Когда мы были довольно-таки далеко от дома, только что ясное, голубое небо внезапно посерело, невесть откуда появились темные свинцовые тучи, и долбануло так, что Тёрка моя чуть из шкуры не выскочила. Поджав хвост, она, как полоумная, заметалась по полю и, выбрав какое-то только ей известное направление, стремительным галопом помчалась прочь. Я потрусил следом, так как на все мои свистки, окрики и нецензурную брань Тёрка не реагировала, а мне вовсе не хотелось провести остаток дня в поисках своей собаки, да ещё под грозой.
В стороне от дороги стоял кустарник. Этакий островок в поле, окружностью десять-пятнадцать метров. Такие то и дело встречаются в нашем захолустье. В него Тёрка и заскочила. Заметив, что с другой стороны она не выбежала, я решил, что, видимо, со страху спряталась там, и быстрее двинул к кустам, пока бедолага не продолжила своё позорное бегство. Каково же было моё удивление, когда я раздвинул ветви этого насаждения. За плотной стеной веток и сучьев мне открылась ровная ухоженная полянка. Немного с боку на ней был выстроен приземистый шалаш, рядом лежало очищенное от коры бревно, перед которым дымилось заботливо выложенное камнями кострище.
На бревне сидел бородатый мужичок и гладил мою Терри. Вздымавшиеся кверху ветви кустарника почти смыкались над головой, образуя некое подобие купола, и придавали всему, что находилось в полумраке между ними, какую-то таинственность и загадочность. Странно, я столько раз проходил мимо этих кустов, но ни разу не видел ни этого мужика, ни шалаша, ни даже дыма от кострища. Да и Тёрка никогда не выказывала ни малейшего интереса к этим зарослям. А место, видно, обжитое, не вчера устроено. Надо сказать, что на самой границе поля, уже какой год в заброшенных погребах, некогда отстроенных заботливыми огородниками, обосновались бомжи. Но их все знали. Этот же мужичок на бомжа ну никак не походил. Да и Тёрка вела себя странно. От ее прежнего страха не осталось и следа. Сидела довольная, щурилась, несмотря на то, что сверху всё продолжало рокотать и грохотать. Мужичок повернул голову в мою сторону:
Проходи, проходи, сынок. Мир тебе. Подруга твоя (так он назвал Тёрку) в порядке. Испугана очень была сперва, но больше бояться не будет, и он погладил довольную собаку по голове.
Голос у него был певучий, мягкий, как у священника. Мне подумалось, что так разговаривали в старину. Чувствовалась доброта и, в то же время, какая-то грусть. Я побольше раздвинул ветви кустарника и протиснулся внутрь. Тёрка, виляя хвостом, подбежала ко мне, ткнула мордой в руку, но сразу же вернулась к мужику.
Только сейчас я полностью рассмотрел моего нового знакомого. На вид ему было лет шестьдесят, небольшого роста, худощавый. Пышная седая борода небрежно падала на грудь. Но самое выдающееся в старике были глаза. Непонятного цвета, они как будто светились изнутри, точно в них были вставлены крошечные фонарики. На голове его была надета черная вязаная шапочка, напоминающая монашескую камилавку. Видавший виды чёрный вязаный свитер. Да заправленные в дешёвые сапоги простенькие брюки. Даже для теплой весенней погоды очень и очень скромно. Хотя, может у него в шалаше завалялись и тулуп, и валенки?
Здравствуй, отец, промямлил я, ещё не оправившись от потрясения, прошу прощения за беспокойство.
Полно тебе, проходи, посиди маленько, как будто не заметил моего замешательства старик. Какое уж тут беспокойство. Ко мне ведь кроме мышей да ёжиков никто и не заходит.
А вы тут живёте? Давно? неловко спросил я. Надо же о чем-то говорить. И, признаться, рассчитывал услышать: неделю, пару дней
Поди, четвёртый год ужо. Да. Милостию Божию.
Я прямо почувствовал, как челюсть у меня отвисла.
Четвёртый год? Но как? В этом шалаше? честно говоря, я решил, что дед спятил или попросту дурит меня. Конечно, я ему совсем не поверил.
Нет, сынок. Шалаш-то должно быть уже десятый. Слабоваты они, старик смотрел на меня своими ясными глазами. Да не особенно-то он мне и нужен. Плоть лишь немощную схоронить от стужи да ветра. Э-эх Душа ли не больше этой вот плоти, а? А ей не холодно, не сыро.
Старик опустил глаза в землю и замолчал. Меня же так и подмывало спросить:
Но ведь Вас никто не видел? Я сотню раз, наверное, здесь проходил и даже не подозревал
Люди не очень-то внимательны, сынок. Они смотрят и не видят. Им ведь невдомёк, что самого-то главного глазами не увидишь. Вот и видят лишь то, что могут принять. Подруга твоя, гляди, сразу увидела. А за ней и ты, хоть и на сто первый раз, старик улыбнулся и снова погладил Тёрку по голове.
А вы отшельник? Монах? Что вы тут делаете? не унимался я.
Наверное, отшельник коли один тут живу. А может путник, странник. Ведь я-то ни от кого не скрываюсь, просто, не нужен никому. А что до монаха нет, не монах, как ты себе это разумеешь. Да ты присядь, посиди вот рядышком. В ногах, знаешь ведь, говорят, правды нет, и старик подвинулся на бревне, освобождая мне место.
Я присел напротив еле тлеющего костерка. Старик кинул в него пригоршню тонюсеньких веточек, и по ним тут же забегал ласковый теплый огонек.
Я ведь, сыночка, ужо какой год жду Бога, продолжил старик, покуда он меня к себе не приберёт. То здесь скитаюсь, то там, повисла неловкая пауза, теперь уже скоро
Так ведь монахи тоже так делают, молятся там, в монастырях, в скитах отшельнических, вставил я.
Нет, это не то. Разная у нас вера. Я, видишь ли, в Единого Бога верую и в Иисуса Христа, заветами его жить пытаюсь.
Так ведь и я не мусульманин, отец, опешил я. Неужто старик действительно спятил? На кого на кого, но на мусульманина я точно не походил. Я православный христианин, ну крещён так. Правда, в церковь не хожу, но Библию читал. Да и монахи наши разве не тем же живут?
Тут я не покривил душой. Я действительно немного разбирался в вопросах религии. К тому же моя мать была сильно верующим человеком. Даже верующим с «прибамбасом», я бы сказал. А дед этот, наверное, какой-нибудь сектант: иеговист там или чего покруче.
Старик внимательно посмотрел на меня:
Библию читал, это хорошо, сказал он, только вот понял ли? Ведь весь Ветхий Завет от Диавола. И Диавол там Богом предстаёт. Ибо он и создал мир сей, и людей, и законы мирские. Именно Сатана царь мира сего, и имя его «Саваоф». Одно из имен. А церковь православная чтит его, как Отца Небесного, хотя Иисус прямо говорил, что «вы ни лица его не видели, ни гласа не слышали». И ведь не по недомыслию, не по глупости Сатане поклоняются. Издавна изничтожили древние книги толковые, евангелия истинные, а то, что есть, переделали так, что и правды в них нет. Ибо они есть лжецы и под личиной праведности и веры в Единого Бога поклоняются князю лжи Сатане.
Старик замолчал и снова потупил взор. Я тоже молчал. Костерок как-то под стать моменту потрескивал тихо и ненавязчиво, как бы размышляя над словами старика. А в них что-то было. Я еще не понимал что, но в них прямо-таки физически ощущалась сила правды. Той истины, которую чувствуешь каждой клеточкой своего тела, а высказать не можешь. Получалось, что церковь, как разведчик в тылу врага, крупнейшая афера веры, как раз в духе «князя лжи». Но вроде бы «они» за добро? Именно это я и спросил:
Послушайте, но православие, да и христианство вообще, на «белой» стороне. То есть против зла, греха, а значит, не могут быть за Дьявола, потому что против него.
Зло, добро понятия настолько размытые, что диву даёшься. Есть мирный атом, а есть атомная бомба. Есть освободительная война, а есть террор и геноцид. Но ведь войной-то они не перестают быть, верно? И подумай: то, что одному террор, для другого как раз борьба за свободу и светлое будущее. Смерть есть смерть, а вот церковь не всегда их разделяет. Обо всём этом хорошо говорит Христос, только кто его слушает.
Старик подкинул в догорающий костерок ещё щепотку прутиков и веточек, подумал немного и продолжил:
Видишь ли, сынок, наш мир изначально устроен так, что любое, даже вроде бы доброе дело, изобретение какое, лекарство, да всё, чего ни коснись, в результате обращается во зло. Почему? Потому что мир сей материален, а материя суть творение Дьявола. Он князь мира сего. Человек же имеет двойственную природу: тело от Дьявола, а душу от Отца Небесного. Назначение человека заменить падших ангелов в Царствии Небесном.
Но церковь ваша об этом забыла. Слова Иисуса о том толкуются не так. Пророки искажены или уничтожены. Дьявол торжествует. Церковь его слуга. Человек же что? Материальная природа, телесные требы ох как сильны. И подогнать под них так называемые «духовные требы», «устремления души» это дело князя мира сего, ну и церкви, конечно, тоже.
Впрочем, винить здесь кого-то незачем. Человеку от роду дана свобода воли, свобода выбора божественная сила. Он сам может решить, на чьей он стороне: на стороне тела или духа. Мир издавна выбрал первый путь, путь тела. Но пришел Иисус и показал второй путь. Кто-то услышал его, а большинство нет. Услышал Дьявол и понял, как можно использовать слова сына Божьего в своих целях. И вот мы видим то, что видим.