Отрищенко, наш взводный, выкликнул Казюкова и меня. И при этом уточнил:
Старшим наряда назначается Казюков!
Казюков, как ответственный, обратился напрямую к начальнику колонны:
Товарищ капитан, а чем же топить кухню? Дров-то нет! Капитан ответил:
А вон, видите, в ложбинке растёт ивняк? Рубите и топите. Старшина выдаст вам инструмент. Смоляков, дай им топор и пилу.
Старшина Смоляков, вручая Казюкову топор, провёл пальцем по его лезвию.
Туповат маненько, вздохнул он. Но ничего, рубить можно. Передавая мне ножовку, довольно старую, он добавил:
Тоже маненечко туповата. Ну ничего, как-нибудь управитесь. Капитан напутствовал нас:
Действуйте, проявляйте солдатскую инициативу. Туляки нигде не теряются. Как только куда-нибудь приедут, сразу начинают обживаться по-хозяйски. А дрова мне в дирекции обещали, завтра привезут.
Сначала было нужно наполнить котел водой. Мы с Казюковым взяли четырёхведёрный алюминиевый бачок и отправились к колодцу. Ходить пришлось несколько раз. И хоть мы оба были привычны к физическому труду, носить воду было далековато и тяжеловато. Приходилось делать остановки и меняться местами, давая по очереди отдых уставшей руке.
Вода в котле прибывала, а в колодце быстро убывала. Мы уже цепляли ведром за дно. Вряд ли это могло обрадовать обитателей дома. Но мы об этом не думали. Мы думали о том, как подостойнее выполнить порученное нам дело.
Наполнив котлы, мы пошли к зарослям кустарника. Странно, что там не оказалось ни одного взрослого дерева. И не было обычного в таких местах сухостоя и валежника. Похоже было, что этот ивняк вырос здесь не очень давно и ещё не успел набрать силы. Самые взрослые кусты были не толще черенка лопаты.
Мы рубили кустарник и таскали его к кухне. Казюков чертыхался:
Разве это дрова? Разве заставишь их гореть?
Нужно было ещё разделать эти дрова на короткие полешки, чтобы входили в топку. Рубить приходилось прямо на земле. Вот если бы подложить под них какой-нибудь чурбачок! Да где же его возьмёшь?
Повар, назначенный из солдат второго взвода, глядя на наши усилия, разочарованно покачивал головой.
Когда стало смеркаться, Казюков кивком головы поманил меня за собой. Не выпуская из рук свои рабочие инструменты, мы окольным путём направились к стоявшему на отшибе сараю. На массивной, обитой железом двери сарая висел ржавый замок.
С помощью заранее припасённого обломка стальной проволоки Казюков быстро отомкнул его. Наверное, имел опыт в этих делах.
Внутри сарая было почти темно.
Попривыкнув к темноте, мы увидели сваленные там ржавые бороны, железные бочки и прочий хлам.
Соорудив из бочек некую пирамиду, Казюков поднялся под крышу и с помощью топора начал выламывать стропильную балку.
Что ты делаешь? попытался остановить я его. Это же совхозное имущество!
Он возразил:
Да ничьё это не имущество. Этот сарай и дом строили саратовские немцы. Потом их куда-то угнали.
Я хотел уточнить у своего просвещённого друга, откуда он всё это знает, кто такие саратовские немцы. Но разговаривать было некогда.
Не разевай рот, помогай! прикрикнул Казюков.
Я стал помогать. С глухим стуком балка стукнулась о землю. Мы подхватили это сухое и пыльное бревно и вынесли наружу, Казюков повесил на место замок и закрыл его. Мы взвалили на плечи свой трофей и пошли обратно к кухне. Кажется, нас никто не заметил.
Сухое сосновое бревно мы разделалили быстро. Повар, глядя на нашу работу, повеселел.
Это совсем другое дело, одобрил он. Затопим в четыре часа, с запасом. Ещё неизвестно, как пойдёт дело. Сейчас я отпускаю вас отдыхать. Покажите мне ваши места в палатке, чтобы я мог разбудить вас без лишнего шума.
Как и было условлено, в четыре часа мы затопили. Когда нагорел жар от сухих дров, сверху положили сырые. Они пузырились соком на срезах, подсыхали и тоже начинали гореть. Нужный градус в топке мы нагнали, и вот уже вода в котле начала закипать. Это для каши. В другом котле кипяток предназначался для чая.
Небо над степью посветлело. Палаточный городок был объят сном. Не было видно и караульных, назначенных всю ночь обходить стоянку.
Кругом, во все четыре стороны, колыхалась под утренним ветерком созревающая пшеница. И начинало казаться, что эта пшеница выросла здесь сама, без участия человека. Будто она веками так и росла, и отмирала осенью, и возрождалась весной.
И странно думалось в этот час, что где-то там, в невозможном далеке, живут и дышат большие и малые города с миллионами жителей. Как далёкая сказка, как полузабытое сновидение, вспоминалась прежняя жизнь в родных местах.
И странно думалось в этот час, что где-то там, в невозможном далеке, живут и дышат большие и малые города с миллионами жителей. Как далёкая сказка, как полузабытое сновидение, вспоминалась прежняя жизнь в родных местах.
Робко зазвучали голоса птиц, названия которых нам были неизвестны. Из степи повеяло дурманящим запахом полыни.
А знаешь, вдруг сказал Казюков, ребята на нашей улице хотели тебя подметелить. Дескать, что это за чужак ходит здесь так смело, как у себя дома? Надо его проучить! Но я им сказал:
«Не трогайте этого малого!» Они и отхлынули. Они меня слушаются. Я их вот так держу!
И он для убедительности крепко сжал кулак.
«Конечно, подумал я, они бы отметелили. Их было вон сколько, а я один. А Фёдор молодец, уберёг».
Повар отмерял по норме перловую крупу, готовясь засыпать её в котёл.
В шесть часов по сигналу подъёма солдаты начали выбегать из палаток. Каждый из сержантов построил свой взвод и повёл на пробежку. За этим следовали физические упражнения и умывание у прудика.
Завтрак прошёл чётко и организованно. Солдаты подкрепились горячей кашей с каспийской килькой из жестяных банок и запили сладким чаем с чёрными сухарями.
Начался обычный трудовой день. Нам ещё предстояло сварить обед. А это первое и второе и компот из сухофруктов. Больше работы, и больше потребуется дров. Хватит ли? Да ещё надо было начать варку ужина под новую смену.
Обед был сварен нами без задержки. А ужин мы доваривали последними дровами.
Сменить нас пришли два парня из «низкорослого» четвёртого взвода. С одним из них Казюков был знаком давно это был Владимир Захаров, сын окультурившейся цыганской семьи. Ребята жили на соседних улицах и учились в одной школе.
А чем же топить кухню? спросил Захаров.
А вон, видите? кивнули мы. Видите, растут кусты? Вот вам и дрова. А вот вам пила и топор.
Ну, это не разговор, обиделся Захаров. Я видел, что у вас были хорошие дрова, где вы их раздобыли, Федя?
Ну ладно, смягчился Казюков. Тебе, Вовка, как старому другу, приоткрою тайну. Только вы не берите там всё подряд, а выбирайте через одну. А то ведь получится обвал. И смотри, мора, если ты там попадёшься, на меня не кивай!
Колонна жила по армейскому распорядку. Хлеб ещё не созрели, и настоящей работы пока не было. Солдаты занимались благоустройством своего городка и самообслуживанием. А в остальное время сержанты обучали их строевой ходьбе.
Сержант Григорий Отрищенко показал себя мужиком въедливым и занудным. При своей украинской фамилии, родом он был из Челябинска.
Вот по сухой степной траве взвод идёт строем в колонну по три. Сержант командует:
Пичугин, запевай!
И запевала, обладатель самого зычного голоса во взводе, начинает недавно выученную нами песню:
Мы идём дорогой полевою
На ученье с песней полковою.
Хорошо, хорошо в стране советской жить.
С боевою славой, славою дружить!
Потом сержант требует песню, которая ему самому въелась в поры за три года службы:
Крылатый флот, воздушная пехота,
Страны родной десантные войска!
Отрадный час наступал для солдат, когда можно было искупаться в прудике. Они входили в мутноватую тёплую воду, и над прудиком слышался плеск и гогот сотни здоровых солдатских глоток. Прудик был мелок и тесноват для такого количества купающихся, и вода была порядочно взбаламучена. Но всё же там можно было найти уголок, чтобы помыться и прополоскать свою пыльную робу и успеть высушить её до захода солнца.
До вечера ещё оставалось время, и солдаты заполняли его чем могли. Никаких культурных мероприятий им никто не обещал. Ни о каком радио не приходилось и мечтать, и газет им никто не присылал.
Старшему лейтенанту Рябкову было поручено провести политическое занятие с личным составом. Солдаты сидели кружком на земле, а лектор шпарил по книге:
Гитлер сказал: «Советский Союз это кóлос на глиняных ногах». Дескать, стоит дать ему хорошенько, и он развалится.
Помилуйте, товарищ старший лейтенант! Там было названо слово «колóсс», а не «кóлос»! Огромная разница!
Никто не вызвался поправить лектора, никто не задал никаких вопросов. Так и осталось неясным понимал ли он сам то, что читал?
По вечерам во втором взводе играла гармошка, и оттуда неслись разухабистые песни.
Рыбу я ловила.
Уху я, уху я, уху я варила.
Сваху я, сваху я, сваху я кормила.
Рубаху я, рубаху я, рубаху я шила.
Жениху я, жениху я, жениху дарила.
Это разливался там некий Жарков.