал, что они пришли именно за ним, никто другой в них не поверит и покажи не увидит.
Конечно, крысы, или кто бы они там ни были, нашли бы его повсюду. Но на рынке он был бы при деле, при исполнении, и чувство долга придавало бы ему силы и храбрости. А дома он изначально оказывался в положении укрывшегося, спрятавшегося, по сути сдающегося на милость хищников. Но какой милости можно было ждать от черных тварей?! Боялись они лишь одного рассвета.
По утрам приходила другая беда! Начиналось с того, что закипали губы. Чувство было такое, будто внутри нагревался кипятильник. Следом за ним в адский обогреватель превращался копчик. Несколько мгновений две точки в его организме накалялись, а затем закипевшая кровь разносила нестерпимый жар по всему телу. Плавился мозг, голова разрывалась, жилы вздувались так, словно их вытягивала ломовая лошадь. Он напрягался, внутренним усилием сжимал виски. В ответ черная лошадь прибавляла тяги. Спасение было одно промысел бабы Зины. Старуха, конечно, могла бы приходить и пораньше, к восьми хотя бы, к началу работы. Но любила, подлая, поспать по утрам, видно, черные крысы ее не мучили.
Опохмелился и можно было жить. Мозги остывали, кровь успокаивалась. Жажда, конечно, мучила. Не утолить ее вновь закипишь, вновь ломовые лошади жилы вытянут. Но теперь было нестрашно. С бабой Зиной прошелся за компанию, там стаканчик за здоровье, там за упокой, жизнь, как говорится, налаживалась. К обеду просыпался хороший аппетит, дядя Саша основательно подкреплялся наваристым борщом, мясом, картошечкой. Оставались его заветные пятнадцать минут до конца обеденного перерыва. Это было то время, когда черная жажда была утолена и уже не мучила, но мысль еще оставалась ясной, еще не затуманивалась. Дядя Саша скрывался ото всех под полами старого бушлата. Перед взором его возникало одно и то же, дорогое ему видение. Он видел двор, выстиранные рубашки покачивались на бельевой веревке. Стоит женщина, под ногами ее таз с бельем, правая рука согнута в локте, через нее перекинуты скрученные полотенца. Она берет их по очереди, расправляет и развешивает на веревке. Вдруг она оборачивается и улыбается ему, длится это всего мгновение, женщина возвращается к своему занятию, а он наблюдает за нею и ждет, что она обернется еще, но напрасно.
Она добрая, она очень добрая, это узнаешь по ее улыбке. Если бы она знала, каким дорогим станет это мгновение для него, непременно задержалась бы подольше, так, чтобы он мог разглядеть и запомнить ее лицо, ее смеющиеся глаза, улыбку
Зачем же ты пьешь? спросил однажды Валентиныч. Ты же знаешь, что напьешься до свинского состояния, а все равно пьешь! Вот когда ты берешь в руки стакан, о чем ты думаешь в эту минуту?
Чтобы водки в нем было море! зло ответил дядя Саша.
Перерыв заканчивался, и, раздвинув полы бушлата, он выныривал на свет. Его нутро срабатывало точнее часового механизма. Видение исчезало, в голове зачинался пока еще легкий гул, в мышцах, в жилах появлялось еще слабое, но нарастающее напряжение, в груди томление.
Но днем все это не страшно, напротив, легкий зуд был сладок, был предвкушением. Два часа дня. Открывалась торговля спиртным. Баба Зина, занявшая очередь в «Восходе» еще с двенадцати, отоварится одна из первых.
Зачем ты пьешь, дядя Саша?
Чтобы жить.
Глава 9
Сергей вышел в торговый зал. До конца обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут. Виктор Семенович занимался бумагами в своей конторке, в соседнем зале корпела над бухгалтерией призрачная Нина Ефимовна. Остальные коротали время перед входом в магазин.
На верхней ступеньке стоял стул, на нем восседала Варвара Антоновна. Она вела поучительную беседу, перебирая какие-то старые мелкие обиды. Солнце словно специально, чтобы скрасить отдых, появилось на небе и, судя по надвигавшейся пелене облаков, как раз к концу обеденного перерыва должно было скрыться. Купчиха и Ахмадеев грелись, прикрыв глаза. Хотя они и разместились ступенькой ниже, но видом своим показывали, что наставления заместителя директора по барабану им, и выдавали изредка ответные реплики не из уважения, а попросту, чтобы не нарушить благостное настроение. Алка и Юля стояли в сторонке. Юлька дымила сигаретой. На замечания со стороны Варвары Антоновны девушки огрызались и вульгарно хихикали.
На приступке сидели чинным рядком Лена и Ира. Разговор не имел к студентам никакого отношения, и девушки могли прогуляться или передохнуть поодаль от сквернословящих продавщиц. Но Лена и Ира держались в поле зрения наставников, подсознательно показывая покорность, неготовность к самостоятельности, нужду в опеке.
Сергей хотел было прикрыть глаза и подставить лицо солнечным лучам, но вдруг заметил соломенную шляпку, беззаботно и легко парившую над суетливой публикой. Легкий ветерок, наполненный запахом молодого картофеля и яблочным духом, перебирал кудряшки цвета сушеных на солнце помидоров. Некоторые мужчины провожали ее заинтересованными взглядами, кто-то, пожалуй, и телефончик спросил бы, но при других обстоятельствах, не сейчас, сейчас было жалко потерять место в очереди. Шляпка порхала, нигде не останавливаясь, лишь изредка слегка приподнималась ровно настолько, чтобы хозяйка бросила взгляд из-под соломенной кромки и удовлетворила любопытство.
Варвара Антоновна заерзала, Сергей почувствовал, что сейчас по ее знаку все вернутся в магазин, чтобы заняться делами.
Хо-хо! Кого я вижу! воскликнул он.
Варвара Антоновна задержалась с командой, Ахмадеев и Купчиха вынырнули из полудремы, Алка и Юлька прервали свой щебет и даже Лена с Ирой посмотрели на Морозова. Он с удовольствием отметил, что заинтриговал всех. А ему и хотелось Чтобы Ира знала: ему до лампочки, что она о нем думает, осуждает его или нет. Лена чтобы видела: они на равных, у нее обручальное кольцо, у него соломенная шляпка, а дальше люди они взрослые, могут себе и позволить что-то без ущерба для колечка и шляпки, а нет так нет, никто в накладе не останется.
Алке и Юльке показать, что им придется слишком хорошо повертеть задницами, чтобы привлечь его внимание.
Перед остальными просто похвастаться.
Все они, проследив его взгляд, шарили глазами по толпе, пока соломенная шляпка не увязла в перекрестье их взоров.
Сергей не спешил, он ждал, когда Лариса подойдет ближе. Она поравнялась с ними, но смотрела в другую сторону, словно лотки с зеленью особенно привлекали внимание. Тут Сергей мог уже без ущерба самолюбию позвать ее, просто за тем, чтобы не прошла мимо. Но за мгновение до его оклика соломенная шляпка повернулась. Взгляд ее не был блуждающим, как у человека, который ищет кого-то, о месте нахождения кого имеет самые общие представления, знает, что он где-то здесь, а где именно не знает. Ясно было, что Лариса давно приметила Сергея, но не спешила, сначала прогулялась в свое удовольствие.