Все оттенки души
Стихи
Александр Поздеев
Корректор Валентина Спирина
Иллюстратор Андрей Шустин
Дизайнер обложки Андрей Шустин
© Александр Поздеев, 2019
© Андрей Шустин, иллюстрации, 2019
© Андрей Шустин, дизайн обложки, 2019
Александр Поздеев
Родился 6.04.1974. Учился в средней школе, в вечерней школе, ПТУ, в педагогическом колледже, по специальности «История культуры». С 2002 года и по нынешнее время публиковался в местных газетах: «Магнитогорский металл», «Магнитогорский рабочий». Первая книга вышла в Челябинске «Совсем еще маленькое солнце» в 2017 году. Вторая «Нежный апокриф» готовится к изданию.
От автора
Никогда не думал, что буду писать стихи.
В детстве, в школе, была одна единственная попытка, настолько неудачная, что всё это дело я сразу забросил.
А в 25 лет в доме отдыха стихи неожиданно пошли, будто открылся раннее закрытый портал, пошли, и стали сыпаться буквально с неба, вплоть до 2008 года, когда поэтический мой портал неожиданно закрылся. И вот, только в этот год, я начал изредка писать что-то в стихотворной форме. А вообще, прозаик как-то перекрыл во мне поэта, как выражался один мой друг, тоже одержимый творчеством.
Возможно, стихи это даже громко сказано, я всегда называл подобные творения мыслями, в стихах изложенными на бумаге, но все-таки, по разнообразности отраженных тем осмелюсь назвать это стихами.
Возможно здесь, в стихах, собранными в два поэтических цикла отразилось мое восхищение и удивление миром, и тем что удалось пережить в определенный исторический период, и восхищение родным городом.
Третий цикл «Голос Неба» я в этот сборник не включил по понятным причинам, там тема специфическая, отражено мое христианское мировоззрение, темы Бога и веры требуют отдельного издания.
Так-же нельзя не сказать, что множество стихов, в этом сборнике посвящено теме юности, школьной юности, это не случайно дань моим давно ушедшим школьным годам. Дань моему времени, двадцатому веку, навсегда скрывшемуся в тумане времен.
И хотя дотошливый читатель может спросить зачем же подобный разброс?
В самом деле, тут и искусство, и история, и школа, и любовь и я отвечу так нужно. Ибо только жанровое многообразие порождает в душе читателя ответные чувства.
Все оттенки души
Стихи разных лет
Все оттенки души на осеннем листе напиши,
запечатай в конверт и по почте пошли.
Согревают меня в холода те оттенки души,
что с теплом и любовью по почте пришли.
1998 год
Памяти Виктора Цоя
В осеннем парке тлела тишина.
«Цой жив!»
рой свеч в руках писал по кругу,
И плакала так горько вышина
По Виктору: поэту, гуру, другу.
Слов не хотелось. Школьники молчат.
Задумались девчонки и ребята.
Погиб их старший, самый лучший брат
И песня в огоньках свечей распята.
И кто-то в этой тленной тишине
Скрипеньем мела, мысли всех затронул
Коряво начертав на крашенной стене,
«Цой, ты эпоху с места стронул!»
Цой жив!
Писала девочка графитом,
«Цой жив» на крашеной стене.
В корявом почерке сердитом
Боль видится ее вдвойне.
В короткий миг сгорело детство.
Сестра ее, шагнув с окна,
Одно оставила наследство
Бокал, осушенный до дна.
Девчонка буквы выводила,
Удушьем горя в плен взята.
Переродилась заводила,
Душа компаний, все, не та!
И средь свечного пантеона,
Средь тьмы скорбящих по нему,
Без ложных пафоса и тона
Стихи свои прочла ему.
«Прости, моя нелепа ревность,
Теперь, когда сестра ушла,
Пред Богом я смиряю гневность
Сюда покаяться пришла».
Кем был ты, для нее я знаю,
И стань таким же для меня.
Да не увижу, не познаю
Предательства по жизни я.
Байкер
Его трехпалая рука, его безумный мотоцикл,
Давно уж стали два в одном.
И составляют как бы цикл,
Где мир повернут к трассе дном.
Его преследуют кошмары и скоростная полоса,
В великой гонке лучик света,
Где под колеса небеса
Летят, душа от них согрета.
И можно столбиком дорожным
Угрюмо, странно прикурить.
Здесь кредо быть не осторожным!
Здесь можно просто жить, любить.
Он лишь кентавр от Харлея,
Полумужчина полуруль.
Живет за ним, женясь, болея,
Закусывая хрустом пуль.
И если все же остановка,
Раненье, гибель или сон,
Бог знает это так, уловка,
С его движеньем в унисон.
Час Пик
Час Пик
Сигареты надрывно курили людей,
В тонких пальцах ломая истому и желчность.
Был час пик и в трамваях людей как сельдей
И на каждой развилке с кнутом эта вечность.
Как медуза горгона, фисташковый гром
Заставлял каменеть королей, нищих теток.
Время сталкеров кровушку льет словно ром,
Непохожих бросает под обод пролеток.
Но когда-же рассеется этот туман?
И над крышами выплывет остров Лапута.
Металлическим днищем, ломая дурман,
Обмотавшего город обманного жгута.
Человечный поток, словно шторм на Неве
Бился в крепость, пропитых дождем остановок
И тонул в дымовой, смоговой синеве,
Смертью медленный, жизнью несказанно ловок.
Е. Холодовой
В ладонь ловлю печальный взгляд,
Пронзающий хребет столетья.
Вы пьете аскетичный яд
И ваша жизнь, по счету, третья.
Стихия слов пленила Вас,
Необратимость отражений.
У Вас, Елена, время Ч. Час
Выбора и притяжений.
На перепутии дорог, где указателем комета
Вас поджидает рыцарь света
И жизненная Ваша смета.
Сыну
Когда ты в мир пришел, то улыбнулось небо,
Как будто сам Иисус раздал голодным хлеба.
Я помню это миро сентября,
Счастливей дней вовек не видел я.
Годочек, два любимое сердечко
Растет. И ручки достают крылечко
И завязь слов рождает язычок,
Да не угаснет света маячок.
Пока я с чайной ложки, не со взрослой,
Стараюсь сына добротой кормить.
Она проклюнется ростком и станет рослой.
Сын вырастет, найдет, кому дарить.
«Что ты звонко смеешься, мой сын?..»
Что ты звонко смеешься, мой сын?
Есть в тебе ощущение века.
И в любви мы душою парим,
Сын, отец, два родных человека.
Мы презрели печали и сон,
Неустанные странники тайны.
С этим миром живя в унисон,
Но не здешний, любя, так же крайне
Заберем зло и боль от людей
И откроем пространства « Амегу».
Дней побольше бы, ласковых дней
Пробежаться по чистому снегу.
Ты не плачь, не скорби, крошка сын!
Пусть малы твои босые ножки,
Распростер над тобой « палландин»
Твой отец, сердца вымел дорожки.
С. Рыкову
Пропитанный душой похмельный стих.
России образ милый и печальный,
Где правдой дышит каждый малый штрих:
Бродячий пес, лесок, забор причальный.
Полет шмеля, да старческая грусть
И зрелости разлад неодолимый
Вторично скажет критик: «Ну и пусть!
С Россией стих его неразделимый».
Он нам открыл провинции засов
И может быть приблизил к светлой тайне,
Наполнив стих цветением лесов,
Мечтой и мыслью сказочно печальной.
«Воскресенье. Рыгающий воин»
Воскресенье. Рыгающий воин
У пивной заглушает кобылу.
Строен, дивен, но гордостью болен
И живет, абы как через силу.
Из пивной крест растет до Сатурна.
И распятый, встречает приезжих,
Тем, кто пьян до пивнушки, вот урна
Тем, кто трезв, даст оладушек нежный.
Дивный мир не похожий на прежний,
Правят здесь, кто распят и унижен.
Домоседы в почете. Приезжий?..
А приезжий чинами понижен.
Лишь рыгающий воин не сдался,
У пивной бытия мутит воду,
Как в окопах войны закопался
И клянет на распятие моду.
Но один он. И в поле не воин
На распятье шагают полки.
Этот мелкий бунтующий, что им?..
Тех, кто круче вгоняли в силки.
«Монахи в рясах от Версаче»
Монахи несли Богородице дары. Все от избытка, что-то роскошное. А один был беден и даров не имел. Но умел делать сальто.
Именно его он преподнес Богородице. И его дар был признан лучшим.
(Христианская легенда).
Монахи в рясах от Версаче,
Чебучат в кельях гапака.
Им озаренье, не иначе,
А ну сваляйте дурака!
От гопака к ирландским танцам
Затем чечетка и фокстрот.
Стучат об пол ботинком, сланцем
Без хмурости и без забот.
Любой, кто в Бога верит. Сможет
Веселым танца языком.
До Бога донести, что гложет.
Рассыпаться в прах унынья ком!
Монах, не слушай осужденье!
А отчебучивай, любя,
Свой ритм. И в танце к Богу рвенье.
Тебя поддерживаю я.