Так вот, я думал, что мне приготовили на этот раз, и вопрос Николя вызвал меня из моих мыслей.
Да, здесь я, здесь,
Да? Тогда повтори, что я сейчас сказал.
Дела мои не так плохо идут и можно думать о расширении, но мучают два вопроса. Первый надо ли мне это? Хотя соседний магазин продается и можно объединить, да и будет чем заняться. Второй где взять деньги, не обнуляя счет? Верно? задал я ему вопрос, повторив все, что он говорил только что.
Да, я сам не смог бы повторить все, что только что говорил. Ну и память.
Откуда ему было знать, что, даже погружаясь в мысли, я не отключал память и слух. Меня этому учили, и учили достойно. Только дома я мог быть самим собой, а чаще был тем, кем был.
Я еще молодой.
Это, верно, вздохнул Николя. Я вот тут, как-то был на окраине
Да ты что!? перебил я, зная, его нежелание куда-либо спускаться с Монмартра. Да и что ему было делать в другом Париже. Он был давно разведен, жил один, а были у него дети или нет, он не знал, во всяком случае, никто не объявлялся, хотя племянников и племянниц он баловал.
Старый друг позвонил, пригласил, вот я и решился. И знаешь, я увидел, как помолодел Париж. Это у меня годы оставляют отметины на лице, и все заметнее.
Не у тебя одного. Ты еще в хорошей форме.
Все относительно, но память вот, не как у тебя уже, но ты моложе и у тебя в голове больше места. А моя память, как старый чердак забита всяким хламом, и пока ищешь нужную вещь, либо забудешь, зачем она, либо найдешь по пути то, о чем давно забыл, и уже не до того, что ищешь.
Это у всех бывает, не зависимо от возраста, лениво ответил я, потягивая вино, а что касается твоих сомнений, то, может быть, я помогу.
Ты серьезно?
Почему нет? Правда, я об этом только сейчас подумал, когда произнес. Мне пора. Подумай и ты.
Я поднялся, положил деньги на столик и подвзглядом Николя, выставил ладонь вперед, пресекая его возражения об оплате: Еще увидимся. Пока.
Я вышел с веранды и, смешавшись с толпой туристов, осаждавших магазинчики, художников и закусочные, спустился вниз по улице Кальвадор, к улице Габриэль. Подошел к своей машине, но садиться не стал, а направился на свою другую квартиру, откуда вскоре вышел мужчина лет пятидесяти, скромно одетый, чуть сутуловатый, с небольшим еле заметным шрамом на левой щеке. Я умел перевоплощаться, иногда, это было необходимо.
Не теряй свои навыки, и тогда риск снизится, говорили мне. Кроме способности перевоплощаться, я умел внимательно наблюдать. Ты должен видеть все, слышать все.
Это я умел, и сегодня продемонстрировал это Николя. А что я ему мог еще продемонстрировать в качестве своих навыков и привычек? Я научился даже не привыкать к людям. Мне говорил Ветров, мой наставник по учебе, что «в том мире, куда ты отправляешься, все иначе. Там ты будешь заботиться о себе только сам. Иного не дано. Там, в твоей иной, новой жизни, нет места для других людей. Как бы ни было, они только все усложняют»
И вот я выбрал иную жизнь, в которой не было близких мне людей. Я не хотел привыкать, и чтобы привыкали ко мне. Я чувствовал ответственность, не подпуская к себе близко никого, оберегая их от проблем, порой не совместимых с жизнью. Были иные нелегалы, которые работали парами: муж и жена. Были и те, кто женился уже на месте. Но все это было не для меня. Сложно жить, каждый день, обманывая человека, с которым живешь.
Тогда Ветров, увидел во мне потенциал и вмешался, предложил нечто большее, чем простую гражданскую жизнь. Я ее и получил, эту новую жизнь, которая, как ни странно, подошла мне или я ей, хотя тогда, когда давал согласие, еще не осознавал этого. Мое истинное «я» было скрыто, и я овладел искусством жить в тайне, в одиночестве. Хотя не чурался женщин. Я научился быть другим, научился перевоплощаться, сливаясь с окружающим миром. И в этом мире, моем мире, другим не было места возле меня.
В «Галери Лафайет» всегда многолюдно. Я потолкался в толпе, поднялся на шестой этаж и зашел в Lafayet Café, откуда открывался восхитительный вид на Париж, взял венскую выпечку, кофе, и, наслаждаясь, посматривал по сторонам. После кофе, там же, на этаже, я зашел в туалет, остановился у зеркала, ополоснул руки, наблюдая, за теми, кто заходит в кабинки. Нужная кабинка освободилась и я, зайдя, запер дверку, и, нащупав под трубой унитаза маленький целлофановый пакетик, отлепил его. Выдержал паузу, спустил в унитаз воду, и лишь затем вышел, направившись к умывальнику, повторив процедуру мытья рук, проверяя, кто войдет следом за мной. Никто не вошел. Я еще побродил по переходам, заглядывая в магазинчики, и лишь убедившись, что в мое поле зрения никто подозрительный не попал, вышел на улицу. Вернулся на ту же квартиру, чтобы прочитать информацию и вернуть себе прежний вид. На небольшом листке бумаги было зашифрованное сообщение. «Необходимо отправиться в Швейцарию. В Женеву. По прибытии дайте телеграмму. Необходимо забрать информацию», а также было указано время и место встречи, если для меня будет в этом необходимость. Решения я принимал сам, но вот в роли курьера еще не выступал, видимо там есть проблемы.
Коротко и ничего не ясно. Куда дать телеграмму, от кого и кому я знал. Значит то, что мне предстояло добыть, находится под колпаком, было для меня ясно. В зависимости от ситуации мне и скажут, что и зачем.
Когда я вернулся к машине, то вечер уже вступал в свои права, и улица была более оживленной, чем днем. Стоял погожий вечер и парижане спешили по делам, просачиваясь сквозь толпы туристов, которые останавливались поглазеть на витрины. На открытых верандах, за столиками кафе, посетители нежились в лучах заходящего солнца, любуясь городом. Они смеялись, разговаривали, помешивали кофе, пили сок. Париж заражал своим праздничным настроением каждого, а праздник в Париже каждый день, для того, кто его хочет.
Такая атмосфера не располагала к домашнему затворничеству, и я сев в машину, направился в бар к Анри.
3
День подходил к концу, уже начало смеркаться. Шум уличного движения не стихал, даже в это время суток. Теплый воздух был пронизан пылью и запахом выхлопных газов, который отскакивал от домов и асфальта, тащась вслед за автомобилями. Из открытых дверей ресторанчиков и кафе доносилась музыка, и я чувствовал приятный запах кофе и выпечки. Ехал, медленно опустив стекло и наслаждался этим шумом и запахом Парижа, который я не просто чувствовал, я его ощущал. Настроение было лирическим и требовало эмоционального адреналина.
Место для парковки нашлось возле бара, и вскоре я вошел в помещение. Мне нравилось здесь: уютная обстановка, слабый полумрак, так чтобы можно было видеть лицо собеседника, не напрягая зрения. Бежевые стены были разбиты на квадраты, в которых часть занимали зеркала, а часть была завешана гобеленами и картинами импрессионистов. С потолка свисали медные люстры. Я познакомился с Анри, когда он делал ремонт бара, и подбирал картины в магазине Николя, чтобы повесить их в зале. Осмотрев помещение, и кивнув нескольким знакомым, прошел к барной стойке, за которой стоял Анри.
Привет, Жан, Что будешь?
Сок.
Он кивнул головой и, поставив на стойку высокий стакан, наполнил его наполовину виноградным соком.
Ждешь, кого или просто так? поинтересовался он.
Просто так. Поговорить, если будет с кем.
Ну, этого добра у меня хватает, улыбнулся он.
В баре Анри были постоянные клиенты. Многие знали друг друга и, как и сейчас, сидели за столиками, в беседе коротая вечер.
Боковым зрением я увидел, что на барный табурет, рядом со мной села женщина, повернул голову это была Жаннетт, женщина, что надо: рыжие, как, будто взлохмаченные волосы, красивые губы, а ярко выделявшиеся черные глаза, внимательно посмотрели на меня.
Привет, Жан.
Мы были знакомы, и иногда встречаясь здесь, разговаривали, не вдаваясь в личные темы. Я окинул ее взглядом. У нее были длинные стройные ноги, практически идеальная фигура с красивыми бедрами, которые обтягивало темное, короткое платье, треугольный вырез которого, открывал моему взору безупречную грудь. Она закинула ногу на ногу, и я понял, что ноги у нее от самых плеч, и показавшийся краешек чулка, на стройной ноге, лишь подтвердил, что на такие ноги, длины чулок не хватает. На эти ноги я и уставился. Затем поднял голову и встретил ее насмешливый взгляд.
На тебе слишком много надето, сообщил я ей.
Я знаю. Это намек?
Грубая попытка.
Сделай ее нежнее, посоветовала она,
Анри поставил перед ней бокал красного вина и улыбался глазами. Бармены все слышат и видят, и лишь делают вид, что очень заняты. Когда она ко мне обращалась, я заметил ее грустные глаза.
Я вижу грусть.
Она легко вздохнула: Если бы только она.
Такая красивая не должна грустить. Я тебя такой не видел.
Такая красивая должна как-то жить, а это не так просто, как иногда кажется. Я приняла решение, но боюсь ошибиться и выйти замуж не за того человека, надеясь на то, чего там нет. Пусть я слишком цинична, Жан, но ты бы удивился, если бы узнал, как много девушек выходит замуж, чтобы иметь дом, семью. И все.
Я удивился, ответил я, и в голове мельком проскочило, что я уже не первый раз слышу подобное, когда знакомые женщины сообщают мне о предстоящем замужестве, словно предлагают мне участвовать в их выборе. Звучалоэто так, что они вынуждены это делать и тайно надеялись, чтоя их спасу от этого поступка. Но я точно не был спасителем в этой области человеческих отношений, и уж тем более, не собирался предлагать себя в качестве альтернативы.