Время особых тонкостей. Сложенное в стихи - Терентiй Травнiкъ 5 стр.

В который раз  зима и снег.
Слеза негаданного счастья
Срывается с опухших век
И разбивается на части

Морзянкой поутру был дан
Приказ: вражину гнать на запад,
И мы, как псы, ловили запах
Его и шли  в лоб, на таран

Вода и та огнём горела,
И корчилась земля от ран,
И в красный превращался белый
Ты помнишь это, капитан?

Ни смирна камедью густой,
Ни золото и ни ливан,
Но чести правило простой
Нас сохранили, капитан.

Сорок шестой пришёл по срокам.
Без промедлений рвём стоп-кран!
Прощай, железная дорога
Прощай, военная дорога! 
Вот мы и дома, капитан!

Отныне всё разрешено:
Кастрюлька старая, пшено,
Скатёрка рваная, стакан
Мы победили, капитан!

Так, словно бы набрался сил,
Январских выслушав советов,
Снег не пошёл, а повалил,
Подход перекрывая свету.

И следом, с явною охотой,
Как что-то нужное нашёл,
С предосторожностью пехоты
Границу сумрак перешёл.

Темнеет рано январями 
Об этом знают мал и сед.
По улице, между домами,
Не шёл  валил захватчик-снег.

Особо уточнять не стану
(То явно был его конёк),
Из гущи снежного тумана
Светил, с апломбом капитана,
Оранжевенький огонёк.

Велись дорожные работы
Субботним вечером в Москве.
Без закавыки, как по нотам,
Сметали дворничихи снег.

Сбивали дворники сосули,
Держа раздвиги на весу,
Дозорных выставив внизу,
Там, где метель мела вдоль улиц.

Казалось бы, простое дело 
В тетрадь набросок занести,
Но только как, скажи, на белом
Белилом вытянуть стихи?

Все строфы, строки исходила
Зима и вдоль, и поперёк,
И оказался-таки хилым
Оранжевенький огонёк.

К названью замело тропинки,
А потому на этот раз
Не звёздочки, а три снежинки
В стихофойе встречают вас

Давным-давно, ещё за школьной партой,
Доверив разночтения судьбе,
Мы в контурных (так назывались) картах
Прокладывали подступы к мечте.

Мечта была мальчишеской и дерзкой 
Девчонки восхищались только так!
И памятник, пока что не известный,
Нам возводили, как хороший знак.

Давным-давно в обыкновенной школе
В «А» классе пятом, стоя у доски,
Непреходящих знаний колоски
Мы высевали в двоек минном поле.

Но двойки сторонились, и запал
Позорный не срабатывал на деле.
И верить в неудачу не хотели
Девчонки наши  это каждый знал.

И мы стране давали сто примеров
Мальчишеского братства, и на том
Из голытьбы растились офицеры 
Отваги полон фото-мой-альбом.

Я лишнего писать в стихах не стану,
Но фотографии в студенческие дни,
Как и слова, что полнили дневник,
Мне слались из горящего Афгана 

И я хранил друзей-героев меты 
Не одноклассников, уже  однополчан.
Стихи с таких не рубят сгоряча,
Но наживляют на сердца поэтов.

А время шло, и фронт оно сдвигало
Всё дальше от учебников и парт.
Другие жизнь готовила начала,
Другим флажком высвечивался старт.

Сегодня снег! За снегом то не видно,
Куда кривая жизни занесла.
Но только знайте, что не будет стыдно
Вам за решенья наши и дела.

И в снегопад, и в летний зной,
На риск свой и на страх,
Иди на свет, иди, друг мой,
С молитвой на устах.

Иди тропинкою, что шёл
Туда, где ждал рассвет,
Где ты не чаял, но нашёл
Души желанный свет.

Теперь пришёл к тебе иной
Указ с вершины лет:
Пришла пора дарить, друг мой,
Души желанный свет.

Иди в объятия зари,
В соцветия примет,
Иди и каждому дари 
Души желанный свет.

Когда ни сил, ни веры нет
Здесь у того, в ком ты
Полол нещадно сухоцвет,
Растил в душе цветы.

Кто говорит, что твой совет
На правду не похож 
Не отступай, веди на свет
Его, что сам несёшь.

Пускай же дивною рекой
Течёт, струится свет,
Увиденный его душой,
На сотню сотен лет.

Тот, что не гаснет никогда,
Что полон доброты,
С которым горе  не беда,
И здравствуют мечты.

Вернее истины здесь нет,
Когда в душе твоей
Горит, сияет тихий свет 
Сияет для людей!

И в снегопад, и в летний зной,
На риск свой и на страх,
Иди на свет, иди, друг мой,
С молитвой на устах.

Иди тропинкою, что шёл
Туда, где ждал рассвет,
Где ты не чаял, но нашёл
Души желанный свет.

Теперь пришёл к тебе иной
Указ с вершины лет:
Пришла пора дарить, друг мой,
Души желанный свет.

Иди в объятия зари,
В соцветия примет,
Иди и каждому дари 
Души желанный свет.

Когда ни сил, ни веры нет
Здесь у того, в ком ты
Полол нещадно сухоцвет,
Растил в душе цветы.

Кто говорит, что твой совет
На правду не похож 
Не отступай, веди на свет
Его, что сам несёшь.

Пускай же дивною рекой
Течёт, струится свет,
Увиденный его душой,
На сотню сотен лет.

Тот, что не гаснет никогда,
Что полон доброты,
С которым горе  не беда,
И здравствуют мечты.

Вернее истины здесь нет,
Когда в душе твоей
Горит, сияет тихий свет 
Сияет для людей!

Меня не будет. И тебя не будет.
Что делим мы? Что нам с тобой делить?
Умрём, и время дележи забудет
И не позволит тяжбе дальше жить.

Тебя не будет и меня не будет 
До смерти ближе, чем недалеко.
И спор пустячный суд земной рассудит,
Как говорится, быстро и легко.

Что спорим мы? К чему волнуем силы
Печатью запечатанных страстей?
Что стоим мы с законностью своей
Пред аксиомой вырытой могилы!

К чему завидовать, к чему обиду полнить?
Жизнь коротка, жизнь слишком коротка.
И что ни обещали б нам в веках 
Мы все умрём  об этом надо помнить!

И в счастье ускользающем, и в горе,
Хоть на года богатство разменяй:
Мы все умрём, мой друг  memento more 
Ты иногда, но всё же вспоминай!

Поставить точку  не всегда приводит к переменам.
Бывает так, что провода провиснут, но гудят.
Окончен бал, но всё равно цветы летят на сцену,
И повторения чудес участники хотят.

Тогда выходят из кулис герои, и по рампе
Скользит софита тонкий луч, как росчерк золотой,
Как у художников строки  вниз, по настольной лампе,
Струится свет на чистый лист спасительной волной.

От точки  к точке с запятой ваяется поэма,
От запятой до запятой слагаются стихи.
Стара, как мир, как связь времён, простая теорема:
Бездоказательны они  признания в любви.

Всё потому, что здесь она не проявляет волю,
Простая точка  строчный ферзь, играет только в шах,
На слабую исподтишка не давит музе долю,
Но оставляет всё любви  влюблённые решат.

Тогда поэт идёт на риск: он вообще рисковый.
И с многоточьями строфу выкладывает в сруб.
Читатель пробует на зуб его сонет целковый,
Как ветер пробует свалить стоящий в поле дуб.

Чем больше точек, тем они в своей смелее силе,
Они, подобно наждаку, шлифуют высоту,
Как хорошо, что этот знак в лито не отменили.
Даёт надежду этот знак и пестует мечту.

Я очиняю карандаш, я убеждаю грифель
От троеточий не бежать и с силой не давить
На точки. Пусть решает всё читатель мой и зритель,
Пусть с многоточием любовь попробует прожить.

Тогда последует его удачному примеру
Весна и даже, может быть, скопирует всё в ноль,
И многопочием пройдет по паркам и по скверам,
Переиначив в ля-диез вчерашний си-бемоль.

И цвет изменится в тебе на добрый и на нежный,
И перетянут провода, и прилетят грачи.
И проредится, наконец, души твоей валежник,
И ты услышишь, как она божественно звучит.

В Москве  февраль. Москва сменила цвет
На белоснежно-перламутрово-лучистый.
Мороз такой, что в лунно-серебристом
И кобальт, и сирень, и фиолет.

В Москве  февраль. Москва сменила тон,
Взяв на пол тона выше ноту стужи.
Теперь в угоду ранним вьюгам служит
По-зимнему звучащий камертон.

В Москве  февраль. Москва сменила фон:
Теперь метели на переднем плане.
И очень скоро снова модным станет
Заснеженностью сотканный шифон.

В Москве  февраль. Обыкновенный день.
Дымки из труб до неба дотянулись,
Скупое солнце гонит холод с улиц,
И в переулках застывает тень.

В Москве  февраль. Всё радует меня:
Замёрзший пруд и, где-то с прудом рядом,
Галдящая на горке ребятня,
Повылезавшая с салазками из сада.

В Москве  февраль. Пишу в конце альбома.
Над каждой строчкой рдеют снегири.
Теперь есть всё в нём  таинство зари
И безделушки, спрятанные гномом,
И убелённые зимою фонари,
И даже то, что я сегодня дома,
Всё это есть  теперь оно знакомо 
Всё без труда сумеете найти.