Когда у кино забрезжил конец, Волк аккуратно заправил под юбку блузку.
Дали свет.
Вера на ватных ногах, словно помешенная, шла за родителями.
Тамаз списал дочкину бледность на редкую впечатлительность.
***
Ничего, деточка, нараспев успокаивал Гогуа дочку. Придешь домой, теплого молочка с медом попьешь и под теплое одеялко уляжешься Баю-бай, баю-бай Страх пройдет, и ты уснешь.
Какой страх? Вздрогнула Вера. Ты о чем?
Об обезьяне, конечно милая. Об обезьяне. В ответ замурлыкал Тамаз. Как же она тебя напугала!
***
В тот вечер Волк выследил Гогуа.
Узнал, где живет Вера. Всю ночь пластал в городском парке белые лилии. Где-то прослышал, что белый цвет знак непорочности. А в том, что Вера девочка непорочная, Волк даже не сомневался.
На следующее утро Гогуа сидели на кухне, завтракали, когда в дверь раздался звонок.
Слышь, наука, моей Зинке стирать надо, а ты ее ванну тырнул.
Тамаз смотрел на пьяницу-мужа их подъездной уборщицы в растянутых трениках и ничего понять не мог: « Как тырнул?»
Так тырнул! А если не тырнул, так ты веник- то свой забери!
Какой веник? Снова не понял Тамаз.
Какой веник?! Вот этот веник!. Для лучшего рассмотрения «веника» сосед распахнул дверь пошире.
В трехведерной титановой ванне клонили друг к другу головки усталые лилии.
Штук сто.
***
Тамаз все понял: у Верочки объявился поклонник.
Профессор извелся весь.
Ненавидел тайного Верочкиного воздыхателя.
Подаренные цветы, полузавядшие, выдранные с корнем, либо просто неряшливо сломленные, с комками грязи на лепестках, напоминали профессору Гогуа пьяных падших усталых женщин не первой молодости.
***
В мечтах дочкино будущее Тамаз видел ясно: Вера закончит университет, выйдет замуж за достойного человека, народит детишек и будет их воспитывать.
Гогуа представлял себе их просторный дом, окруженный фруктовым садом; деревянный стол, изъеденный жучками, притулившийся под старой айвой: летний теплый вечер, уютный, как старое кашемировое пальто, подаренное молодой Нателлой
Представлял, что он, уважаемый человек, Тамаз Гогуа, с любимым зятем жарит бараний шашлык, куском домашнего горячего лаваша они снимают сочное мясо с горячего шампура. Потом пьют молодое вино, не спешно беседуют о том, да о сем.
Озорные голодные внуки, мальчик и девочка, мчатся к обеду. Девочка с кудрявой головою, в голубом коротком платьице взбирается к Тамазу на колени. Он «топит» нос в ее темных волосах, закрывает глаза, и с «перехваченным» от счастья горлом, начинает раскатисто-глухо петь: «Я могилу милой искал. Но ее найти нелегко. Долго я томил-и-ился и искал. Где же ты моя Сулико?».
***
Да только какой-то мерзкий шакал гулял рядом с домом!
Тамаз хотел перегрызть ему горло!
Все думал, как подстеречь гадливое животное.
Представил «пред очи» Нателлу, повелел, чтоб с дочки глаз не спускала: до школы и обратно за руку водила. Иначе обеим не сдобровать.