Однажды же он по-новому должен был отправиться в Воронеж. Опять потребовалась новая партия шамотного кирпича. А тут вдруг немец стал форсированно наступать. Фронт не стабилизировался, как того хотели наши военноначальники не хватало военного опыта и нужного боевого снаряжения; бойцы не смогли, как ни пытались, закрепиться в обороне на определенном рубеже.
Павел позвонил Яне и сообщил ей, что вновь выезжает в Воронеж.
И тут-то возник курьезный момент. В классах урюпинской школы между взволнованных учителей уже расхаживали военные, нагрянувшие сюда, и снимали со стен висевшие учебные карты. Яна накоротке успела уже познакомиться с серьезным остроскулым молоденьким лейтенантом, сообщила ему, откуда она, и он успел потише сказать:
Постарайтесь отсюда поскорее выбраться.
Почему?
Вы же знаете, что немец уже в Воронеже.
Я не знала растерялась она.
И теперь при нем и при всех, разговаривая с мужем, не могла в открытую напрямую сказать ему о том, что Воронеж уже в руках немцев. Просто сказала, повысив голос до приказных ноток:
Павел слышишь, срочно приезжай сюда и вывези нас отсюда! Мы ждем!
Это было как проявление некой телепатии. Он что-то такое понял. Примчался по-быстрому.
Без лишних разговоров Степиным дали под расписку лошадку с телегой, принадлежавшую отделу народного образования, и Павел, как и в прошлое лето, выезжая с дачи в Ленинград, вывез так же семью из Урюпинска. Он подумал об этом. Столь зрелищно это было. Да только доехали так до какой-то маленькой станции: здесь, разгрузившись, вынужденно сдали лошадку работягу.
Между тем, навстречу невиданно сплошным потоком шли автомашины отступали наши части. Только здесь он почувствовал, что такое война. Какое было количество войск.
По счастью, в Сталинград, вернее в том направлении, рулили три грузовые автомашины с каким-то, как выяснилось оригинальным грузом для фронта. КГО значились белые буквы на кабинах грузовиков значит Комитет Государственной Безопасности направлял сюда ничто иное, как парашюты. Павла и его семью подвезли лишь поближе к Сталинграду, и все. И ему вновь пришлось искать попутку.
Их взял в дребезжавший кузов полуторки один шофер окающий, ехавший вместе с каким-то фронтовым командиром. Тот отрывисто спросил Павла:
Скажите, а есть ли за Волгой фронт?
По-моему, нет, удивился вопросу Павел.
Ну, тогда мы проиграли, только произнес офицер, и было у него совершенно аховское состояние, видно, в душе, близкое к неверию в то, что можно еще выстоять в войне с немцами.
Семейство Степиных вновь благополучно вселилось в знакомый сталинградский дом. Но было тревожно. Начались бомбежки.
Яна снова наведалась к чиновникам облроно, попросила дать ей возможность учительствовать дальше, так как нужно было кормиться, и ее направили в поселок Добринку, хлебное место, главным образом из-за этого.
И она с детьми, приехав сюда (поселок находился менее, чем в 100 километрах от Волги), стала заниматься с отстающими учениками, никуда пока не выехавшими.
V
Часто разъезжая теперь по здешней тыловой округе, живущей в неком замирании перед тем худшим, что может еще быть, гадая для себя: «Ну, или пан, или пропал», Степин изумлялся работоспособности транспортников тех рабочих, кто держал весь транспорт в надежности, в постоянной готовности к передвижению. Вот, к примеру, шоферы занятный народ. Какая-то особая порода людей.
Тому подтверждение состоявшийся разговор с одним из них. В пути.
Уже навертывался вечер поздний. Как Павла вез в кабине словоохотливый долговязый боец, назвавшийся Масловым и сразу обращавшийся к нему в разговоре на «ты». Он был явно помоложе Павла и по лучшему настроению, и по живому голосу и к тому же побывалее, как показалось Павлу без всякой предвзятости и зависти.
Маслов предупредил:
Ты не смотри, что я так гутарю с тобой; мне нужно разговаривать, когда я почти сутки кручу баранку чтобы не заснуть за ней; можно, знаешь, если один едешь ночью, пустую консервную банку подвесить рядом чтобы она при езде бренчала и не давала так заснуть.
А это с тобой бывало? Павел всегда был не прочь поддержать, встречаясь с людьми, интересный разговор.
Не бойся, проносило, сказал Маслов. и чертыхнулся. Забарахлил мотор.
Павел ойкнул непроизвольно.
Не боись, пронесет, веселей, или, верней, бодрей сказал опять Маслов. Все пронесет и проскочим. Мне, может, уже несколько раз смерть грозила быть убитым. Два раза-то точно, не вру.. А я вот еще жив.
Павел ойкнул непроизвольно.
Не боись, пронесет, веселей, или, верней, бодрей сказал опять Маслов. Все пронесет и проскочим. Мне, может, уже несколько раз смерть грозила быть убитым. Два раза-то точно, не вру.. А я вот еще жив.
Ты на фронте был? спросил Павел с интересом.
Аж за фронтом, приятель. На той стороне Днепра.
Как так? не понял Павел.
Да вначале. В июле сорок первого. Я гнал по проселкам и полям свою полуторку. На всю катушку. Спешил, чтобы успеть до немцев вывезти оставшихся в селе наших солдат. Из-за карусели фронтовой не спал двое суток. У меня голова свинцом налита. Глаза слипались. Руль в руках, поверь, не держался. Я почти ничего уже не соображал. Знал одно только бы домчаться туда, куда нужно, чтобы спасти людей. Ну, домчался сюда, в знакомое село, где стояла наша санитарная часть (день, или полтора назад), сходу закатил свою полутарку под скрытый знакомый навес, чтобы, знаешь, схоронить ее от «мессеров» и мгновенно же ухнул куда-то в темь. Потом и понял, что заснул так невероятно, вмиг. Сидя за рулем.
Что ж, бывает, понимаю, сказал Павел. От такого напряжения, недосыпания.
И было-то мне не по себе, продолжал Маслов. Давила большая тяжесть. И вроде бы, чуял я, немцы втихую крались ко мне, окружали меня, вот-вот могли схватить От этого-то знать, я как-то вздрогнул весь. А ноги затекли так, что еле-еле разогнулись. Зато освежело в голове, что-то прояснилось в ней.
Ну, повел я туда-сюда глазами, обошел сарай; что за наваждение никого из своих ненахожу! Пусто все и в хате окна, двери настежь. Да никаких жителей не вижу. Лишь какие-то вещички поразбросаны вблизи. Что, уже успели все выехать? Их вывезли? Значит, я с кандачка прорвался сюда один? И стояла такая подозрительная тишина.
Как вдруг услыхал (дошло до меня волной): кто-то чудно болтает где-то недалече; побормочет-побормочет ничего нельзя понять. Похоже на театр. Но нет, мне не чудилось такое! Высунулся я из-за угла амбара сдуру, знаешь, друг, хотел еще крикнуть на голоса: «Ну что вы ребята, дурачитесь? Мне не до шуток с вами нынче!» И весь обомлел: да это же фрицы ходили так, неподалеку, приглядывались к поживе
Выходит, что я, простофиля, добровольно выперся на них! О-ох! С одной-то винтовкой В голове пронеслось: «есть у меня лишь один вариант погибать, так с музыкой!»
На время дорогу перед санитарной автомашиной перекрыла маршировавшая колонна нашей отступавшей дивизии, и пока пережидали ее, Маслов, опять приговорив:
Не боись, прорвемся, дорассказывал дальше свой случай.
Ну еще какое-то время ушло у меня на то, что я бензинчику долил и залил водички в радиатор. Кстати, оказался вблизи пруд. А то была бы мне крышка. Наверняка. Осторожно сполз машиной к низу, повел ее задами; потом так газанул по проселочной лишь брызги да комья земли полетели в стороны. Погнал ее на всю железку. Плохо, что она, полуторка, была дюже разболтанной на живую нитку. Громыхала, проклятущая, что несмазанная колесница. Немцы поздно спохватились, а кое-где пришлось их давануть, чтобы пропустили. Но где-то в середине моего поспешного бегства за мной приклеилась танкетка и плевалась снарядами вслед. Здорово лупили они, подлецы! Снаряды рвались со всех сторон и обкладывали меня, как зайца; взрывы слепили мне глаза и ошметки земляные сыпались на машину. Казалось, еще разочек трахнет снаряд и кончится эта гонка. И я вот так петлял знаешь, вовек не забуду столь сумасшедшей езды. Езды не по правилам. Только и думал о том, чтобы выдержала все моя ветхая посудина, в такой-то час не подвела меня И сыночка двухлетнего помнил
Вынесла она меня к самому Днепру, к своим. Нельзя сказать, что уж шикарно (все-таки я удирал), но вполне благополучно. С пустяшными, незамеченными в пылу гонки, ранениями в плечо и руку.
И здесь случилось уже новое испытании. Ну да ладно. Поехали!
А где твоя жена?
В городке под Костромой.
Ну, немец туда не доберется, наверное.
Да конечно же! Выдержим!
VI
Яна на этот раз жила с детьми в хорошем доме у добрых хозяев, готовившихся к предстоящей свадьбы дочери с местным парнем женихом. И ее увидела, оценила. В эти недели полторы-две, что находились здесь, она успела несколько освоиться и даже торговать помимо редких занятий с учениками хлебом для школьных учителей, да удачно выторговывала у местных продавцовменял растительное масло в обмен же на носильные тряпки, привезенные из Ленинграда. Количество их в мешках заметно убавлялось.