Выбросите это, немедленно! и подумав, добавила до кучи: Пожалуйста!
Равнодушно развернувшись, прошлась по залу в лифчике. Да и джинсы тоже на хер! И вот я в мокром белом белье зеркала угодливо являют просвечивающие местечки, и дурацкий-дальше-некуда цвет волос шляюсь по рядам вешалок. Охранник слюняво ухмыляется. А ведь ему бы надо меня выгнать к долбанной матери! Пара посетительниц немеет. Я нарушаю общественный порядок и ничего! Это ведь так и надо, они же ВСЕ точно знают с малолетних щей такое позволяют только деньги. Причём, если это не твои деньги. Свои, кровные, так не побросаешь в помойку негодных капризов. Ну, и терпите, и давитесь грязной пеной зависти! Не зря же мои дорогие производители бросали меня одну в плохонькой квартирке, битком набитой злыми духами мучительных детских страхов, и одной-единственной молитвой чтобы настал вечер и святые Они пришли домой!! Я всё думала неужели, ну неужели же для того поковеркано моё детство, изломана моя слабая психика, чтобы я сейчас могла рыться в Гуччах и Мексах как ленивая курица? Это им на извращенный алтарь брошено святое, пугливое и невинное, то, что должно быть САМЫМ ЛУЧШИМ в жизни каждого человека ДЕТСТВО?! И не просто, а моё, моё детство, граждане-господа!!! Да, Иваночка, да, детка моя сладкая, мусю-сю! На вот тебе оранжевенькую простецкую тряпчёнку за 2 800, не мерзни! Твое здоровье ведь ох, как дорого! Один подгнивший зубик в 3 400 обошёлся. И + пузырёчек коньячку, чтобы со следующим зубиком всегда могла на дяденьку-оченьхорошего-стоматолога рассчитывать! Да, а кстати, деточка ну неприличненько же в трусиках вот тебе юбочка за 1 250, джинсовенькая, со складочками, и такая, бля, коротенькая вся попа наружу! А попа-то не хухры-мухры, 102 сантиметрика уже! Ну да, как раз для такой юбочки, и делают же, думают, хорошо смотрится? Уроды. Тогда уж и ремешочек к ней за 1 780. И галстучек не в тему, зато за 2 870. Чулки в клеточку вот это я люблю. Куртку серую, невыразительнейшую, и не в тему. Сапожки проститутские на шнуровке до колена. Сигарету у охранника. Чек на папино имя. Позвонили удостоверились. Расплылись в улыбочке. Ах, да! Напоследок ненависть к этим убожествам взяла своё прошвырнулась ещё раз по залу. Выбрала что-то совсем уж идиотическое полосатое. С железяками и стразами, и впихнула продавщицам. Заотнекивались, курицы, а сами довольны. Халява! Взяли, не подавились, суки.
Выходя, я несколько успокоилась. Не суки они. Сука я. А они серость, тупая безликая каша. Отвратительная человечина. Какое имя не дай дрянь, уродцы, всё не под них. Они вообще ничто и имени никакого не надо. Безликие и безымянные.
Кажется, это и называется гордыней, и есть один из страшнейших грехов, наряду с самоубийством. Чтож, судьба, значит. Вкус суицида я уже знаю отлично. А гордыня всегда при мне была. Пыталась я честно, жить и быть в их бытии. Ни-фи-га. Не могу. И не подлежит обсуждению. Сама с собой я всё давно обсудила. И вам объяснять не буду. Непонятно и не надо. Не люблю я вас. Точка.
Вот иду, значит, попой верчу направо-налево. Приключений на неё ищу. Подъезжает этот как его? на байке, короче, черном «Урале». Ничё так, на лицо. Забыла, как звать. Поздоровкался, слез с машины, обниматься давай ну прям так и соскучился! Просто трахаться хочется, да видимо не с кем. Не байк же ему трахать не кобыла. Стою, он меня лапает, трындит чё-то, я не слушаю. Думаю дать не дать? Вроде как, отчего бы и нет? Ветра мне маловато. АУ (автоматическое удовлетворение) с другими, да и только. Но Ветер меня не любит. Я хочу его круглосуточно. А он делит меня с кем попало, и даже ни капли не волнуется этим. Горько мне, ох, больно! Да ещё и что-то не проходит дискомфорт между ног
Айда, поехали!
Куда, блондиночка моя? рожа наглая, симпатичная, пару дней небритая.
Куда хочешь! и непристойно вильнула бёдрами. Пропади всё пропадом.
Серьёзно? Ну смотри! Поехали.
Вот теперь вы радостно подрагивая ждёте описания дальнейших событий, смачно-похотливых в своих подробностях. Прошу!
Приехали на какую-то укромную поляну, на берегу Уфимки. Солнце после дождя светило с жуткой силой, будто стремясь скорее испепелить жизнь земную. А да, вам не это надо сейчас. Ну, про «это». Дело было в какой-то железной хреновине, по-типу заброшенной лодочной станции. Я забралась туда первой, юбка задралась до ушей, безымянный он присвистнул, и смачно облапал. Достал из кармана кусок клеёнки, специально видимо, заготовленный. Расстелил. Сверху куртку. Ложиться я не стала, приняла другую позу. Какую да сами навоображайте. С широко разведенными коленями и упором на локти. Чё сказать куннилингус был редкостно мастерский! Так даже Ветер не умеет, а ведь я полагала, что лучше умельца нет! Байкер то нежно, то настойчиво проводил языком, слегка прикусывая и всё так в момент нужный, будто чувствуя, чего мне именно в данную секунду надо, чтобы слишком быстро не кончить, и непрерывно скользить, как по канату над пропастью в бесконечном блаженстве! В оргазм я сорвалась, как в эту пропасть, и летела целую вечность. Кажется, я кричала и извивалась, не знаю. Помрачение сознания, во время которого он деликатно ждал моего возвращения в мир живых. Когда я открыла глаза, он дрожал от нетерпения. Я посмотрела на него с недоумением ну что за мудак станет дожидаться, пока девка в себя придет? Чё, думает, я ему теперь дам что-ли, такому тупому? Да не надо мне больше, а он мне никто, чтобы снова раздвигать ноги из признательности или жалости. Он, мало того, ещё и попытался взять меня, не сообразив, что ПОЗДНО! Я оттолкнула его, шепчущего какую-то уговаривающую хрень, и пытающегося повалить меня на спину. Но он, весь в дурмане нетерпения принялся настаивать, а я тогда применила злобное ядовитое оружие, страшнее которого в подобный момент не придумал бы и Сатана засмеялась гадливо и противно. Его это как громом поразило. Если бы горящая стрела воткнулась в самую простату он бы, наверное, только тогда испытал подобное, могу лишь туманно представить! Я заткнулась, и без тени жалости мерзкая сука, зачем так, редкостный любовник, за что ему? прошкандыбала к выходу, даже не оглянувшись на него, сидящего в жалкой позе, и не знаю может и дрожащего. Ветер не любит меня. Ветер не хочет меня, а лишь моё доступное сытое тело. Мне никогда не стать панком, и даже просто человеком по-настоящему дорогим извращённому широфренику Повиликину Гавриилу Евгеньевичу, Гане Ветру. И вот вся эта обида отдана ему безымянному байкеру, восхитительно владеющему языком, и СОВЕРШЕННО ни в чём передо мной не виноватому. А я отработанная Ветром шлюха, пузырь из-под водяры, вышвырнутый тяжелым ботинком на помойку за ненадобностью я пуста и стеклянна. Пешком пересекла два квартала, вечерело, от сырости стучали зубы солнце чёртово как накалило так и отступило, с равной злобой. Изощренный расчёт поджарить и заморозить. Странный и непонятный октябрь. А с меня будто все пенки сняли. Грязная я тварь. Достала ключи от запасной квартиры вон мой дом, новехонький, отличный, крыша зелёная. Предками купленная хатка специально к моему восемнадцатилетию. Умницы, они с тех пор туда ни разу не сунулись, только чтобы чисто технически проконтролировать процесс отделки. Там всё моё, в том числе и стратегический запас спиртов. Я могу периодически жить там сколько вздумается. Сначала пару месяцев выдержала, но готовить самой и обсуждать сериалы с мамой по телефону оказалось стрёмно, и я вернулась к предкам. Сохранив полную свободу выбора мест обитания. Единственно лишь, что на их территории я соблюдаю их Конституцию, а у меня они подчиняются моей анархии. То есть, анархия лишь для меня. Вот так.
Я подняла голову к наливающемуся антрацитом небу, и горячие слёзы стекли обратно в душу. Боль, боль заполнила собой до краёв. Пойти домой нет!!! Не могу сегодня их видеть! Борщ этот тети Нюрин-домработницын, папа с газетой, мама с зелёной маской на лице сидеть в своей пустой норе вообще свихнусь! Налакаюсь и выброшусь этаж седьмой, хоть и ни капли не хочу, у бухла свои истерические правила. Тут где-то за спиной и слева пропел мотор байка, и сердце дёрнулось! Я бегом туда, задыхаясь в жутких чувствах не простит! Не останется, и я сдохну, некому спасти!
Гоблин, Гоблин!! заорала я, как полный шиз, выбегая на дорогу, и кидаясь под колёса от отчаяния и «имя» его всплыло, минуя сознание сразу на язык.
Ты чё мать твою! Ебанутая! Куда, бля, лезешь, сука!! глаза просто квадратные, а мне не передать! Я подлетела вороной, вцепилась когтями в добычу, рвала на части, слезами:
Гоблин, прости меня, ну, прости, ради бога! Ну, пожалуйста! Ну, сука я, тварь подзаборная! Прости!
Он офигело пялится на мои непонятные страдания минуту точно, и неуверенно отстраняясь осведомляется:
Ты чё, Дика, пизданулась совсем? Чё надо-то теперь вдруг? Нет бы хоть на хуй послала, и то
Сил отпихнуть меня он в себе не находит, наоборот обнимает (победа!!), и бормочет примирительно:
Ну, ладно, ладно, харэ, чего ты! Объясни хоть путь-путём, у тебя крыша поехала нахуй, не вкурил я чего-то!
А я уже всю косуху ему пропитала слезами-соплями. Продолжая вздрагивать, хоть на деле приступ прошёл совсем. И не отрывая головы от его груди лепечу:
Пошли ко мне ночевать, а? Ну, пошли! Мне стрёмно в одиночку у меня бухло есть, и трава, если хочешь! Ганджа реальная, я тебе всё объясню, тока пошли!
Ну, Дика Дикая, ты даё-ошь! А сразу чё заломалась, как сука последняя? Я чуть не сдох, блядь!
Я поднимаю лицо, и впервые по-настоящему заглядываю ему в глаза карие с чёрными точками, смешливые и доверчивые, как у подрастающего щенка. Не глупые совсем. Этот дурацкий тон к таким глазам не идёт. Хотя, как посмотреть!
Далеко нет?
Нет. Резину тока купить, у остановки точка, через пару домов. А мой вот! я указала рукой, шмыгнув носом. Теперь доверчивую шалавистую дуру играем. В тему не в тему но прокатывает: байкер смеётся и хлопает по кожаному боку зверины:
Садись, что ж!
Через пару часов мы уже изрядно навеселе. Пиццу дожрали, вылакали бутылку текилы. Чё было не знаю. Чё будет тоже. Но не трахаться не разговаривать явно не и язык липкий? А где же эти как их? А, глюки! Нету. Хе-хе хе-хе-хе
Ах-ха-ха!! принимаюсь вдруг ржать во весь голос, даже не зная, весело ли мне? И так до упаду, до бессознания и до смерти Вселенной
А вот что интересно! Я садистка, или мазохистка? Мне чаще бывает больно, гораздо чаще, чем кому-то из-за меня! Значит, мазохистка. А я этого не хочу!!! Пусть будет больно другим. Значит садистка. Не знаю хочу Ветра, прямо сейчас. Сильно, больно, дико и зло.
Потащил её ебать, потащил её ебать
На шифоньер и на кровать
Иди сюда, сука!
Я не хочу!
Зато я хочу!!!
Хорошая сладкая, я люблю тебя, блядь, блядь..
Обыкновенный сексизм
Гоблин, а хочешь, поцелуемся, ты губами я ножом! Хочешь выпрыгни в окно тогда вместе мы поржём4
Отойдя слегка, я потащилась в туалет, и наступила на раскрытую тетрадь-дневник на полу. Подняла, заглянула, и когда зрение позволило, прочитала с трудом:
«Поразмыслив, я пришла к выводу, что я все-же больше мазохистка, хоть иногда и приятно подчинять; а ты садист, хоть иногда желаешь унижений. Это же и так видно, по нашему сексу! Я прошу грубости, и тебя это зажигает. Потому мы периодически меняемся ролями. И тем счастливы»
Дура. Тоже мне, счастье
Пару недель спустя я перекрасилась снова, на этот раз в тёмно-медовый, с золотистыми прядями, очень клёво к глазам шоколадным. Это мама не вытерпев, дала денег, и отправила в дорогой салон. Я провела там три часа, подрезала волосы под удлинённое карэ, и чёлку добавила. Кр-расота! Выходя, промелькнула мыслишка а Ветру бы понравилось? Но так вяло и пугливо, мелькнула и испарилась. Лень и тоска вспоминать про него. Менять надо любовничка. Этот уже да! стирается.
Распотрошила счёт свой основательно, пошла домой к себе, звякнула маме, что снова решила пожить самостоятельно.