По листку было видно, что перечитывали его не раз. И как обычно, когда держала Анна Владимировна в своих руках свидетельство чужой живой жизни, собственная ее жизнь казалась ей бледной, незначительной, будто воробышек из зоопарка, и даже чужие драмы вызывали у нее едва ли не зависть.
А вот еще письмо, без конверта, но с датой 13 мая 1948 года. «Зоенька, птичка моя! Здесь меня спасает только мысль о Тебе, только предчувствие твоего голоса (и не только!). Прости сумятицу моих мыслей, а планов и вовсе нет, да и что может быть нелепей планов, правда? Ты, птица, знаешь, что летом летят на север, а зимой на юг, а кто назначает зиму и лето? Ласточка моя! Вспоминай хотя бы иногда твоего К.».
«Ну вот, еще один», нахмурилась Анна Владимировна. Этой истории тоже могло хватить на приличную биографию. Да, Анна Владимировна умела читать между строчками, дописывая кое-что за авторов, и частенько ее догадки действительно подтверждались. В ней проснулся охотничий азарт, захотелось узнать всю правду про Зою Ямпольскую, разложить ее по полочкам и цитатам, уточнить и обосновать. «И выдумать», довольно громко произнес внутренний голос.
Анна Владимировна почувствовала, что утомилась. Она отложила бумаги, сняла очки и, немного шаркая в удобных домашних тапках без пяток, направилась на кухню пить чай. Кухня была любимым местом во всей квартире. Окно выходило во двор, можно было посматривать, как бегают мальчишки по полусгнившей деревянной горке. Вот вышел гулять сосед с боксером Фросей. Ведут домой кудрявого мальчика из соседнего подъезда, в руках у мамаши футляр со скрипочкой, а мальчишка смотрит на поломанную горку, и вся его тщедушная фигурка тянется куда-то «от». Анна Владимировна вздохнула, да, если бы у нее был такой сын (или внук), она не стала бы его заставлять и так далее Но это «бы» вставало Великой китайской стеной между ней и окружающим миром, как мир не нуждался в советах Анны Владимировны, так и Анна Владимировна, по сути, не нуждалась в этом полном недоразумений, помоек, несбывшихся надежд, болезней и постылой работы мире. Список можно продолжать, но и этого достаточно для нашей утонченной героини. Впрочем, свою работу она не то чтобы любила, но переносила легко тишина архивов, книжная пыль, единицы хранения. Минуты вдохновения заставляли наперегонки бежать стрелки часов, и тогда работа казалась не работой, а «служением».
Итак, Анна Владимировна налила в чашечку чая. Крепкий она давно уже пить не могла (не спалось ночью), а пила так, седьмую воду на киселе, с апельсиновыми корками и шиповником, или цветками липы, или березовыми листиками. Вкусно и тепленько. Ложечка звенела о фарфоровую чашку, динь-динь. Сахар в чай не добавляла, а покусывала шоколадку, заворачивая ее после чаепития обратно в фольгу и кладя на полочку в холодильник.
Ночью пришла Зоя Яковлевна. Она была в том же возрасте, что и умерла, но одета в какое-то легкомысленное одеяние из шелка и газа, к тому же розовое. Она присела на краешек стула (а быт Анны Владимировны был скорее спартанским, ни дивана, ни удобных кресел узкая кровать да венские стулья), одергивая подол платья и поправляя прическу, и выжидающе смотрела на Анну Владимировну, когда та проснется. Анна Владимировна приподнялась в постели и вопросительно посмотрела на гостью.
Лежите, лежите, закивала головой Зоя Яковлевна.
Чем могу? вежливость Анны Владимировны спросонья была автоматической.
Вы же ищете? Я и расскажу, где зарыт клад
Клад? Анна Владимировна сразу представила сундук со старинными украшениями, инкрустированными драгоценными камнями столовыми приборами и пр. и пр.
Для одних клад в земле лежит, для других по улицам ходит. На двух ножках да понемножку Зоя Яковлевна говорила с такой интонацией, с какой читают книжки маленьким детям.
Анна Владимировна старалась все запомнить слово в слово, чтобы потом, при свете дня, расшифровать странное послание.
Ходит по улицам? переспросила она, после того как пауза несколько затянулась.
Была одна нога, да и та сломалась. Вон их сколько порубили-то тополей!
Да, говорят, дуплистые они, хрупкие от сильного ветра на человека могут упасть, на провода
А разговоры слушать зря небо гневить. Ему молчание любо.
После этой фразы Зоя Яковлевна встала и подошла к окну. Напоследок обернулась, как будто хотела добавить что-то очень важное, но передумала. И в одну секунду растаяла, а ведь Анна Владимировна думала, что так бывает только в кино.
Была одна нога, да и та сломалась. Вон их сколько порубили-то тополей!
Да, говорят, дуплистые они, хрупкие от сильного ветра на человека могут упасть, на провода
А разговоры слушать зря небо гневить. Ему молчание любо.
После этой фразы Зоя Яковлевна встала и подошла к окну. Напоследок обернулась, как будто хотела добавить что-то очень важное, но передумала. И в одну секунду растаяла, а ведь Анна Владимировна думала, что так бывает только в кино.
Следующие два дня были выходными, и Анна Владимировна смогла их полностью посвятить разбору бумаг, не отвлекаясь на ненужное. Она даже в магазин за хлебом не стала выходить, сообразив какие-то лепешечки из остатков кефира. Была надежда на дневники, но дневников старуха не писала. Письма были, и все они адресованы были ей, кроме одного, в Мариуполь, которое вернулось с комментарием «адресат выбыл», и хранилось в запечатанном конверте.
Анна Владимировна конверт вскрыла, испытывая противоречивое чувство то ли она делает что-то запретное, то ли это письмо адресовано непосредственно ей, Скрынниковой А. В., а не выбывшей неизвестно куда Алехиной Л. И.
«Лилечка, здравствуй! Пишу и не чаю, что ты это письмо получишь. Уж лучше бы не получила, но писать надо, обещала твоей матери, царствие ей небесное. А обещала я сообщить тебе, что и фамилия твоя Алехина, и отчество Игоревна даны тебе отчимом, а не отцом, и лишь после смерти его велела мне покойная Ирина Максимовна рассказать тебе правду. Отец твой, Портнов Аркадий Владиславович, был расстрелян в 1939 году, когда тебя еще не было на свете, милая моя крестница. И есть мое подозрение, что способствовал этому не кто иной, как Алехин Игорь Михайлович, твой отчим. Ирина Максимовна, впрочем, в это не верила. Она всегда старалась не верить в плохое. Любящая тебя Зоя»
Анна Владимировна перечитала письмо еще раз. Острое сочувствие к судьбе неизвестной ей Лилечки, Ирины Максимовны и Аркадия Владиславовича было удивительным ей самой, но особенно сильной была обида, что письмо так и не настигло адресата, и, похоже, Зоя Яковлевна других попыток восстановить справедливость и не делала, ведь не зря же она хранила это письмо, и хранила нераспечатанным? И не случайна же проговорка «Уж лучше бы не получила» Анна Владимировна посчитала, сколько лет должно быть сейчас этой Лилечке, если она жива, не так уж много, есть шанс найти, рассказать правду «по поручению Зои Яковлевны». Полно, действительно ли по поручению? И Анна Владимировна решила прогуляться, чтобы как следует собраться с мыслями.
Воздух был так густ от аромата мокрой земли, опавшей листвы, и еще чего-то бензинового, что кажется, не дышишь им, а питаешься, ощущая весомость каждого глотка. Дождь то начинался, то будто передумывал, то снова сомневался. Анна Владимировна не взяла зонтика, и теперь только поглубже вжалась в пальто.
Анна Владимировна сама не заметила, как правда жизни Зои Яковлевны (еще только угадываемая по скупому пунктиру бумажных свидетелей) начинает пересиливать художественную правду выстраданной мистификации. Визит к Ахматовой, задуманный как кульминация судьбы и главная ее тайна, катастрофически мерк перед реальностью. Но просто так Анна Владимировна не сдастся!
Она почти не удивилась, когда, подходя к дому Зои Яковлевны, увидела в окнах свет. Ну, конечно, родственники! Буквально через несколько минут в дверном проеме появился племянник с большим черным полиэтиленовым мешком для мусора. Анна Владимировна шагнула в тень, но предосторожность была излишней ее никто бы не узнал. Племянник поставил мешок рядом с помойкой и сразу ушел. Преодолевая стыд (или предрассудки), Анна Владимировна приблизилась к помойке, заглянула в мешок. Там были какие-то тряпки, служившие когда-то одеждой.
«А тебе не жирно одной столько будет?» Анна Владимировна вздрогнула от грубого голоса, прозвучавшего совсем рядом. Она узнала профессионалку с сумкой на колесиках: женщина обходила каждое утро окрестные помойки. Запомнить ее было легко по красной вязаной шапке и тележке. Анна Владимировна покраснела и отдернула руку, как будто ее поймали с поличным. «Меня интересуют только бумаги» пробормотала Анна Владимировна. «А-а-а, макулатура», понимающе протянула женщина, обнажив пустоту рта. От женщины дурно пахло. «Да-да, макулатура, а остальное, пожалуйста, берите» и Анна Владимировна поспешила удалиться, но, пройдя несколько шагов, засомневалась а правильно ли она делает? В этот момент и раздался резкий окрик: «Эй, куда же ты, вот твоя макулатура!» (Женщина произносила «мукулатура»).