Сюжет сам по себе был достаточно трагичен, но окончание хорошее. Герой не только побеждает, не только добивается успеха, но и находит свою Главную Любовь жизни, точнее, любовь находит нашего героя.
Очень сильная книга. И теперь мне иногда кажется, что может быть, наша встреча с Татьяной, наши отношения, любовь и всё остальное всё это случилось только ради того, чтобы в один прекрасный момент она мне дала эту книгу, и я её прочитал. Эта вещь не просто произвела на меня впечатление, она что-то изменила во мне, в моём восприятии окружающего мира. В моём отношении к людям вообще. Наверное, случилось так, что книга попалась мне в руки в тот самый момент, когда и должна была появиться в моей жизни, чтобы немного изменить её течение. И так уж вышло, что человеком, который вольно или невольно принял непосредственное участие в этом «ключевом» событии, стала Татьяна.
После прочтения книги, я пришёл к выводу о том, что в сущности, ещё очень мало знаю о жизни вообще, и почти ничего не смыслю о настоящих трудностях, которые может испытывать человек. И уж, конечно, очень далёк от такого понятия как «вера». Вера в себя, вера в людей, в Бога. Помимо всего прочего, книга открыла мне глаза на то, что кроме мира молодых, здоровых и беззаботных студентов, есть мир скорби и печали. Мир брошенных стариков и инвалидов, где ежедневная и ежечасная борьба нормальное состояние, где чувства сострадания и готовности прийти на помощь, ценятся гораздо выше денег, автомобилей и алкогольного веселья. В ней не было ни слова о героических подвигах во имя победы социализма во всём мире, о жертвах ради выполнения задач партии и правительства. Зато там было много о добре и зле, предательстве и верности, любви и обыкновенной человечности.
На этот раз, Татьяна не стала устраивать очередной «экзамен», но когда я возвращал книгу, она снова очень внимательно посмотрела мне в глаза. Похоже, что-то уловила, может быть то, что я стал немного другим
Однажды я пришёл (по предварительной договорённости) около полуночи и застал её «хорошо выпившей», чего раньше не случалось. Татьяна сообщила, что была в ресторане с подругами, на что имеет полное и безусловное право. И «кто я такой, чтобы ей указывать». Я, правда, ещё не успел и слова сказать, но Татьяна смерила меня взглядом из-за покосившихся очков, как милиционер уличного шалопая, и вдруг прогремела:
Да кто ты вообще такой! Пришёл тут
Таня, любимая Можно я пойду, я вижу тебе сегодня нужно
Молча-ать, сопляк! Тебе вообще давали слово? П-пришёл тут и р-распоряжается А ну, иди сюда, живо! Проси прощения! На коленях!
Я покорно опустился на одно колено, взял её ладошку в руки. Она была холодной, и я принялся своим дыханием, а затем и поцелуями согревать её.
Танечка! Я торжественно прошу прощения у своей Госпожи, и обязуюсь так больше никогда не делать.
Татьяна взъерошила мне волосы и прижала голову к груди. Всхлипнула:
Я никому тебя не отдам А пусть только попробуют! А почему ты ещё до сих пор одет? Такой сладкий, и такой одетый Я хочу тебя съесть, шалунишка
Немного позже, когда мы курили и слушали на «маленьком японце» оркестр Джеймса Ласта, Татьяна, немного протрезвевшая, делилась воспоминаниями о юбилее, который сегодня вечером отмечали в ресторане. Старые подруги, старые друзья, всем немного за сорок. Все здесь, во Львове, «неплохо сидят», что означало: все друзья и подруги Татьяны устроены на прибыльных, непыльных и тёпленьких местечках, полностью обеспечены и ни в чём не нуждаются. Пили коньяк (самый дорогой), ели деликатесы, включая осетрину и чёрную икру. Всего было навалом, и деньги никто не считал, хоть юбиляр и настаивал, что платит только он. Но в компании было правило все застолья оплачивать сообща. Правило установилось издавна, и никто его не собирался менять. А потом
А потом я увидела за соседним столиком очень одинокого и очень грустного еврея. Он был совершенно один, и наблюдал за нашим весельем огромными печальными глазами. Ты знаешь, Алексис, мне захотелось подойти к нему, взять за руку и увести за собой
Татьяна замолчала. Очевидно, ожидала моей реакции, но я молча курил и ждал продолжения этого увлекательного рассказа.
Э дружок, ты не уснул ли случайно? Твою девушку хотят украсть евреи, а тебе всё равно! Так вот, сегодня я тебе спать не дам, пока не протрезвею окончательно!
А потом я увидела за соседним столиком очень одинокого и очень грустного еврея. Он был совершенно один, и наблюдал за нашим весельем огромными печальными глазами. Ты знаешь, Алексис, мне захотелось подойти к нему, взять за руку и увести за собой
Татьяна замолчала. Очевидно, ожидала моей реакции, но я молча курил и ждал продолжения этого увлекательного рассказа.
Э дружок, ты не уснул ли случайно? Твою девушку хотят украсть евреи, а тебе всё равно! Так вот, сегодня я тебе спать не дам, пока не протрезвею окончательно!
Она встала, подошла к столу, включила электрочайник. Приготовила растворимый кофе.
Я очень люблю евреев, Татьяна отхлебнула кофе, затянулась сигаретой, ты случайно не еврей?
Случайно, не очень, пошутил я. На ум пришла строчка из песни Высоцкого: «если кто и был в родне, так и тот татарин», но озвучить я её не успел.
Ладно врать! Очень не очень. Если бы ты был евреем, то был бы «обрезанным». А ты не «обрезанный», значит, не еврей. Паршивый гой, вот ты кто! Короче, в Израиль тебя бы не пустили. Такие там не нужны. Слушай, давай выпьем по капелечке, моя головка ещё бо-бо!
Мы выпили по стаканчику вина. Сегодня на мельхиоровом подносе стояла бутылка португальской мадеры.
А причём тут Израиль? спросил я, когда прожевал конфету.
А притом, мой малыш, что я хочу уехать отсюда. Навсегда!
Теперь я был основательно сбит с толку. Я не мог понять, а точнее, уловить нить разговора (что неудивительно, Татьяна ещё недостаточно протрезвела), и не знал, как реагировать на это откровение. Но всё же, спросил:
А здесь что, плохо?
Здесь не плохо. Здесь отвратительно. Поэтому все умные люди уехали в семьдесят втором и семьдесят девятом. Понимаешь, Алекс, я хочу нормальной жизни, меня, видишь ли, задолбали ваши советские порядки. Мы здесь не живём, а выживаем. А я хочу, чтобы мой сын вырос свободным человеком. Ясно тебе, простая душа?
Сын Это было для меня ещё одним открытием. Но в данный момент мысли мои были заняты другим. Я был комсомольцем, как и все студенты института, а на нашем, выпускном курсе, некоторые уже успели вступить в коммунистическую партию Советского Союза, поэтому, я вдруг почувствовал себя очень неловко. И вообще, весь этот разговор действовал на меня угнетающе. Конечно, можно было сказать, что мне уже пора, но мне показалось, что это может очень обидеть Татьяну, ведь она со мной откровенна, и получилось бы, что я просто испугался и убежал.
Можно мне ещё выпить немножечко вина? мне просто хотелось перевести разговор на другую тему.
И мне тоже. Поправка требует добавки, как говорят у нас в бюро. Алекс! Вы на меня сегодня действуете успокаивающе, за это Вам полагается сладкое но немного позже.
Мы выпили, закусили шоколадом. Татьяну снова потянуло на ту же тему.
Вообще-то мне Израиль и даром не нужен. Просто через Израиль легче уехать в Европу, а лучше, в Штаты. У меня подруга живёт в Бостоне. В семьдесят шестом вышла замуж за Изю Бомштейна. Они и познакомились в нашей компании. У Изи в Нью-Йорке были родственники, сделали вызов. Три года, как уехали, теперь живут как люди. Изя поначалу работал в гараже, теперь таксист, зарабатывает неплохо, у Алёны свой косметический салон
Для меня всё это было настолько ново и настолько чуждо, что я слушал, открыв рот.
Вот ты, Татьяна ткнула в меня пальцем, закончишь свой институт, отправят тебя в Мухосранск, и что тебя там ждёт? Чему, вообще, вас учат? Политработе, не иначе, а чему могут ещё научить в совковом институте? Будешь поднимать колхозную культуру, в свете партийных решений Ты же, наверное, ещё и комсомолец? А «Малую землю» читал?
Я замолчал, не представляя пока, что могу ответить Татьяне, поскольку был окончательно сбит с толку. Израиль, Европа, Америка и ещё американский таксист Изя Бомштейн Ё-моё
Да, я учился в одном из лучших советских высших учебных заведений. Из нас готовили специалистов, которые после выпуска должны были нести культуру и просвещение в массы, чем я и собирался заняться, как к тому призывали партия и комсомол. И, разумеется, не просто читал, а изучал «Малую землю». Несмотря ни на что, литературные произведения Леонида Ильича Брежнева, всё ещё были для меня вещами, которые я никак не мог, да и не хотел выбрасывать из головы. Более того, три с половиной года назад, на вступительном экзамене по русскому языку и литературе я писал сочинение по «Малой земле» и получил оценку «хорошо».