Время особых тонкостей. Сложенное в стихи - Терентiй Травнiкъ 4 стр.

По выселкам, как будто знали,
По кривобоким чердакам
Мы всё сокровища искали,
Переворачивая хлам;

Локтем простукивали стены,
Паркет дубовый  каблуком.
Семидесятых пионеры,
Мы жили в образе таком!

Нам старая Москва казалась
С её домишками чудной.
Когда вертлявой мостовой
Компашка шумная спускалась

Куда-то в сторону реки,
То провожали мужики
Кто освистом, а кто прихлопом
Смешное наше пацаньё;
Слеталось на ватагу скопом
Помоечное вороньё,

И хрипло гаркало, и глазом,
Черней, чем шпаловая смоль,
Косилось так, как будто разом
Постигло дел ребячьих соль.

Мы ж улюлюкали, галдели,
Всё потому, что жить посмели:
Нас ждали где-то и всерьёз
Сокровища дворянских гнёзд.

Мы рыли клады  в этом деле
Плющихинские преуспели!
И пусть не первый, но второй,
Находку прикрепив на велик,
Летел, как шпаренный, домой.

Москва была щедра на схроны.
Конечно, царские короны
Нам не встречались, но монет,
Чеканных серебром, нет-нет
Да с горстку каждый соберёт

Бывало, помню: раздаём
Девчонкам, ну а те смеются
Приветливы все до одной,
Косички в лентах так и вьются!
Красавицы! Ах, боже мой!

Не о себе я, но о каждом,
Кто жил и был тогда со мной.
Таков он, юных лет герой 
Пытливый, умный, озорной,
Хранящий свой навек секрет! 
Малец одиннадцати лет.

Я ж благодарен месту, часу 
Всему, что выпало на кон.
Как жаль, что нет пока икон
Премальчуганистого Спаса!

Как всё-таки светла мечта
Мальчишки  будущего Ноя!
А то, что нет икон пока,
Так это дело наживное!

Моим друзьям

Армену Пртавяну и Сальбине Оветисян

посвящается.

Заснежилась Москва, совсем оделась в зиму,
Как никогда, хрустальна и бела!
Спешу! Вернусь домой, пальто и шапку скину
И окунусь в привычные дела.

А значит, заварю чаёк и хлеб нарежу,
Уткнусь в нечитку скопленных газет.
Обычно в январе на дальние не езжу,
Как и на ближние, билетов тоже нет.

Темнеется Метёт и стелет вьюга,
За пеленою скрыт соседний дом,
А мне всё нипочём: я жду, я вызвал друга,
Готовлю запасной аэродром.

Побриться бы успеть Пилот в эфир выходит:
«Прими, Москва, на связи Ереван!»
Как хорошо, когда счастливый случай сводит
Людей в друзей, и случай этот дан.

Ловлю по радио сигнал сиюминутный
И стрелки выставляю на часах.
А за окном зима, а за окном попутный,
Летит снежок. Не правда ль, чудеса!

Час не пройдёт, мелькнёт такси с заездом,
И, сдобренный столичною пургой,
Друг наберёт знакомый код подъезда
И проскользнёт с бозбашем и толмой.

Ещё чуть-чуть, и в жизнь ворвётся лето,
Джермук наполнит до краёв стакан 
Хороших дел обычная примета.
А ну, Москва, встречай-ка Ереван!

То, как обычно, водится: зимой
Чудесным славятся дворы и закоулки
Москвы, а я, Москва, хранитель твой!
О чём пишу, произошло со мной,
Кажись, в Тишинском Нет, в Ростовском переулке.

Проснулся рано, слушал тишину 
С горячим чаем, в стёганом халате
Четыре с кучкой худеньких минут
Толклись на опустевшем циферблате.

Был пятый час, и сонная луна
Малярничала в комнате неспешно,
И, будто бы оно с веретена,
Тянулось время бережно и нежно.

Свет фонарей подмешивался в цвет
Лимонно-лунный, и мерцали стены,
И комната скруглялась до арены 
Арены цирка невозвратных лет! 

С вишнёвым бархатом и стёршимся бордюром,
С речным песком, уложенным волной
В тот самый час звучала увертюра
К моим стихам сплошною тишиной.

Мела метель! Как юный математик
Следит за запятою у нуля,
За дирижерской палочкою я
Следил, чаёвничая в стёганом халате.

Густела медь тромбонов и валторн,
И фрак маэстро снегом заносила
Зима Как вдруг мальчишкой юным в горн
Весна на всю катушку вострубила.

И в тишине, привычной для меня,
Среди отмеренных размерами канонов
Отчётливо расслышал ноты я
Неведомой душе моей канцоны.

Несла своё январская метель,
Мешая стрелы лучников-амуров
С поэзией прованских трубадуров,
Как грога выпивший заезжий менестрель.

И вслед за ней письмом на чистый лист,
Мотив любви расслышав в одночасье,
Я перекладывал мелодию на счастье,
Как изгнанный из мира пианист.

Сегодня видел я, как жизнь перегоняла
(Перегнала!) идущий мерно дождь,
Как облик свой, безумная, теряла.
Так уважение теряет всякий вождь

В глазах степенных слуг и подчинённых,
Когда небрежен он и суетлив.
Не от печалей льются слёзы ив,
Не со стыда краснеют щёки клёнов.

Сегодня видел я, как жизнь перегоняла
На землю тихо падающий снег
Как ни просил её уставший человек
Помедленнее быть  она ж не стала

И слушать бедолагу. Всё неслась
По дням, неделям, месяцам, и годы
Платила дура за свою свободу,
Которая, казалось, удалась.

Сегодня видел я, как жизнь перегнала
Летящую листву и стала первой,
Но вдруг обмякла так, как будто нервы
От напряженья разом сорвала.

А дальше что? А дальше просто старость
С перечеканкой горстки медных лет 
Того, что жизни загнанной досталось,
В чём хоть чуть-чуть остались вкус и цвет.

Бывает всё не так и всё не то:
Не с той ноги или не с тем советом.
Мечтал, а получилось  не на сто,
Не тою стороной легла монета.

Бывает, что с утра не задалось:
Разбилась чашка, настроенье село,
И не туда вогнался нужный гвоздь,
И от портфеля ручка отлетела.

Не те газеты, и не крепок чай,
От недосмотра выгорела каша,
И за окном не долгожданный май,
А серый цвет действительности нашей.

Бывает, что не знаешь, как сказать,
Чем искупить вину и неудачу.
Бывает, кончится на важности тетрадь,
Как мелочь в кассе, данная под сдачу.

А то, бывает, голова болит,
И тело, ей под стать, температурит,
И у тебя такой дурацкий вид,
Что явно он с подачей не халтурит.

И вот тогда ты достаёшь её,
Надёжную печатную машинку,
И загружаешь лентой пулемёт:
Поэтам пулемётство не в новинку.

Каретку к бою, под копирку лист
Ты выставляешь, сердце замирает,
Как перед репликой финальною артист,
Хотя б и роль до запятушки знает.

Даёшь им ближе, ближе подойти 
Хандре и хворям, дабы не промазать.
Гашетку жмёшь по полной, и стихи
Разят врага наверняка и сразу.

И отступают боль и маета,
И драпают остатки полчищ чёрных
И это вовсе, вовсе неспроста.
Не зря, видать, учился у кота,
Ты воевать, ведь кот-то был  учёным!

Смотрел, как часовая приближалась
К восьми законного, по всем статьям, утра.
Была зима, и солнце колупалось
В обснеженных чердачинах двора,

Жгло розовым пруты антенн и раструб 
Проржавленный  жгло водосточных труб.
Я не спешил к чернильнице, а надо б
Давно начать стих пробовать на зуб.

Февральская строка  она что сдоба 
Пышна, а на поверку холодна.
То, вырядившись, ходит, словно гоголь,
То, как старуха привокзальная, бедна.

То вьюгой завывает, то взметелит
Под самый верх да съедет кувырком.
А мне  так всё равно, похоже, верит,
И я пуляю в пришлую снежком.

Она  в ответ мне. Вижу, получается,
На пару сбитое удачное словцо.
Поэты говорят зиме в лицо,
Но только те, кто как-то раз, но каялся.

И если мне удастся написать
Хоть что-нибудь без тени кривотолкства,
Знать, не впустую заложил упорство
В меня отец мой и взрастила мать.

Легко и просто снег идёт,
Так, словно бы из самой сказки.
Зима повсюду раздаёт
Свои нехитрые подсказки.

Я всё записываю, и
Не остаются без присмотра
Ни дворники, ни снегири,
Ни в кружевах морозных окна.

Ни занесённый белым сквер,
Ни гнутый козырёк подъезда,
Ни наледь уличного съезда,
Где «Продуктовый», например.

Зима повсюду раздаёт
Свои эскизы и наброски,
А снег идёт, а снег несёт,
А снег, как оказалось, ноский.

Легко и просто на душе,
Как будто бы того не зная,
Душа, в отменном неглиже,
Прохаживается по раю,

А рай заснеженностью чист,
До невозможного ухожен,
И пополам давно как сложен,
Готовый к стихострочью лист.

Я всё записываю, и
Не остаются без присмотра
Прекрасной вечности деньки 
Неповторимые полотна.

А снег идёт, а снег идёт,
Скажу буквально, что повсюду.
Вставляю в снегопереплёт
Стихи и называю  блюдом!

И если вдруг удастся вам
Попробовать на вкус такое 
Не придирайтесь в нём к словам 
Оно готовилось зимою.