Что ты думаешь делать теперь? Теперь?
Но Мастема давно привык к этим шуткам. Он благодушно погладил жабу, понимая, что все, на что она способна повторять и усиливать его собственные мысли. Так что нет нужды кричать на нее или даже укоризненно смотреть. Единственное, что сработает начать думать о чем-то другом. Под его рукой камень слегка вибрировал, будто спрашивая: какую форму мне принять? Что сказать? Мастема ощутил легкое желание изменить здесь что-нибудь, оставив напоминание о своем визите, но отогнал его, как каприз.
Жаба перестала дрожать и ободряюще сказала:
Но ты что-нибудь придумаешь, верно? Мы верим в тебя.
Мы верим в тебя! отозвались фазаны, статуи и рыбы. Даже осьминоги на потолке что-то зашептали и они явно были согласны с жабой.
Сухие каменные голоса тут же замолкли, едва Мастема сосредоточился. Помещение чутко отзывалось на любые перемены в душе вошедшего.
Мастема поднял глаза и произнес в потолок:
Конечно, я что-нибудь придумаю.
Рад слышать это, саркастически отозвался потолок совсем другим голосом.
Способность Хранителя вселяться в каждый элемент мира и говорить сквозь него всегда заставала Мастему врасплох, хотя он знал, что именно этого и стоит ожидать. Хранитель наблюдал за ним, не отпуская ни на мгновение. Вряд ли он ждал, что Мастема совершит ошибку ошибок за последнее время было уже сделано достаточно скорее, хотел оценить его способность не падать духом в шаге от конца.
Со стороны спуск Мастемы на нижние уровни выглядел малодушным бегством. Увы, фактически так и было никаким планом действий Мастема похвастаться не мог. Он хотел побыть один, не встречаясь глазами ни с кем, кто может его осудить то есть с любым Рыцарем Цитадели.
Хранитель зовет его. Наверное, пришло время объявить приговор. Наказать Мастему за их преступную неосторожность, за ошибку. Мастеме было почти все равно. Он уже был наказан потерял то, что он любил. То, чтобы главным в его жизни с самого рождения. Закрывая глаза, они видел перед собой это не улыбающееся, сосредоточенное и одновременно полное дерзкой надежды лицо, и ему хотелось умереть. Он потерял ее. Какая разница, что скажет сейчас Хранитель?
Мастема безмолвно смотрел в потолок, на осьминогов, готовый исполнить любой приказ.
Немедленно возвращайся, сообщил потолок. У меня есть для тебя хорошие новости.
Рыцарь вспомнил свои недавние размышления о том, что сервы, ставшие рыцарями, дороже Хранителю, чем его дети, и поразился глупости этих мыслей. Если бы это было так, Хранитель не терял бы времени на разговоры с ним, и его голос не звучал бы так ободряюще. Быть может, не все еще кончено?
Перемещения в Цитадели совершались не мгновенно, и Мастема двинулся вверх по бесконечным лестницам. Лестницы, лестницы каменные, ледяные, зеркальные, пологие и крутые, прямые, изгибающиеся, спиральные Небольшая группа сервов, встреченная им на одной из лестниц, почтительно расступилась перед ним. У этих уже были разные лица, того же сероватого оттенка, что у безликих. Впрочем, без тонкого металлического сияния, как у самого Мастемы у того глаза и кожа едва заметно, холодно поблескивали в свете ламп-шаров, расставленных на некоторых лестницах.
Еще сотня шагов, фонтанчики невесомой пыли под ногами и Мастема оказался перед высокой светящейся дверью. Она была сделана не из камня и не из железа похоже, она вообще не была материальна. Единственная дверь в Башню Одиночества, не имеющую ни окон, ни других входов в ту самую башню, куда мечтает хоть раз попасть каждый, отдавший себя Цитадели. Мастема чуть помедлил, собираясь с мыслями, готовясь предстать перед глазами своего отца.
Хранитель Цитадели получил ключи от Башни Одиночества не так давно, но он все реже и реже вспоминал о временах, предшествовавших этому событию. Как будто всегда было только то, что сейчас: эта единственная дверь, когда-то каменная, потом окованная железом, теперь состоящая из текущей вниз воды, дверь-водопад; широкие, удобно ложащиеся под ноги ступени; четкие линии каменных плит на полу. Хранителю были безразличны тепло и холод, но он чувствовал, что Башня беззвучно, ни о чем его не спрашивая, выполняет его желания: воздух в ней становился то разреженней, то плотнее, свет менялся, имитируя не столько смену времени суток, сколько смену настроения и ситуаций. Более того, Башня порождала музыку большую редкость даже на верхних уровнях Цитадели. Неизвестно, почему, но этот мир конфликтовал с музыкой, не пуская ее в себя. Лучшие симфонии, прозвучи они на территории Цитадели, показались бы слушателями мертвыми и жалкими ученическими попытками, не способными ни на что вдохновить. Максимум, чего строители смогли добиться простые ритмы, более или менее уверенно звучащие прямо из воздуха (барабаны, например) и затихавшие по желанию тех, кто управлял жизнью Цитадели.
Другое дело Башня Одиночества. В ней постоянно звучала музыка тоже разная в зависимости от момента, но настоящая, сложная.
Возможно, думал Хранитель, когда-то эта Башня была названа Башней Одиночества ровно потому, что выполняла все желания хозяина. Если к этому привыкнуть, башня начинала казаться не столько самым лучшим, сколько единственно возможным местом для жизни: все другие пространства были неприлично жесткими, полными форм, правил и законов, не желающих изменяться от одной мысли. Да, мир на уровне изначального бытия довольно пластичен, но для изменения чего угодно все-таки требуется сознательное усилие: от напряжения мысли до труда сотен рук, как здесь, в Цитадели. Башня же выполняла желания еще раньше, чем они осознавались, раньше, чем возникало ощущение нехватки, потребности в переменах. Идеальное место для любой жизни.
К счастью, ключи от Башни ни разу не получал изнеженный бездельник, стремящийся только к комфорту. Хранитель знал все свойства места, где жил, но почти никогда не вспоминал о них. И неудивительно его внимания требовали другие вещи; требовали так настоятельно, что отвлекаться на праздные размышления о башне было просто нельзя.
К строительству Цитадели приложили усилия многие тысячи существ от последних рабов до бессмертных, могущественных магов. В мирах второго порядка их называли бы (и называли) богами, ангелами или демонами. История скрыла от любопытных ответ, кто и когда начал это строительство, кто сделал первое усилие но возможно, и к лучшему. Многие были уверены, что Цитадель была всегда. По крайней мере, с тех пор, как на уровне изначального бытия идет время. Конечно, мы не можем быть уверены, что это время идет линейно: пока что износ и энтропия как бы доказывали это, но никогда не известно, в каком месте система может замкнуться в кольцо.
Цитадель, как и любое творение, не могла быть создана из ничего, на пустом месте. Сделанное однажды гигантское усилие чтобы отвоевать для нее место в ткани бытия сделало возможным само существование Цитадели, но ни один камень еще не сдвинулся с места в тот момент. Строительство началось позже. Возможность создавать особых существ, крепко связанных с Цитаделью и способных действовать на ее благо еще позже.
Зато с самого начала действовал один непреложный закон: энергию для существования Цитадели надо черпать извне. Из других обитаемых пространств.
Именно поэтому борьба между Цитаделью и Садовниками была настолько непримиримой. Цитадель стремилась к захвату других пространств лишь для того, чтобы превратить их в надежные источники энергии для себя. Но что это значило на практике? Энергия высвобождается в процессе разрушения, расщепления, сгорания И в прямом, и в переносном смысле. Рыцари Цитадели достигали своих целей, только если успешно запускали в других пространствах механизмы разрушения. В десяти случаях из десяти это приводило рано или поздно к окончательному разложению и распаду этих пространств, так или иначе. Либо разгневанный творец ставил точку первым, уничтожая испорченный мир, либо мир выходил из-под контроля, сходил с ума и рассыпался сам. Цитадель же, как нетрудно понять, всегда была больше всех заинтересована в том, чтобы обитаемые пространства жили как можно дольше жили и порождали энергию. Однако, все время приходилось начинать сначала рано или поздно любой мир не выдерживал давления.
Философы Цитадели быстро додумались до того, что в основе их мира лежит какой-то фундаментально иной принцип, чем в основе других миров. Странная форма жизни, абсолютно зависящая от таланта и усилий других творцов, а не собственного. Вокруг этого было много спекуляций, но дальше этой мысли безусловно верной, как все сходились никто не продвинулся.
Хранитель поощрял научные эксперименты, но не слишком горячо, не желая обнадеживать он совершенно не рассчитывал, что этот закон получится обойти. Цитадель была обречена существовать так, как она была задумана а Хранитель был уверен, что именно так она и была задумана. Мир, для жизни которого рано или поздно требуется смерть другого мира. А потом еще одна.
Да, и большинство живых созданий тоже попадали в Цитадель из других миров кроме Рыцарей, рождавшихся здесь. Со временем они менялись до неузнаваемости, разумеется. В Цитадели и тело, и душа обычного смертного создания из миров второго порядка делаются такими как бы это сказать точнее непрочными, наверное. Точнее, тело либо начинает приспосабливаться к новой среде само, в соответствии со своими будущими задачами. Что же касается души она как бы становится жидкой. Память сохраняется, но исчезает внутренний каркас, система причинно-следственных связей: например, эмоции проявляются невпопад, а очевидно противоречащие друг другу тезисы не вызывают у человека удивления. Если с этим ничего не делать, неизбежна самая печальная деградация.