Пойдем ко мне, Рудольф, ты болен.
Фердинанд, отстань от меня, хотите перевести меня к Гаусгофферу, я не возражаю, не надо со мной проводить никаких бесед, я хочу побыть один.
Рудольф, я повторяю, ты заболеваешь. Ты хочешь слечь?
Не беспокойся, завтра я поеду на лекции.
Не поедешь, и можешь долго еще не поехать.
У меня время отдыха, к Аланду мне через час. Ты сам всем приказал гнать меня отовсюду, чтобы я отдыхал, вот и иди, я буду отдыхать, всё будет так, как ты за меня решил.
Вебер закрыл перед Абелем дверь и повернул в замке ключ. Ему непросто было сказать это Абелю, послушал, не застучит ли Абель снова, не застучал. Жар может быть, это не проблема, в медитации жар исчезнет, в детстве Вебер так и лечился. Это не простуда, потому что, кроме головы, не болит ничего, разве что сердце неприятно и часто колотится в груди, надо успокоиться.
Вебер закрыл глаза, дождался алых, разрастающихся, втягивающих внутрь ворот и провалился в них, давно забытое наслаждение, громады, гребни-пласты облаков внизу, ощущение простора и покоя. Душа так устала, что и здесь обычное ликование не приходило, было ощущение тревоги и покинутости.
Черная точка на горизонте возникла почти сразу, она не начала своего молниеносного приближения, но Вебер упрямо, почти с вызовом, ожидал ее приближения. Если попробовать отразить удар? Бессмысленно, силу этого удара он помнил хорошо. Точка чуть увеличилась, стала пятном, это было медленное, запугивающее приближение, как сближение соперников, когда главное психологически не уступить. Краски поблекли, все в серо-белых тонах, будто испортилось зрение. Вебер ждал, потом приближение было таким же мгновенным и тот же чудовищный удар, сознание Вебера погасло.
Он очнулся в кресле и не мог понять, сколько прошло времени, сердце дрожало, тело было онемевшим, чужим, дыхание поверхностно проскальзывало в легких. Вебер понял: удар был в сердце.
Он пытался пошевелиться, соединить свои рассогласованные, смещенные, выбитые тела в одно. Сердце колотилось неровно, но не трепетало, как в первые минуты.
Вебер поднялся, страх не отпускал его. После случившегося Аланду на глаза лучше не показываться, он предупреждал, и даже сама эта страшная сила предлагала ему уйти. Это вина Вебера в том, что с ним это произошло. Посмотрел на часы он должен быть у Аланда, Аланд прощает многое, но не своеволие в медитации, в тонких мирах не шутят, для того и учитель, чтобы ученик по неопытности не погубил себя.
Вебер пошел в душ, надеясь, что вода подправит его покореженное тело, скрыть своих подвигов не удастся, тем легче Аланду будет выгнать его к Гаусгофферу, повода искать не придется.
Сердце болело, Вебер взглянул в зеркало, подошел поближе, разглядывая свою грудь. Два свежих стигмата: один чуть левее грудины, другой правее левого соска. После первого полета с небес у него такие метки остались в правом подреберье. Непонятно, почему он жив, ударило точно в сердце. Почему оно не остановилось, а заходится под двести ударов в минуту и спотыкается?
Вебер поводил по себе полотенцем, даже одеться нет сил. В дверь стучат это Гейнц. Как он отвлекся от класса музыки?
Сейчас, Гейнц, сказал Вебер, голос почти отсутствует. Гейнц настойчиво барабанил. Вебер мокрыми ногами влез жесткие штанины, не снимая с плеча полотенца, открыл, отошел.
Почему к Аланду не пришел? Абель говорит, ты заболел, но его к черту послал, опять развоевался?
Гейнц сыпал вопросами, Вебер сел на постель. Это хорошо, что Абель сообщил, что он заболел, можно этим прикрыться.
Гейнц, я, в самом деле Я сегодня Аланду только надоем своей тупостью.
Да своей тупостью ты всем надоел, фенрих. Если плохо, и Абель сам к тебе пришел, то что ты выделываешься?
Не ходите вы ко мне каждые пять минут, я хочу побыть один.
Он сидел, упираясь в постель прямыми руками, так легче дышалось, но сердце все набирало темп, в глазах мутилось. «Как тебя выгнать-то, Гейнц?»
Гейнц расположился в кресле, взял с подставки оставленную Вебером сонату.
Гейнц, уйди, ты ведешь себя бесцеремонно.
Так, может, Абеля все-таки позвать? Он не такой церемонный, придет, даже после того, как ты его выгнал.
Абеля сейчас это было бы хорошо, но Вебер, в самом деле, его выгнал.
Не надо, я посплю.
Счастливых тебе сновидений, на разминку будить? Или только после китайских церемоний?
Сердце поубавило темп, хоть видеть начал.
Не надо, я посплю.
Счастливых тебе сновидений, на разминку будить? Или только после китайских церемоний?
Сердце поубавило темп, хоть видеть начал.
Гейнц, если нельзя, не отвечай, вам приказано меня отсюда выжить? Кто, Аланд или это Абель распорядился?
Они просили тебя разгрузить из-за твоего нездоровья.
Я понял, Гейнц.
Ладно, не буду нарушать твоей приватности.
Гейнц ушел, Вебер натянул китель, сапоги, шинель тяжелая, еле на плечи накинул. Как он завтра будет работать? Пожалуешься лишнее подтверждение их правоты, Аланд поймет, в чем дело. Еще и он сейчас начнет разносить?
Вебер спустился по стене на пол, опять сердце трепетало. Как бы уйти отсюда?
Дверь он, оказывается, не запер, потому что без всякого стука вошли Аланд и Абель, как всегда между собой продолжая свой, не для ушей Вебера, разговор. Его никто ни о чем не спрашивает, продолжают говорить, напряженно, сдерживаются. Вебера подняли, из шинели вытряхнули, китель тоже долой, Абель вроде как приобнял за плечи и резко бьет по грудине. Сердце глубоко споткнулось и забилось медленнее. Вебера Абель осторожно укладывает на постель, Аланд садится рядом, обе руки Веберу на сердце. Стало отпускать. Аланд говорит только с Абелем, мысли путаются, перед глазами все то фокусируется, то расплывается, так ни слова от Аланда и не услышав, Вебер заснул.
Утром проснулся в разобранной постели, тело благодарно гудело, наполненное силами и отдохнувшее каждой мышцей. До разминки пятнадцать минут, Вебер встал, прислушиваясь к себе, всё в порядке. Тот кошмар, что с ним был вечером, безвозвратно исчез. Хотелось думать, что исчез именно безвозвратно, что вчера чудесным образом он не подвергся никаким объяснениям, и всё болезненное Аланд с Абелем исцелили.
Вебер привел себя в порядок, осторожничая, несколько раз присел, отжался, слушая, как ведет себя сердце, вроде, всё как всегда, то есть хорошо. Главное, он себя нормально чувствует и после разминки сможет поехать в академию, отпрашиваться не придется.
Вебер вышел ровно в шесть, чтобы прийти прямо к пробежке. Карл, Гейнц и Кох были у турников, а вот Абеля и Аланда не было, и света в их окнах не было. Может, они снова в отъезде, теперь чаще бывает именно так. Инстинктивно ноги сами повели Вебера поближе к Коху.
Веберу приказано оставаться в Корпусе, делать энергетическую гимнастику и не более, сказал Гейнц.
Иди в зал, Рудольф, Кох чуть подтолкнул Вебера в спину.
Вебер поскорее убрался в зал, хорошо, что останется один, утро началось неплохо, лекции у него сегодня первые, можно поехать пораньше. Единоборства после обеда, день разорванный и длинный.
Разминка переместилась в зал, Веберу Кох приказал пройти в среднем темпе километр, Аланд вот-вот подъедет.
Ты хорошо себя чувствуешь? уточнил Кох.
Вебер кивнул, сейчас все было не безоблачно, упражнения он выполнил легко, а вот стоило появиться Гейнцу с Карлом, сердце опять задрожало. Вебер прошел указанное расстояние по шоссе, вернулся к себе, переоделся, взял папку с лекциями, скорее в машину и подальше отсюда, пока Аланд не вернулся.
Лекции отчитал, всё в полном порядке, теперь несколько часов болтаться, просмотрел лекции на завтра и решил, что погуляет по городу. Усталость неожиданно быстро вернулась к нему, не стоило сегодня проводить единоборства.
Вебер шел к машине, когда адъютант Гаусгоффера догнал его и вызвал к генералу.
Вебер, Аланд просил тебя немедленно вернуться в Корпус, он сказал, что ты заболел. Это так? Ты не мог сам ко мне подойти?
Виноват, господин генерал. Лекции я провел, а от класса единоборств мне, действительно, сегодня лучше воздержаться.
Завтра будешь?
Да, конечно.
Поезжай. Не думал, что вы у Аланда болеете. Что с тобой?
Я был неосторожен на тренировке.
Зайди к доктору Клеменсу.
Благодарю, у нас в Корпусе есть к кому по этому поводу обратиться.
У меня на тебя большие планы, Вебер, я пытаюсь протащить тебя на майора, думаешь, это легко, учитывая, что тебе двадцать три года?
Господин генерал, это большая честь для меня.
Вебер, я вижу, что у тебя там не всё хорошо, переходи ко мне. Дам квартиру, женишься, и карьере твоей обзавидуется сам Бонапарт. Ты не можешь сказать, что я к тебе плохо отношусь, я тебе добавил жалованье, тебя ценят курсанты, уважают коллеги, что тебе еще нужно?
Мне дорого ваше доверие, господин генерал, я работаю с полной отдачей. Если мне прикажут перевестись к вам, я сделаю это с удовольствием.