Затем последовательно проведя через омовение в нём всех ныне живущих и уже ушедших в мир иной, Путник испытал внезапное облегчение.
Это была трудная, но столь необходимая и благостная часть работы, результатом которой «тело» очистилось от всей скверны заклятий демонов.
Но уже сам этот факт его порадовал. Лед тронулся.
Потом появятся и силы и Синергия. Восстановиться кристалл осознания.
Надо сказать, что во время проработки работа велась во всех направлениях и по всем фронтам.
Целебный источник принял всех.
И ныне живущих и уже ушедших. И не только.
Они прошлись по всем людям, которые, так или иначе, играли в его родовых воплощениях какую-то роль.
Теперь в его Душе нет ни обид, ни каких бы то ни было сожалений о прошлом. Всё забрал и переработал Источник.
И это также стало результатом серьезных изменений в жизни
энергоинфотела проявленной сущности в Нави.
И снова путник принёс благодарность своему мастеруучителю за помощь и прощаясь с ним. Только надолго ли
Такие Источники есть у каждого маломальского фамильного Рода.
Только почти никто не знает об этом.
И вдруг, откуда ни возьмись, возник как чёрт из табакерки, чёрт Гусоин.
Его хозяин. Отыскал по следам, и за ним прискакал на своих копытцах.
Только не хозяин ты ему больше. Сил и энергии теперь у него много чтобы сразиться не с одним, а с целым сонмом чертей.
Пришлось объяснять ему на пальцах, и прощаться с этим миром:
Спасибо тебе, Гусоин. Низкий поклон, ибо без тебя я никогда не достиг бы понимания простой истины: можно возвести гробницы и дворцы, обойдясь без каменщиков или зодчих; можно воскресить мертвых и похоронить живых, швыряя жизнь со смертью игральными костями;
можно откачать полностью всю энергию, но нельзя человеческую сущность сломить и поставить на колени, и заставить петь песни твоим демонам, если я! я сам, не захотел петь им песни! Это единственное, что путник может сделать сам, и только сам, находясь в вашем рабстве.
Только одно ты не смог вплести в ткань изысканного унижения надо мной это кровь моего сердца, мои видения, рожденные из тех глубин, куда я сам редко осмеливался заглянуть.
Все ложь: походы и завоевания, падения и взлеты, годы и расстояние, имена и громкие титулы всё в мире ложь, кроме этого!
О, мой бывший повелитель прости и прощай.
Всё, уходи к своим родным чертям!
Да пришла пора, наконец, было уходить и ему в свой мир.
Путник зажмурился, потом медленно завертелся на месте, вспоминая осознанные ощущения почувствовать, увидеть, нащупать, в какой стороне лежит дорога дорога домой только его дом где, и кто подскажет из ныне живущих и там и здесь.
Кто запомнит и вспомнит подобное
Да ещё испуг того мига, когда оторопевший чёртдемон Гусоин видел такое впервые на своей чёртовой жизни: там, куда указывал Путник в последний раз, астральный эфир заплясал киселём открывающегося прямого перехода в Средний Мир.
«Странник в странной стране»
Крик как у младенца, родившегося на свет.
Только запоздалый. Глаза открываются. Видят. Старца видят.
Сухого, жилистого, с родинкой над верхней губой, из которой растут жесткие черные волоски.
Старец сидит напротив, почесывает ухо, и глядит прямо.
Очертания раздваивались и двоились в калейдоскопе.
Или это моложавый граф Виландия. Или старец, из «беспредельной», вроде последнего привета с того света.
Или всё-таки тот знакомый, который еще в театре помог, а после дуэли, человека в госпиталь приволок на себе.
А ещё у него наколка на руке.
Странная. Как у странника в той жизни.
Так и не узнать правды.
На него он глядит старец или граф.
На человека.
Наконец-то ты пришел в себя, улыбка играет скупым рассветом на морщинистом лице.
Я пришел слова выходят чужие, натужные, от них першит в горле, и человек на время умолкает, откашливаясь.
Грудь саднит; это неважно. Важно другое. Понять и узнать.
Кто я? Ты старик, или тот знакомый граф из театра?
Кто ты? Или я?
Одно время тебя звали Джоником, сталкером проводником Зоны.
Но ты задушил это имя собственными руками.
А еще раньше, если мне не изменяет моя старческая зонная память, ты называл мне другое имя Идущий Впереди по Небу, бродяга и дуэлянт.
Я сидел на троне, и думал свои, совсем не благостные мысли.
Я сидел на троне, и думал свои, совсем не благостные мысли.
Ибо грешен я, и грешен сам весь мир, в котором я проживаю.
Стою где-то на краю.
Только где он край?
Мой собственный край.
Сидел в нужнике больничном, и думал.
Если было чем думать и задуматься, да и место было подходящее для этого. А трон это так, для сарказма.
Ведь тогда фаянсовых унитазов не было, а существовали в употребление вот такие сиденья в форме царского трона.
Я Виландию после этого спрашивал, что со мной было, зачем в монастырь меня отдавал.
Он и рассказал вслед за тем. Ты лежал и болел, метаясь в бреду.
Видно крови потерял через край. Хотели тебе свиную кровь влить местные лекари эскулапы, но я не разрешил.
Потом вдруг отключился и не дышал. На три дня уходил.
И не приходил в себя.
Думали, уже умер, пора заказывать погребение в гробнице при часовни и замуровывать тело без эпитафии.
Потом вроде задышал, закричал страшнострашно и очнулся.
Так что никуда я тебя не отдавал. Почти всё время возле койки дежурил.
Значит всё привиделось! и моя пьянка с Сатром, и монастырь,
и меч Иштен Кардъя. Обряд «перехода» для погибшего Андреса и Мардук, кот учёный.
Но я же помню это как случилось, вот как сейчас.
Не стал Виландии рассказывать о том, всё равно не поверит, а если поверил бы, что это изменило бы.
Лишь палые листья носит постылый ветер по тротуару.
И я сидел погруженный в думы думские.
Всё когда кончается.
Всё, всё есть в мире, всё что захочешь.
Только нет в нём того что нужно мне.
Всё суета сует, мирская тщеть и пыль бытия.
Вот кто принуждает людей проваливаться в сон, впадать в кому, а потом заставляет проснуться, очнуться через времена если это не самих божьих рук дело?!
Только люди думать об этом не хотят, занятые личными делами.
А это уже дело рук дьявола, он поглощает всех в свою грешную рутину
Потому все свойским делом и заняты: и боги, и дьяволы, и паства со своими пастырями.
Бог ты или не Бог Сатр?! Забери меня отсюда.
Теперь это уже все равно.
Ничего ведь не изменишь? да, путник и странник?
Странник страна странно. Очень странно.
Страннику в странной стране странно.
Там, внутри, в пыли и тишине «беспредельной» бродил я?
Да, наверное.
И в подземном бункере Зоны тоже я?
И здесь сижу на троне я? Только какой из нас троих настоящий?
Яздесь полагаю, что я; а что полагают ятам, и яоченьдалеко?
Но ведь реальности разные для каждого из моего «я», и поскольку мертвых не существует
Зри в корень: в корень проблемы, в корень прожитой жизни, в корень истории событий тогда может станет чуть понятней.
И всё вновь стояли тяжким строем пласт незавершённых задач, для моего бренного тела, за каким-то хреном закинутым в мир ренессанса.
Впрочем, отчаиваться, равно как и впадать в уныние, не стоило.
Я еще поброжу по Испании, и поищу все ответы на них. Я должен найти. Должен! Иначе просто и быть не может!
«Найти что?» сам себя спрашиваю, или кого-то?
Ответ невидимо свернул за поворот аллеи лечебницы и удрал, громко клацая кошачьими когтями по булыжной плитке, лишь оставив пару чернобелых шерстинок на колючих ветках дендрария.
Пора было Идти. Дальше.
Наведывался туда, в ту самую гробницу, ради интереса, представляя как, смиренно тут покоюсь, а где-то в «беспредельной» неприкаянно ходит моя сущность, вечным рабом низших сущностей демонов.
Да уж, неприятное чувство.
А если б я очнулся уже замурованным в стене?!
Суровая строгость мавзолея подавляла и вызывала невольное благоговение. Казалось, сам Огнь Небесный стеснялся светить здесь в полную силу, дабы не нарушать торжественную гармонию вечного покоя.
Багровый купол венчал полированные стены серого, в тонких золотистых прожилках, мрамора, и стражами застыли вокруг недвижимые свечи кипарисов, чья темная зелень и неправдоподобно четкие, резко очерченные тени внушали людям суеверный трепет.
Пусть усопший почивает в мире аминь.
Кое уже почили в мире господнем.
Аминь, и ещё трёхкратное аминь.
Как прощальный залп из оружия, над президентской могилой солдата
Удачного убитого и похороненного.
Вот только ноги отказывались подчиняться, идти назад в лазарет.
Все время сворачивали обратно, к мавзолею.
Человеку временами казалось: его место там, в саркофаге, в подземелье, скрытом под мраморными стенами; он уже давно там, спит без сновидений, а по земле бродит лишь его неприкаянный призрак, навеки опутанный миражами чужой памяти