Они как-то дожили до февраля-марта 1942 года. Первую декаду ничего из продуктов не давали. А «Дорогу жизни» только-только наладили. Хлеба давали по 250 гр., а ребятам-иждивенцам по 100 гр.
Отец Павла, бывший армейский снабженец, и теперь работал на фургоне, на котором развозил как экспедитор, хлеб морякам, так подкармливал сыновнюю и дочернюю семьи.
В Рыбацком раз снабжали лошадиным мясом. Взамен папирос.
Эти 250 гр. эрзаца явно не хватало для поддержания жизнеспособности в людях, еще работавших до упора. Наглядно: когда Павел сильно поранил о металл свою руку, так кровь из нее сочилась белая как сыворотка.
На механическом заводе никакого накопления продовольствия не было. И очевидных работ фактически не имелось: не было сырья и не было заказов. Так заводская администрация разумно стала втягивать еще живых людей в какое-нибудь дело, пусть и пустяковое лишь бы немного подкармливать таким образом работников. Женщины, впрочем, выживали дольше.
По Неве в блокадную зиму везде были протоптаны дорожки. Павел вот идет и видит: женщина стоит на пути на дорожке уже овеяна белым снегом. В очередной обстрел он уцелел на улице, а кто-то рядом уже стонет каждый человек житель города теперь вступал в трагическую борьбу со смертью развязку разъезжали спецмашины, в них складывали поленья трупов, которые всюду чернели.
В это время в Ленинграде безопаснее можно было ходить лишь посередине улиц, а не по тротуару. Могли наброситься, утащить и тут, пока добегут, оглянешься, увидишь, запросто пропадешь. Раз Павел заночевал у приятеля недалеко от завода, да подумал уже в постели: «Зачем я?! Заснешь сгинешь на тот свет. Ни за что! Ведь никто не знает где ты?» Ушел от него.
III
В марте 1942 года заводская администрация «Большевичка» предложила Степину вместе с семьей и другими работниками выехать в Сталинград. Зима была крепкая на мороз. Лед сковывал Неву. И вот Степины с вещами на санках тащились по Невскому льду до Финляндского вокзала.
Они выбрались из дома 24 марта. Павел весь был опухший от постоянного недосыпания, а Яна очень-очень больна, сильно температурила: температура в теле поднялась до 41 градуса. У нее отказали почки ацетон в кровь пошел. Павлу помогал везти ее на больших санках ее отец. Он открыто говорил сыну:
Смотри, Паша, Яна умрет ведь ты детей потеряешь Он не очень-то верил в его способность заботиться.
У них, детишек, ради подстраховки заблаговременно были зашиты во всех карманах написанные на бумажках имена и адреса.
И двое-то суток они проторчали на Финляндском вокзале железная дорога была донельзя забита, эвакуирующимся никак не давали линию.
После было страшно то, что когда погрузились в кузов полуторки, тогда она с ними, людьми, и вещами плыла по ледяной воде ладожской, качаясь, и чуть ли не опрокидываясь в водную черноту-бездну. Одна из них на виду всех сорвалась и так ушла в глубину, совершенно запросто Ойкнуть никто не успел!
Пока переправлялись в таком половодье, Толя, сидя в кузове зажатым между мешков с вещами, чуть было не замерз.
Что-то около 2000 или побольше заводчан и членов их семей прибыли в спасительную Кабонну. Им всем выдали продукты, в основном крупы, из которых варили каши на таганках. Причем доброхоты присказывали наставительно:
Много не ешьте! Много не ешьте!
После тоже двухсуточного ожидания они погрузились в эшелон, состоявший из вагонов-теплушек (выручалок) и наконец, поползли, поехали вглубь России. И немцы не оставляли их в покое: бомбили поначалу.
А по ночам на остановках, видно, железнодорожники стучали в двери теплушек и громко спрашивали:
Трупы есть?
И тогда тела умерших, вновь пополнивших скорбный список, спускали из вагонов на землю.
В часы вынужденных стоянок, когда состав загоняли в какой-нибудь тупик, чтобы освободить путь для других эшелонов, его пассажиры, выбравшись из теплушек, жгли костры и из снегозащитных щитов, так как было еще довольно холодно и готовили на этих кострах какую-нибудь еду.
Яна понемногу приходила в себя. Павел держался. Люба, одетая в теплую шубейку, играла в песочницы между шпал. У нее была формочка полумесяцем подковка как полуулыбка. Странная для военного времени. Была подковка с ручкой маленькой. Ярко зеленая, обливная. И помнила вспоминала Люба потом (и даже ей снилось это спустя шестьдесят пять лет) ярко-желтый песок, игравший желтизной в лучах весеннего солнца. Совсем одна она играла. Брата Толи рядом с ней не было. И у нее все время возникала мысль, когда она видела лица людей: «Ну, почему все такие хмурые, грустные?»
Их повезли в обход Москвы. Очевидно, они имели такой, страшно несмотровой, непотребный вид, могущий испугать москвичей. Где-то в апреле они наконец прибыли на место назначения в Сталинград, на тракторный завод.
Встречавшим их, как узналось, было наказано:
Встретить ленинградцев со всеми почестями!
И точно, их встречали даже с оркестром! А они-то еще еле-еле двигались, были еще живыми Живые немощи!
Они ехали сюда целый месяц. В дороге умерло почти 500 человек. Никто этого не считал. Было не до счета такого.
Среди встречавших здесь ленинградцев, кстати, оказался и белобрысый их знакомый, тоже ленинградец, талантливый снабженец, попавший сюда на Сталинградский завод ранее. Он с нескрываемой радостью хотел теперь услужить им, своим землякам. Всем им были выданы продовольственные карточки, нужные талоны. Вообщем, всех их кормил завод, для всех подготовлено жилье. Кроме того, на местном рынке ленинградцы продавали все, что привезли с собой сюда: одежду, белье, еще какие-нибудь вещи. И за проданное могли купить еще еду.
Степиным выделили для проживания хорошую светлую комнату в новом здании, которая раньше служила чуть ли не баней.
Сталинградский завод располагался вдоль Волги. Он начал производить новую обстрелянную пушку, которую изобрел талантливый конструктор Грабин: она отлично сбивала снарядами вражеские самолеты.
IV
Все отдохнули, может, с месяц-полтора, более-менее спокойно. У Любы болели уши. Был отит от простуды.
В конце июня начале июля 1942 года фронт еще толокся далеко за Калачом. За Доном. Главные потери у наших войск были под Харьковом. Но неожиданно прорвавший оборону немец занял где-то какой-то важнейший для завода разработанный и эксплуатируемый заводом карьер, в котором добывалась особая глина. Для производства кирпича шамотного, огнеупорного. И стало нужно разведать ближайший старый карьер, чтоб не остановилось производство. Это важное дело поручили Степину, как специалисту-технологу. Хотя он, новичок, еще, как следовало, и паспорт свой не сдал в заводской отдел кадров. Да с него его и не требовали покамест. И он съездил в одно место, и наладили добычу глины в нужном объеме.
Областной отдел народного образования, куда обратилась выздоровевшая Яна, хотевшая учительствовать, дал направление в районный центр Урюпинск, в школу, где освободилось место историка. А между тем, заводское начальство сообщило Степину:
Нам надобно вывезти из города в безопасное место нескольких жен с детьми. Возьми и своих ребят. Можешь?
Хорошо, сказал он, сделаю так.
Так совпало: с ним, Павлом, три семьи раным-рано выехали вдоль правобережной Волги в направлении Урюпинска, расположенного примерно в 200 км от Сталинграда. Северней.
И Яна с детьми поселилась, как ее определили по обыкновению, в местной школе. Почти сразу же следом заявился дотошный милиционер с проверкой стал придирчиво выяснять, что за личности такие вселились сюда и что за человек завроно распорядился поместить их прямо в школе.
Очень важно, что здесь учителям регулярно раздавали хлеб и что сочувствующие жители еще делились им с Яной; так что она дальновидно сушила каждый раз оставшиеся его кусочки и так постепенно насушила целый мешок сухарей, которые позже очень выручили ее семью. Яна быстро ко всему тут приспособилась, привыкла, учительствовала себе в удовольствие даже, и было немаловажно, а может быть и самое главное, то, что они она и дети сносно кормились, поправили свое здоровье. Хотя тогда как где-то за Доном бились наши бойцы и гибли от немецких пуль, она приехала сюда за тем, чтобы рассказывать школьникам о завоеваниях персов, греков, римлян и даже о Наполеоновских сражениях. Парадокс? Но это была ее стихия рассказывать о кумирах толпы прошлых лет. Все-таки она и недаром вовсе было водила исторические экскурсии в Ленинграде. Все у нее получалось.
Правда, она за блокадные дни уже от чего-то отвыкла. Например, ее, блокадницу, в Сталинграде поначалу поразили накрашенные женщины. Как и оркестровая музыка. Вещи, ставшие вроде бы ненужными в жизни.
Павел был востребован, как техник технолог по различным снабженческим делам: если не кирпичи, то нужен был кабель и т.п. Он, бывая в разъездах командировочных, дважды заезжал в Урюпинск и заночевывал в школе у жены.
Однажды же он по-новому должен был отправиться в Воронеж. Опять потребовалась новая партия шамотного кирпича. А тут вдруг немец стал форсированно наступать. Фронт не стабилизировался, как того хотели наши военноначальники не хватало военного опыта и нужного боевого снаряжения; бойцы не смогли, как ни пытались, закрепиться в обороне на определенном рубеже.