Это разливался там некий Жарков.
А в первом взводе были свои таланты. Василий Красулин обладал несомненным даром комического актёра. Вдвинув пилотку в одну сторону, ремень с бляхой в другую, он изображал разговор пьяных.
Нет, ты меня уважаешь? Нет, ты меня понял, да?
Очень живо у него это получалось. Публика воспринимала эти сценки с большим одобрением.
Красулин вообще говорил афоризмами. Например: «Болезней всяких много, а здоровье только одно!» Эта общеизвестная истина произносилась с таким уморительным выражением, что невозможно было удержаться от смеха. А если между кем-нибудь возникала ссора, Василий спрашивал: «Ну что вы ругаетесь? Разве у вас рук нету?».
И ссора прекращалась.
Иногда солдат небольшими группами посылали на центральную усадьбу и в другие места. Они расчищали ток и убирали всякий хлам.
Из одной такой поездки Красулин вернулся с новостями.
Вы ещё не слышали? начал он. Тут в соседней колонне, у москвичей, один салага нажрался мыла. Хотел таким образом отмотаться от военной службы.
Это ещё что! подхватил Виктор Бабушкин, парень тоже чулковский. В другой колонне один ловкач прыгнул с копны, держа вилы зубьями к себе. Циркач этакий! Не рассчитал и напоролся грудью на зубцы. Отвезли его в город в больницу, и ещё неизвестно
Наши тоже отличились. Хорошо ещё, что не из нашего взвода, а из третьего. Возвращалось это отделение, человек восемь, с работы на обед. Встретилась им бахча с недозревшими арбузами. Разломили одни на пробу, а внутри оказалась безвкусная белая мякоть. Тогда наши удальцы начали наподдавать эти арбузы сапогами. Десятка два побили и потоптали. Об этом хозяева бахчи немедленно пожаловались начальнику колонны.
«Арбузники», выходи! крикнул капитан. Как же вы до этого додумались? Опозорили армию и меня посадили задницей в лужу. Ну, погодите у меня!..
И ещё долго, как только где-нибудь намечалась тяжёлая и грязная работа, капитан вызывал провинившихся:
«Арбузники», выходи!..
Когда затихал шум и гам у соседних палаток и устанавливалась относительная тишина, запевал Фёдор Казюков. Оказалось, что у него красивый и сильный голос, настоящий баритон. Чаще всего он исполнял свою любимую песню «Что так сердце растревожено».
Но не силой голоса и не громкостью очаровывал певец своих слушателей. Такая задушевная песня не предназначена для громкого исполнения. Звучали в неё нотки грусти по родным местам и затаённая любовь к далёкой подруге.
Все преграды я смогу пройти без робости.
В спор вступлю с незвгодою любой,
Укажи мне только лишь на глобусе
Место скорого свидания с тобой.
Песня крепла и ширилась, и летела над степью, над колючим ворсом поспевающих колосьев, и колебала тончайшие нити паутины, протянутые в воздухе, первые предвестники осени. Она уносилась за горизонт, словно стремилась достичь слуха той девушки, которой была посвящена. И может быть, там, вдалеке, девушка не слухом, а сердцем слышала её в эти минуты.
Песня смолкла, и публика, будучи под впечатлением от неё, молчала. Аплодисменты здесь были не приняты. Как бы в благодарность за песню я положил руку Фёдору на плечо.
Как-то они там сейчас без нас?..
Фёдор понял меня с полуслова и с напускной небрежностью ответил:
Что же им не жить? Лето, тепло, бегают на танцульки в городской парк.
Я-то видел, что за показной грубоватостью он хочет скрыть нежные чувства к своей далёкой невесте.
Ещё не отвыкшие от дома солдаты поначалу писали помногу писем на родину. Вот и им стали приходить отчетные письма из дома, а иногда и посылки.
Так совпало, что в один и тот же день пришли посылки из дома мне и Казюкову. Наш взводный, привезя их с почты, велел вскрыть их в его присутствии. В посылках, среди прочего, оказалось по бутылочке.
Так, сказал Отрищенко, две бутылка на двоих это вам многовато. Одну я оставляю вам, а вторую забираю себе. Если вы не согласны, я сейчас же расколю обе. Сами знаете, что не положено.
Пришлось согласиться.
Со своей бутылкой мы ушли с Фёдором на прудик и укрылись от жары в тени под кустами.
Выпили по первому глотку. Меня потянуло на лирические размышления:
Эх, хорошо сейчас дома! Счастливчики наши ровесники, которых ещё не призвали. Пойдут в армию в октябреноябре
Выпили ещё. Я продолжал:
Капитан утешает: «Работу на целине вам зачтут в общий срок службы и отпустят вас на пять месяцев раньше».
Выпили ещё. Я продолжал:
Капитан утешает: «Работу на целине вам зачтут в общий срок службы и отпустят вас на пять месяцев раньше».
Фёдор усмехнулся:
Не будь наивным. Не зачтут. Забудут! И что ты всё заладил про службу да про службу! Давай поговорим о чём-нибудь более приятном. Эльмира тебе пишет?
Пишет. Я уже два письма от неё получил.
Это хорошо, одобрил Фёдор. Она, Эльмира, одна из первых красавиц на нашей улице. Подваливали к ней разные ухажёры, но так же быстро и отваливали. Быстро она их отшила. А ты продружил с ней с весны до середины лета, и она тебя не прогнала. Значит, что-то в тебе нашла, что-то увидела. Цени! Серьёзная она деваха, Элька, вся в мать. Её мать, прежде чем выйти замуж, не поленилась сходить на ту улицу, где жил её жених, и не постеснялась расспросить у тёток: «Кто тут у вас Олег Алифанов, что он за человек?». Тётки её уверили: «Отличный парень! Вежливый и культурный, всегда опрятно одет, и пьяным мы его никогда не видели. Смело выходи за него замуж, девушка, не прогадаешь!» Ну, поженились они. Вот так и образовалась Эльмира. Родители её живут дружно, оба инженеры на оружейном заводе. И дочь пошла по их пути, учится в институте.
Офицерам было скучно сидеть с солдатами на степной точке, и они почти целые дни проводили на центральной усадьбе. Следует заметить, что директорами совхозов и их заместителями тогда назначались сплошь полковники и подполковники, недавно уволенные в отставку по недавнему сокращению вооружённых сил. Закалённые военной службой и войной действующие офицеры быстро нашли общий язык и подружились с отставными.
Пользуясь отсутствием офицеров, однажды в конце дня все пять наших сержантов отлучились из колонны. Вернулись они на закате изрядно пьяными. Они вообразили, что без них солдаты окончательно распустились, и с удвоенной энергией взялись наводить порядок. Особенное усердие проявил старшина роты, саратовский мужик Мишка Смоляков. Он придрался к Казюкову, который первым попался ему на глаза.
Почему ты расстёгнут до пупа, Казюков? Почему подворотничок у тебя грязный?
Брось, старшина, примирительно сказал Казюков, застёгиваясь. Мы тут не на параде. Подворотничок успею подшить до отбоя.
Смоляков не унимался:
Распустились! Совсем забыли дисциплину, говнюки! Казюков не выдержал:
Да ты на себя посмотри! Залил глаза и стоишь как шут гороховый!
Лицо Смолякова стало наливаться краснотой.
Да ты знаешь, кто я такой? Меня вся армия знает. Ты знаешь, сколько я совершил прыжков? А ты Ты бы там сразу умер со страху. Не казюк ты, а кизяк. Тульский самоварник!
Казюков взорвался:
Ах ты маненечка! и коротким взмахом влепил плюху в пьяную физиономию Смолякова.
Тот покачнулся, но не упал. Потом растерянно похлопал глазами и молча удалился.
Наутро о случившемся никто не вспоминал. Не могли сержанты жаловаться капитану! Сами затеяли этот пьяный базар, сами были и виноваты.
В последних числах августа жарким солнечным утром колонне приказали сниматься с места и следовать в другой совхоз, в соседний район.
Пришли машины. Солдаты начали снимать палатки и грузить военное имущество. Трудясь, они переговаривались между собой:
Слишком много нас сюда нагнали. Так много, что не знают, куда приткнуть и чем занять.
К полудню погрузка была закончена. Можно было отправляться в путь.
Прощай, захолустный, забытый богом уголок! Скоро отдохнешь от нас и вернёшься в своё естественное состояние. Порубленный лозняк снова вырастет, и вода в прудике осветлится. Влага из него будет проникать в колодец низины, отфильтрованная пластами глины и песка. Место, где стояли палатки, зарастёт травой.
Солдаты заняли места в кузовах грузовых машин. Капитан пошёл прощаться с жителями дома. Они с утра до позднего вечера пропадали на работе, на центральной усадьбе. Но в этот час в доме кто-то был.
Капитан вернулся, заведённые моторы машин работали на малом ходу. До отправления оставались секунды.
Вдруг со стороны сарая донёсся какой-то треск. Все головы повернулись туда. На глазах у всех крыша сарая начала проседать и, ускоряя падение, с шумом рухнула. Полетели осколки шифера, и над стенами сарая поднялась туча белёсой пыли.
Все изумлённо молчали. Наверное, капитану эта картина напомнила купол парашюта, оседающий на землю в момент приземления десантника.
Первым очнулся парторг совхоза, приехавший провожать колонну. Он, старый вояка, лишь недавно снявший военную форму, всё понял сразу.