Можно помереть сейчас, в течение ближайших 9 месяцев. А можно через 10 лет, в уютной больнице. Но, поверьте мне, через 10 лет в больнице лучше, нежели через 9 месяцев от очереди из калаша какого-нибудь негра. А ведь может статься и так, что очередь пройдется, к примеру, по ногам. А на войне не принято как-то оставлять раненых умирать. Особенно в тех войнах, которые идут не на территории бывшeго ССС-ра. И можно остаться инвалидом, но намного раньше, ибо раненых лечат.
Это я не пугаю. Это я размышляю вслух. Я все это знаю не по телевизору и имею полное право рассказать вам и об этом.
А насчет характера вся моя жизнь сплошная авантюра. Я не знаю, почему пес его знает, но моя авантюра, называемая жизнью, или жизнь, называемая авантюрой, продолжается до сих пор, хотя и не с той уже интенсивностью и с ГОРАЗДО меньшим риском для жизни. Это первое.
Второе. Вы здорово влипли мне будет вас не хватать, если с вами что-нибудь случится. А если мне чего-то или кого-то не хватает, я чувствую, что надо срочно что-нибудь сделать, чтобы этого не случилось.
Я не знаю, что будет завтра и как оно будет завтра. Меня, как сказали лекаря, с моим характером и моим полухиппианским образом жизни, может трахнуть в любой момент. Если, конечно, я не перестану делать то, что я люблю. А люблю я работать до полной потери пульса, если пришла в голову какая-то идея, люблю рисовать далеко за полночь, перед этим пропахав на прямом эфире и звонками по телефону (а это та еще работенка главреж после нее меняет, пардон, подштанники), люблю кофе, сигары и писать письма.
А если с вами случится что-то непоправимое? Кому я тогда буду писать письма?
На деревню дедушке? Константину Макарычу?
Поверьте мне ТАКИХ писем я никогда никому не писал. Это когда они пишутся сами, когда слова льются, как мягкий воздушный поток, подхватывающий слова-лепестки и несущий их в светлую даль. Почему в светлую? Да потому, что я знаю, что опустятся они в мягкую и нежную руку, которая их примет с благодарностью
А вы говорите лучше сразу. А вы говорите Афганистан.
Там, между прочим, стреляют, о чем я писал выше. А могут ведь и не туда попасть. И станет еще хуже впрочем, я повторяюсь
Не дано человеку распоряжаться собственной судьбой, хотя он думает, что это он делает сам. Неправда это. Человек предполаг, а бог располаг так в старину говорили. И не ешьте себя это невкусно. Скушайте лучше пирожок с абрикосами, и запейте ароматным чаем.
Тут, кстати, чай не пьют почти, а то, что продается веник-веником И прислушайтесь к своим ощущениям в этот момент. А потом перечитайте это письмо сначала, и сравните эти ощущения.
Это я не ругаюсь. Это я за вас переживаю. А мне сейчас волноваться нельзя.
Хотя как можно за вас не волноваться
Пирожки с абрикосами, поверьте мне, лучше пуль, грязи, боли и ненависти»
И все.
Потом, конечно же, были еще и еще письма. Исповеди, споры, размышления его, ее воспоминания
Знаете ли вы, что такое быть бесконечно, безоблачно, без границ счастливым?
Чтоб смеяться оттого, что сердце полно Им, что Он есть в этом мире.
И что Он вот такой. Как никогда, даже в юности, не мечталось, потому что..так не бывает. Потому что страшно мечтать о том, что несбыточно.
И вот бывает. Все возможно.
И счастье пьянящее, сводящее с ума бывает.
Бывает Любовь до забвения себя. Бывает Нежность без границ
Нужно только поверить и осмелиться
И полюбить.
Одна тень омрачала это сумасшедшее счастье: Он был болен, отказывало сердце Предстояли операции, долгое лечение.
Он звал Ее своим Ангелом-хранителем за то, что от Ее писем, Ее нежности, казалось, и боль уходила, и дышать становилось легче
И от Ее сказок, что писались только для Него.
Сказок о жизни, о любви, о Нем и о Ней.
Сказок, написанных для двоих.
«Я перечитал ваши письма. Все-все. От начала и до конца. И свои тоже. Знаете, еще месяц-другой, и у нас с вами получится замечательная книга. О двух людях, которые встретили друг друга в трудную минуту. И как это здорово помогло этим двум людям эту трудную минуту пережить. Пишем мы оба весьма неплохо. И я с удовольствием отметил, что ваши письма с каждым разом все менее и менее проникнуты всякими нехорошими настроениями. И я рад, что это так!»
«Это снова я
«Я перечитал ваши письма. Все-все. От начала и до конца. И свои тоже. Знаете, еще месяц-другой, и у нас с вами получится замечательная книга. О двух людях, которые встретили друг друга в трудную минуту. И как это здорово помогло этим двум людям эту трудную минуту пережить. Пишем мы оба весьма неплохо. И я с удовольствием отметил, что ваши письма с каждым разом все менее и менее проникнуты всякими нехорошими настроениями. И я рад, что это так!»
«Это снова я
И пишу вам. Потому, что мне плохо. Видно, лекаря недосмотрели что-то.
Письма. Они бывают разные. Веселые. Грустные. Бессмысленные. Исполненные глубокого смысла. Задумчивые. Беззаботные.
Но у всех этих писем есть одна особенность.
Письма всегда приходят. И уходят. Как люди. Поэтому они живые, письма. Это наше отражение. Наше второе «я».
И вот мое второе «я» (нет, это не шизофрения, в каждом из нас живут порою по нескольку человек, разных в разные моменты времени жизни), почему-то решило пойти к вам.
В гости.
Когда человеку плохо, ему всегда кто-нибудь нужен. Просто, чтобы сказать, что ему плохо.
А я вот пришел сказать об этом вам. Я не буду описывать своего самочувствия это скучно и неинтересно, да к тому же и не хочется про это думать. Сегодняшний случай тому подтверждение.
А так еще хочется жить! Хоть тушкой, хоть чучелом, но жить!
До встречи, мой Ангел-хранитель. Я сегодня вряд ли усну»
***
Облака летят через луну
Ветер подстегнул их, словно кнут.
Скоро будет дождь. Грибной. С утра.
И тебе уже пора. Пора. Пора
От меня уйти в свою чужую жизнь.
Узелок на память завяжи,
Чтоб не забывать. Назад прийти.
Рядом быть, болтать, о чем хотим,
До утра. До первой синевы.
Чтоб опять пора. Длинны, кривы
Все твои дороги, что ко мне.
Так трудны, как будто слово: Нет
***
Теперь она писала ему веселые письма, подбадривала и успокаивала. Возможно, он мужественный человек, и не нуждался в этом. Но КАК же ей хотелось, чтоб нуждался.
Чтоб ждал и помнил
Низачем. Просто так. Человек, которого даже лица она никогда не видела.
Который никогда не видел ее. Но и это было неважно.
Потому что оба уже ожидали писем с нетерпением, они начали становиться необходимостью. Уже не нужно было ждать ответа, чтоб обменяться письмами.
Потому что стало привычкой писать обо всем, что вдруг вот сейчас подумалось, случилось или неслучилось.
И однажды, когда боль совсем измучила его, она написала ему сказку.
О них. О Художнике и Даме.
Я совсем забыла сказать: ведь он был художник.
Нет, не так. Не художник, а Художник и в душе, и в жизни, и на холсте
«Мой дорогой друг!
Вы не спали всю ночь, такая сильная боль? Похоже, и я уже не помогаю. А я так хотела!
Ну что бы мне такое сделать, чтоб вам стало легче?
Давайте я вам расскажу о том, как в один прекрасный день (или ночь, неважно!:)), встретились между звезд двое. Немолодая дама с потертой судьбой и молодой красивый художник, немного хипповатый, как он говорит
Почему, между звезд?
Так, а где же еще может проходить Интернет-сеть?! Там она, между Большой и Малой Mедведицами. Извините за избитые названия созвездий, мне других на небе просто не найти, а без очков я вижу только Полярную звезду в ясную ночь.:)
Они жили так далеко, что только сердцем могли увидеть друг друга.
И Он нарисовал для них другой мир звездный.
Он рисовал так хорошо, что звезды стали настоящими, океан неба заплескал волнами вокруг розового, старого и горбатого лунного мостика, а сам мостик оказался крепким, как и полагается старому камню.
Там были звездные полянки, усыпанные лепестками сказанных и несказанных слов, молочные туманы близости, прячущие от посторонних глаз то, что предназначено только для двоих.
Там звучала музыка. Конечно же, это была испанская музыка страстная и томная, открытая и таинственная, нежная и туманящая голову.
Она звучала так тихо, что ее слышало лишь сердце, и так громко, что ее нельзя было не услышать.
Там можно было рассказать всю жизнь одной лишь улыбкой иронии над прошедшими в хлопотах о Ненужном, годах.
Можно задать самый важный вопрос другу всего лишь движением ресниц.
И получить ответ, прочитав его в глубине глаз.
Там можно было не опасаться Непонимания, глухоты душевной.