Ребят, усмехнулась рисунку Катя, давайте на словах: что хотите?
Нам Горы и скейтбордистку на них.
Точнее, сноубордистку
Ну, только, если покажете, как она выглядит.
Ребята переглянулись: в смысле?
Фотографии с собой у нас нет.
Катя захохотала:
Да расслабьтесь! Просто у вас тут статуя нарисована, вот я и спросила.
Парни выдохнули. Один из них, с симпатичной родинкой на правой скуле, кивнул:
Из нас те ещё художники. Просто нам сказали, что вы можете всё сделать.
Не совсем всё, но кое-что могу, девушка глянула вдаль: в мыслях появилась общая идея.
Когда через две недели парни увидели шоколадные горы, словно настоящим снегом покрытые белой сладкой массой, прочитали каллиграфически исполненную надпись, на минуту лишились дара речи. Всё выглядело одновременно и вкусно, и красиво, и стильно.
Катерина, вы волшебница! сказал тот, что с родинкой. Теперь крепитесь, у нас сарафанное радио работает оперативно, от клиентов отбоя не будет, сияя улыбкой, аккуратно пожал её ладонь.
***Как-то она пришла с прогулки вечером. Семья сидела за столом на кухне. Посередине лежал конверт. Она уже и забыла, когда все собирались вот так вчетвером. На секунду подумала: случилось что-то? Но родители выглядели спокойно, поэтому она встала, подперев косяк двери:
Всем привет.
Катюха, начал брат, мы тут решили, что тебе пора увольняться из кафе.
Катя поморщилась:
Господи, почему вы всегда всё решаете за меня?
Хотела выйти из кухни, чтобы не слушать очередные нотации родителей, но мама окликнула:
Кать, ты хотя бы послушай Артём ещё не всё сказал.
Она повернулась, прислонилась к дверному косяку, сложив руки на груди.
Это тебе, брат протянул конверт.
Девушка обвела родных взглядом и вскрыла белый клапан: внутри оказался забронированный электронный билет на самолёт в Бельгию и подтверждение регистрации сразу на несколько курсов в международной «Академии шоколада».
Готовься, на месяц окунёшься в теорию и практику кондитерского мастерства. И без диплома не возвращайся, пошутил Артём.
Катя охнула и, выронив конверт, кинулась обнимать брата, маму, отца. Слёзы навернулись на глаза: она прекрасно понимала, сколько стоило это обучение, но ещё больше оценила, что родители, наконец, поддержали её выбор.
Шоколатье это звучит красиво, сказал папа.
И обещай, что будешь проводить дегустации для самых близких, улыбнулась мама.
Бичерин
Для вдохновения мне нужны только раскрытый рояль, тишина и чашечка кофе. Из запаха родится музыка, тишина позволит ее услышать, а рояль воплотит в жизнь.
Иоганн Штраус-сын, австрийский композитор, автор вальса «На прекрасном голубом Дунае».Странно бывает очутиться в таком месте, где погружаешься в себя настолько, что начинаешь разговаривать с окружающими предметами. Сидишь и наблюдаешь: как быстро, точно слайды, мелькают картинки за окном; как медленно, словно тает лёд в стакане, сменяется обстановка внутри кафе.
На первый взгляд кажется, что ничего интересного здесь не происходит: обычные люди, обычные шторы на окнах, обычные стулья И вот тут замираю.
Потому что передо мной обыкновенный стул. Такие часто стоят в том или ином кафе, они могут быть разного цвета и размера, фактуры и фасона. Но этот стул всей своей золотисто-бордовой обивкой заявляет: «Я невозможно красивый! И такой величественный! Зачем меня только поставили в этой тесной кофейне!»
Согласна. Ему впору стоять в просторной зале с высокими потолками, лепниной и хрустальными люстрами, увенчанными десятками свечей. Где стены украшены гобеленами и семейными портретами, написанными великими художниками. Где у французского окна, задрапированного кремовыми объёмными шторами и молочным тюлем, стоит белоснежный рояль, а возле стен мягкие диваны с причудливыми резными подлокотниками. Где принимают почётных гостей. Где дамы прохаживаются в кринолинах и корсетах, а мужчины во фраках и напомаженных париках. Где играют классические вальсы Шопена и Штрауса, а остальные звуки звучат приглушённо
Но этот стул стоит здесь, на блестящем, керамогранитном, бежевом полу малюсенькой кофейни. С удивлением заметила стул улыбается!
Оказывается, только что прочитала его тайное желание. И хотя изменить ничего ни я, ни он не в силах, ему просто приятно, что на него обратили внимание. Он так воодушевился: «Хочешь, расскажу несколько историй? Готова ли слышать?»
«Хм, вот как. Именно слышать? Не слушать?»
Стул хитро подмигивает, шёпотом отвечаю ему: «Сложно не слышать, когда с тобой так открыто и приятно разговаривают». И пусть это всего лишь стул. Зато очень терпеливый, вежливый и охотно готов подождать, пока моя рука, привыкшая к письму на клавиатуре, теперь едва поспевает ручкой по бумаге за потоком его рассказов о жизни.
А ведь раньше он выглядел совсем иначе! Теперь стул хохочет: ему удалось меня обвести. Ведь на самом деле никакой он не стародавний и не такой величественный, каким представился в начале.
Родился с ничем не примечательными, толстыми, железными ногами, жёсткими спинкой и сиденьем. Впрочем, как и остальные его собратья. Их продавали за сущие копейки ввиду прозаичности, но однажды у мужчины, который оказался владельцем небольшого кафе, родилась идея, как их приукрасить.
И на самом деле ему не потребовалось много всего лишь красивая дорогая ткань и профессионал-мебельщик.
Он наклеил на сиденья и спинки тугой поролон, натянул благородную ткань, сделав более плавными очертания. Изменить металлический каркас стульев он не мог, но выпилил из гибкого пластика чехлы, тщательно покрасил их бронзовой краской, которая легла блестящим покровом, спрятав от посторонних железную суть.
И вот посетители, не замечая ничего примечательного, садятся на эти стулья. И уходят, выпив чаю или кофе, не благодаря их за красоту и мягкость, за временный приют уставшим ногам и иным частям тела, на которые люди обычно любят искать приключения
В кофейню вошла женщина, на вид не старше лет сорока пяти. Её короткая причёска, крашеная в ярко-рыжий, практически оранжевый цвет, причудливо разделена двойной чёлкой, нижняя часть которой тонко лежит на лбу, а другая заплетена набок в косичку. Длинные серьги с крупными малахитовыми камнями. На шее висят сброшенные при входе в кафе наушники.
Она одета в типично подростковом стиле кремовые джинсы-стрейч, клетчатая сине-зелёная ветровка-рубашка, под которой виднеется бежевая футболка.
Женщина явно грустила, когда зашла, но вот погрузилась взглядом в экран огромного телевизора на стене. Не глядя на серебристо-белое блюдце со свежим пирожным, жевала сладкое песочное тесто и запивала ароматным капучино. Улыбнулась шуткам «Уральских пельменей».
Возможно, она так и смотрела бы в экран, забыв про себя и пирожное, которое кондитер готовил с особенным вдохновением, потому что именно сегодня сюда обещала зайти хорошая знакомая, которая ему втайне нравилась.
Но в эту минуту зазвонил телефон. Огненноголовая женщина, разговаривая, перевела взгляд за окно. Постепенно глаза её опять наполнились грустью и тоской. Закончив разговор, вздохнула, перебрала наушники. Сделала звонок, а потом, отстраняясь от окружающих и телевизора, включила музыку в телефоне.
Её лицо постепенно смягчилось, но уединение вновь нарушил очередной звонок, вынуждая отвлечься от вкусного пирожного и кофе, вкус которых только начал открываться во всей сладостной глубине. На лице проступило разочарование, которое сменилось раздражением. Она резко, приглушённо говорила в трубку и рубила воздух левой рукой.
Стул молча наблюдал вместе со мной.
Наконец, доев пирожное, у которого не было шансов подарить посетительнице энергию и любовь, которые в него вложил кондитер, женщина встала. Не глядя на нас со стулом, вышла.
Стул шепчет:
Видала? Какая колоритная дама!
Киваю.
К слову сказать, директор книжного супермаркета!
Да ну! шепчу я. Как же она в таком виде проводит переговоры?
А, если бы стулья умели равнодушно махать руками, он бы непременно так и сделал, все уже привыкли. И потом, она крайне строгая. Её побаиваются.
Бегло смотрю на другой стул и понимаю: у каждого из них собственный характер и любой может поведать свою историю. Почти вижу, как они согласно кивают, но не спешат выкладывать всё, что накопилось в памяти. Они не должны этого делать, иначе я проведу здесь слишком много времени, и они потеряют пару занимательных историй, которые могли бы случиться на том самом месте, где в данный момент сижу я.