Все оттенки души. Стихи - Александр Поздеев 3 стр.

Одиночество ловит такси на пустынном шоссе,
одиночество кошкой гуляло само по себе, надоело.
Одиночество клято и бито, и бьют его все,
как боксерскую грушу, но мне что за дело?
Что за дело? Я рыцарь давнишний его,
загулявший пророк, завсегдатай тех истин, где слезы.
Равносильны как образ моей королевы Марго,
и печальны как осенью позднею розы.
Одиночество я от несчастной юдоли спасу,
и согрев в безобразных, побитых ладонях навечно.
До погоста, за пазухой теплым щенком пронесу,
с одиночеством жизнь не течет скоротечно.

За горизонтом будничных забот,
там где осталась память навсегда.
В холодной пустоте как звездный бот,
живая нить связует времена.
Она к истокам сердца держит путь,
холодный разум пламенем прошьет.
И жизни возвращая нашу суть,
не сманит, не предаст, и не солжет.

Я в мыслях и делах своих хочу,
отвергнуть холод мысли равнодушной.
Но вновь и вновь я вопреки молчу,
когда встречаю взгляд заблудший.
Но если совесть все, же жжет в груди?
и молит сердце  «Дай ему ответ».
Взаимность, состраданье пробуди,
и руку протянув, скажи  «Привет!».
Пусть маски равнодушные вокруг,
ты слышишь, в сердце искорка зажглась!
Душевной пустоты распался круг,
ещё теснее с небом стала связь.

В последний день он вышел на крыльцо,
и летний воздух сладостно вдохнул.
Как легкий ветерок обдул лицо,
спокойно в гамаке своем уснул.
Под пенье птиц, под шелест дальних трав,
поэту снились детские года.
Все тайны окруживших дом дубрав,
и родников студеная вода.
Домишко с покосившимся крыльцом,
тепло отцовских, крепких сильных рук.
И мама с чуть обветренным лицом,
с следами неизбежных женских мук.
Нет! не забыть, не вычеркнуть нельзя,
Момент, когда покинул отчий дом.
Как далеко не увела стезя,
как не прошелся по годам излом.
И даже в ожидании конца,
забыть не можешь этот светлый мир!
Пусть даже ты остался без венца,
и без тебя прошел мирской, суетный пир.
Поэт обрел свой внутренний венец,
в последний день он просто отдыхал.
Его уход злой немощи конец,
со стихами новыми по почте шел журнал.

Под легкою стопой не дрогнет половица.
Движений, пируэтов мастерица-
Жеманный реверанс, наклон слегка-
Ты словно лебедь плавна и легка.
Как крылья нежные вверх поднимаешь руки.
Спеша наперекор своей разлуке,
печальный лебедь крылья распластав,
летит, любить и верить не устав.
О верь! Ты вся сама теперь полет.
Преодолев злой тяготенья гнет,
ты раскраснелась Розовым румянцем,
живя лишь им одним, святейшим танцем.
Но как бы, ни была увлечена,
бывает миг замрешь привлечена.
Мальчишки полным восхищенья взглядом,
и понимаешь что любовь так рядом.
Подобно во время страсти роковой,
взмывают лебеди над страстью и бедой.
И зла непреходящую безмерность,
преодолеет их друг другу верность.

Рак коварен, болезнь одиночества,
если клетке строптивой и гордой одной.
По какой-то причине другой послужить не захочется,
отомрут они быстро всей дружной гурьбой.
Так и в обществе сильно себя возвышающий,
клетке раковой, будто подобен сжирающей всех.
Быстрым шагом до бездны смертельной, шагающий,
он на горе чужом создает свой фальшивый успех.

Мы дрогнем сегодня под тяжкой пятой Ахиллеса,
и Троя навеки в забвенье веков упадет.
Умрем под ударом Эллады, но этот эгейский повеса,
бессмертною пяткою двадцать веков проживет.
Мы души троянцев взвываем « Потомки оставьте Елену,
нельзя на войне, и пожаре судить красоту.
Не нужно мутить злую Стиксову пену,
забвенье ведь тоже стремиться войти в высоту.
И лучше забвенье, оно осужденья сильнее,
на мрачных костях прорастает величья трава.
Недаром всех истин лишь память бывает скромнее,
и если она забывает то тоже права.
А сколько разбросано в времени яблок раздора,
и скольким богам их делить до скончания веков.
Война до абсурда, до зернышка, вздора,
война до истления всяких оков.
Эгейцы не хвастайтесь, вы победили не Трою,
в Троянском пожаре навек вы убили любовь.
И только Гомера сказаньем волшебной тропою,
величьем воспет род убийц проливающих кровь.
А что же Елена? её красота бесконечна,
Гомером начатая песнь к Мальденштаму легла.
Любовь это тайна, которая так бесконечна,
и женщина эта мы верим её сберегла.

Мы дрогнем сегодня под тяжкой пятой Ахиллеса,
и Троя навеки в забвенье веков упадет.
Умрем под ударом Эллады, но этот эгейский повеса,
бессмертною пяткою двадцать веков проживет.
Мы души троянцев взвываем « Потомки оставьте Елену,
нельзя на войне, и пожаре судить красоту.
Не нужно мутить злую Стиксову пену,
забвенье ведь тоже стремиться войти в высоту.
И лучше забвенье, оно осужденья сильнее,
на мрачных костях прорастает величья трава.
Недаром всех истин лишь память бывает скромнее,
и если она забывает то тоже права.
А сколько разбросано в времени яблок раздора,
и скольким богам их делить до скончания веков.
Война до абсурда, до зернышка, вздора,
война до истления всяких оков.
Эгейцы не хвастайтесь, вы победили не Трою,
в Троянском пожаре навек вы убили любовь.
И только Гомера сказаньем волшебной тропою,
величьем воспет род убийц проливающих кровь.
А что же Елена? её красота бесконечна,
Гомером начатая песнь к Мальденштаму легла.
Любовь это тайна, которая так бесконечна,
и женщина эта мы верим её сберегла.

Молчанье женщину томит,
привычней милая болтливость.
О час святой! когда спешит,
к губам иным нетерпеливость.
Заветный час, слепой ночник,
погаснет, и вдвоем оставит.
Любя к любимой я приник,
судьба все по местам расставит.
Молчанье удаляю прочь,
привычней милая болтливость.
Могу я женщине помочь,
Спеши моя нетерпеливость.

Как быстро шарики планет,
скользят по комнате пустой.
Сквозь призму вдаль бегущих лет,
сквозь век событностью густой.
И в точке их соприкасанья,
Ни тени и ни звука нет.
И исчезают ожиданья,
их вдаль уносит зыбкий свет.
Здесь жизнь кипела, а теперь,
сквозь тишину метеориты.
Пронзают в бесконечность дверь,
мечты, желанья в хаос слиты.
И лишь забвения трава
растет, обильна и густа.

Держал тебя в ладошке обнаженной,
и согревал дыханьем теплых губ.
Колючий пепел злой души сожженной,
коростой осыпался, черен, груб.
Ты по эльфийски плакала снегами,
и крылышки с булавочный пятак.
Росли за спинкой, укреплялись днями,
и вот раскрылись, это не пустяк!
Полдевушки-полбабочки как в сказке,
и спазм на сердце не дает дышать.
Я выходил тебя, и без опаски,
ответных чувств наверно волен ждать.
Но ты презрела жалости влеченье,
и вот расправив крылья без забот.
По эльфьи упорхнула вдоль теченья,
В любовный вечный свой круговорот.

Когда я вижу женщину раздетой,
мне хочется быстрей её одеть.
И приласкать, любимой и согретой,
от счастья заставляя сердце петь.
В ней чудной и любимой, в малых крохах
желанный микрокосмос крепких чувств.
Любовь присутствует в сомненьях, тайнах, вздохах,
и все это изящнее искусств.

Детство то страшные сказки от Роу,
редки поездки в деревню, где бабка доила корову.
Дым комбината, и серная пыль на окне,
Милое детство, я был им доволен вполне.
Не деревенская бабушка чтенью учила,
шлепая влегкую мне говорила.
 Вырастешь, будешь большой, золотой человек.
Эти слова доброты я запомнил навек.

Удмуртское детство коротенький миг,
Как скотч прицепился к лесам разрушенный хутор.
Меня  пятилетнего  деда лесничий подстриг,
и помню ещё, что гуся с индюком вроде спутал.
Бабуля смеялась, какой же забавный внучок,
но грусть проскользнула в глазах, чуя пропасть разлуки.
И вот открывая большой на замке сундучок,
оттуда достала языческий крест, и положила в руки.
 Ты к сердцу внучок этот крест прислони,
и там где живешь на далеком Урале.
Тебя обижающих им осени,
но вспомни и сам, что ты сделал плохого вначале»
Бабуля я даже не помню лица твоего,
лет тридцать минуло, прошедшее стало легендой.
Но я, оттолкнувшись, по жизни пошел от креста от того,
по ленте судьбы бесприютной и бедной.
Бабуля прости, я языческий крест променял,
на крепкую истину единородного Бога.
Но боги язычников знаю, не любят менял,
и будет отступникам только с шипами дорога.