Великая мудрость, подхватил префект.
Виния метнула на него уничтожающий взгляд.
От моих снадобий еще никому не становилось хуже, заявил лекарь, жестом подзывая раба с ящичком.
Трудно поверить, Виния источала яд. По-моему, Марциал метко сказал:
«Был костоправом Диавл, а нынче могильщиком стал он:
Начал за теми ходить, сам он кого уходил».[2]
Лекарь не обиделся.
О, госпожа, я пользовал Цезаря Веспасиана
И он умер здоровым, перебила Виния. А цезаря Тита тоже ты лечил?
К Цезарю Титу меня не допустили, ответил лекарь, переглянувшись с Корнелием Фуском: о смерти Тита ходили странные слухи. Соблаговоли, госпожа, дать мне руку. Биение пульса может многое сказать опытному целителю.
Виния, смирившись, подала руку.
Что ж, оракул, каков приговор?
Целитель прикоснулся смуглыми пальцами к ее запястью. Слушал долго, сосредоточенно. Фуск напряженно ждал слов лекаря. Наконец, Зенобий выпустил руку Винии.
Пока это только простуда.
Но если не принять мер, обернется тяжкой болезнью, подхватила Виния.
Лекарь улыбнулся в бороду.
Как ты мудра, госпожа. Изволь принять это и вот это
Он тщательно отмерил порошки.
Нет, нет. Запивать не вином, только водой.
Виния послушно проглотила лекарство и вопросительно посмотрела на лекаря.
Я оставлю порцию на вечер, заявил бородатый целитель. Утром зайду тебя проведать.
Утром скачки! вскипела Виния.
Целитель рассмеялся.
Твой дух, госпожа, одолеет любую немощь. Я зайду днем.
Ты и впрямь хороший лекарь, рассмеялась уже и Виния.
Я твой должник, обратился префект Фуск к Зенобию тоном, сулившим щедрую награду.
Довольный целитель ушел. Центурион Марк вопросительно посмотрел на префекта, ожидая позволения удалиться. В глазах Фуска тенью прошла какая-то мысль.
Хорошо, Марк, что ты здесь, медленно проговорил Фуск, взглядом прося Винию пригласить центуриона.
Будь моим гостем, радушно улыбнулась Виния, с любопытством оглядев преторианца, на которого до той поры не обращала внимания. «Типичный римлянин сухощавый, темноволосый, кареглазый. В каждой черточке лица решимость пополам с упрямством».
Центурион заметно смутился, не зная, как ответить на неожиданное приглашение. Решив принять, как приказ, коротко кивнул.
Гермес! крикнула Виния в глубину коридора. Позови Панторпу.
Спустя несколько мгновений в атрии появилась девушка лет шестнадцати в простой черной тунике, с широким серебряным браслетом на левом запястье, рослая и, судя по виду, очень решительная. Черные, широко поставленные глаза взирали на мир с нескрываемым любопытством.
Панторпа, позаботься о госте, Виния кивнула на центуриона. Развлеки его. Можешь что-нибудь прочесть
В черных глазах девушки отразилось удовольствие. Поклонившись, она предложила центуриону следовать за ней и направилась вперед, указывая дорогу. Марк охотно повиновался, предпочитая хоть на время исчезнуть с глаз префекта.
Фуск повернулся к Винии.
Прости, навязал тебе гостя, сказал он.
Виния фыркнула.
Соль на раны Гермеса. Верно, улиток покупал по счету на каждого.
Прекрасная, я не люблю улиток.
Ценю твое самопожертвование. Однако обед готовился именно для тебя, так что попробуй хоть чего-нибудь не съесть, заключила Виния угрожающе.
Фуск засмеялся.
Эта Панторпа рабыня или вольноотпущенница? Держится очень уверенно.
Рабыня, Виния забеспокоилась. Тебя не оскорбит ее присутствие за столом?
Ну, если уж императору Нерону не претило соседство Акты отозвался Фуск.
Виния благодарно улыбнулась.
Я бы давно освободила Панторпу, однако хочу, чтобы она стала не просто вольноотпущенницей, а получила римское гражданство. Но ты же знаешь, как это трудно.
Сколько ей лет?
Шестнадцать. Панторпа родилась в тот год, когда убили моего отца. Она очень похожа на свою маму по счастью, только внешне; ее дурного нрава не унаследовала. Энону никто не назвал бы женщиной чистой и доброй. Впрочем, за прошедшие годы она могла измениться к лучшему Я отпустила ее почти сразу после родов. Раньше не хотела боялась, станет плохо заботиться о ребенке Недавно повстречала в раззолоченных носилках. К моему величайшему изумлению, Энона соизволила меня узнать и даже приветствовала коротким кивком.
Фуск предположил, что черноглазая Панторпа сводная сестра Винии, дочь ее отца от одной из наложниц.
Панторпа боготворит Париса, весело продолжала Виния. Он обещал взять ее в труппу. Панторпа уже мечтает о ролях Медеи и Федры Виния на мгновение замолчала, потом спросила. Зачем тебе понадобился этот центурион?
Пока не знаю, моя Виния. Всякое может случиться, а он человек надежный.
Не задавая более вопросов, Виния повела гостя осматривать дом: обширную библиотеку, просторный хозяйский кабинет-таблин, большой триклиний и комнату над ним, предназначенную для трапез в узком семейном кругу, огромные термы Они миновали ряд крохотных, пустых комнат, вероятно, бывших спален. Гулко отдавалось эхо шагов. Дом казался нежилым. Кругом тишина. Мебели мало. Росписи на стенах кое-где облупились. В мозаиках выщерблины. Между мраморными плитами пола трещины.
Если бы ты видел прежнее великолепие! воскликнула Виния. Вот здесь статуя Эрота из слоновой кости, стрела с золотым наконечником, казалось, нацелена тебе прямо в сердце. Маленькие серебряные дельфины и тритоны у фонтанов. Столы и ложа из ливанского кедра, черного дерева, коринфской бронзы
Жалеешь о потерянном?
Нет, с силой сказала Виния. Отец принял смерть из-за этих богатств, так мне ли жалеть о них? Моя утрата страшнее.
Фуск чуть сжал ее руку.
Они сидели на мраморной скамье в перистиле. Неумолчно стрекотали цикады, им подпевал фонтан. На фоне белых стен черными силуэтами темнели кипарисы. Перистильный дворик зарос травой, белые лилии, высаженные у фонтана, наполняли все вокруг дурманным ароматом. Старая дуплистая олива угрожающе накренилась. Лохматая собака, дремавшая в углублении меж корней, заскулила во сне.
Циклоп! ласково окликнула Виния.
Пес поднял голову, сонно приоткрыв единственный глаз, дружелюбно забил хвостом, и тут же снова уронил голову на лапы.
Темнело. Сквозь густые полоски лиловато-серых облаков пробивался последний солнечный луч. Со стороны кухни долетали голоса, тянуло запахом жаркого. Две кошки под окном требовательно выпрашивали подачку. На галерее замелькали факелы: слуги относили кушанья в пиршественный зал экус.
Сейчас появятся гости, спохватилась Виния.
Они поднялись и направились в триклиний, к Панторпе и оставленному на ее попечении центуриону.
Сразу стало ясно, что Панторпа девушка добросовестная и всерьез отнеслась к возложенному на нее поручению. Гостю скучать не пришлось. В тот миг, когда Виния и Фуск показались в дверях, Панторпа стояла в центре комнаты, на том самом месте, где должен был располагаться стол, и, заламывая руки, читала монолог Октавии. Стол же, заполненный блюдами с виноградом, грушами, персиками, орехами был отодвинут в сторону, гостю до всего этого великолепия даже дотронуться не пришлось. Панторпа усиленно потчевала его бессмертным творением человеческого гения. Судя по вытянутому лицу центуриона переваривал с трудом. Правда, как истинный воин, терпел без стонов и жалоб. Разве что взгляд его нет-нет да и обращался к недоступному столику.
О, Фортуна моя, не сравнится ничья
Злая доля с тобой
восклицала Панторпа неестественно-низким голосом, воздевая руки к потолку.
Гость, кажется, вполне разделял ее обиду на богов.
Виния уже открыла рот, чтобы прервать Панторпу, но та, увидев вошедших, воодушевилась и перешла к причитаниям. И тут над ее головой загремел голос:
Панторпа, уймись!
Девушка испуганно оглянулась. У окна, выходившего на галерею, стоял человек и яростно грозил ей кулаком. Панторпа испуганно втянула голову в плечи. Спустя мгновение новый гость появился на пороге. В комнате сразу стало тесно. Гость был на голову выше всех присутствующих, темные глаза его смеялись, в голосе громыхал гнев.
Панторпа! Если хочешь исторгнуть у зрителей слезы, никогда не плачь сама, его густой сочный голос заполнил комнату. Можешь рыдать от слабости, растерянности, страха, наконец, от радости. Но в минуты величайшего горя нет, нет, и нет. Зрители ждут от тебя именно слез. «Ну, понятно,» говорят они, сочувствуя героине и слегка зевая. Нет, если хочешь потрясти тех, кто на тебя смотрит забудь о слезах.
Тут Панторпа разревелась по-настоящему и выбежала из комнаты.
Парис! воскликнула Виния Руфина. Ты слишком суров, и, тоном ниже: как я рада тебя видеть.