Все общество встало, чтобы приветствовать таким образом рекомендованного гостя. Мужчины и пожилые актрисы поклонились ему в духе исполняемых ими ролей, а молодые приветствовали его отчасти с дружеской сердечностью, отчасти с кокетливой сдержанностью, смотря по тому, в каком жанре они чувствовали себя сильнее. Бломштедт ответил немного чопорным и неловким поклоном, который тем не менее указывал на его принадлежность к лучшему обществу, настроив в его пользу молодых дам и возбудив в них сильное желание сделаться руководительницами этого красивого, богатого молодого человека при его первых опытах в области любви и ухаживаний.
Одна из актрис, сидевшая в темном углу на диване, быстро встала и подошла к барону. Она была стройна, но в то же время имела пышную фигуру и, в отличие от других, одетых по французской моде, носила русский костюм, который особенно шел к ее красивой грациозной фигуре. Короткая юбка из темно-синего шелка обнаруживала ее ноги, обутые в хорошенькие полусапожки из красной кожи, обшитый мехом шушун[11] придерживался у талии серебряным кушаком, широкие рукава раскрывались на локтях, оставляя обнаженными прекрасные руки, нежная белизна которых соперничала с белым шелком подкладки. Браслеты с драгоценными камнями украшали кисти рук, нежная кружевная ткань обхватывала стройную шею и колебалась, как воздушное облако. Лицо, не будучи классически прекрасным, было полно неописуемой, таинственной прелести; немного низкий лоб был обрамлен естественными, не напудренными, каштанового цвета локонами, и хотя эта прическа не подходила к русскому костюму, но очень шла к лицу, придавая всей фигуре какое-то фантастическое очарование. Немного бледный цвет лица, казалось, оживлялся внутренним огнем, что скорее чувствовалось, чем было видимо для глаза. Большой рот с полными красными губами и красивыми блестящими зубками указывал на горячий темперамент; эти губы словно были созданы лишь для того, чтобы целовать и собирать благоухающую пену с полного кубка жизненных наслаждений. Но удивительнее всего были под слегка сдвинутыми бровями чудесные глаза, которые, казалось, имели способность отражать в себе всякое чувство, всякую мысль то они широко раскрывались, то снова суживались, то вспыхивали ярким пламенем, то принимали мечтательное выражение, то насмешливо вызывали смелую шутку, то с горячим чувством проникали в самую душу.
Эта дама была первая солистка императорского балета, и, даже когда она не была на сцене, по каждому ее грациозному движению можно было видеть, что она являлась представительницей искусства живой пластики и мимики.
Вы немец? сказала она, протягивая Бломштедту свою красивую руку. Меня сердечно радует возможность приветствовать соотечественника, так как и я также родилась в этой удивительной Германии, где бесконечно скучаешь, когда находишься в ее пределах, и по которой испытываешь тоску, когда находишься далеко от нее, в особенности если суждено жить здесь, в этой ледяной России, как нам определила судьба, и еще вдобавок целыми неделями только наслаждаться прекрасными обедами и ужинами нашего любезного хозяина, даже не имея случая показать свое искусство.
Молодой человек после некоторого робкого колебания взял протянутую ему руку, а когда его тонкие, мягкие, как бы от внутреннего огня горячие пальцы в крепком пожатии коснулись руки прекрасной танцовщицы, он почувствовал как бы электрический ток, прошедший по всему его телу; он потупился пред пронизывающим взором артистки и почувствовал, как краска разлилась по его лицу.
Мадемуазель Мариетта Томазини, сказал Евреинов, представляя молодую девушку, первая жемчужина балета ее императорского величества.
Полно! весело смеясь, воскликнула прекрасная танцовщица. Оставим это имя для афиш, оно звучит так красиво и романтично, и все думают, что только итальянки могут петь и танцевать. Но для вас, мой соотечественник, я называюсь Мария Томас, это мое истинное имя. Я родом из Гамбурга. В сущности глупо, что я подчинилась нелепому предубеждению и не доказала этим варварам, что немка может точно так же хорошо танцевать и, добавила она с плутовским, вызывающим взглядом, быть такой же прекрасной, как и итальянка. Или, сказала она с внезапно сверкнувшим взором, быть может, вы более искренне пожали бы мне руку, если бы я действительно приехала из страны апельсинов, бандитов, воров и огнедышащих вулканов?
Полно! весело смеясь, воскликнула прекрасная танцовщица. Оставим это имя для афиш, оно звучит так красиво и романтично, и все думают, что только итальянки могут петь и танцевать. Но для вас, мой соотечественник, я называюсь Мария Томас, это мое истинное имя. Я родом из Гамбурга. В сущности глупо, что я подчинилась нелепому предубеждению и не доказала этим варварам, что немка может точно так же хорошо танцевать и, добавила она с плутовским, вызывающим взглядом, быть такой же прекрасной, как и итальянка. Или, сказала она с внезапно сверкнувшим взором, быть может, вы более искренне пожали бы мне руку, если бы я действительно приехала из страны апельсинов, бандитов, воров и огнедышащих вулканов?
Бломштедт еще не выпустил ее руки. Танцовщица слегка наклонилась к нему и незаметно подняла ее, и, сам не отдавая себе отчета, словно повинуясь какому-то магнитическому влиянию, молодой человек прижал свои губы к белой руке, издававшей нежное благоухание, которое одурманило его. Торжествующим взором танцовщица обвела всех присутствующих.
Ну, вот так и всегда бывает! заметила высокая красивая блондинка, которая также встала и хотела подойти к молодому человеку. Эта Томазини всегда тут как тут, всегда лезет вперед и все отнимает у нас пред носом!.. Надо же было на несчастье, чтобы судьба как раз привела сюда этого желторотого птенца, с которым она может говорить на непонятном для нас языке! Ну, пусть она его хорошенько оберет, нам какое дело? Это уж его судьба.
Она отошла в угол и, недовольная, громко зевая, опустилась на диван; другие молодые актрисы также казались мало обрадованными тем, что их юный гость, которым сразу все так заинтересовались, обращал внимание только на первую танцовщицу.
Мариетта все это увидела своими зоркими глазами, и насмешливая, презрительная улыбка заиграла на ее губах; держа руку молодого человека и доверчиво склоняясь к нему, она повела его мимо своих товарок к угловому дивану, на котором они и уселись.
Тем временем мужчины обступили хозяина гостиницы и засыпали его вопросами, скоро ли можно ждать приказа императрицы вновь начать театральные представления. Но Евреинов лишь пожимал плечами, и недовольные актеры возвратились к своему столу, чтобы докончить оставшиеся напитки и в тихом разговоре выразить свое негодование по поводу настроения государыни, которая вдруг утратила вкус к театральным представлениям и заставляла томиться в бездействии всю труппу, до сих пор пользовавшуюся ее особенным благоволением.
Хотя я и всегда радуюсь при виде соотечественника, сказала Томазини, удобно усаживаясь на диване возле Бломштедта, в особенности когда он так юн, так элегантен и умеет так любезно разговаривать, как вы, но все же теперь я еще более довольна, что счастливая звезда привела вас сюда, так как вы и понятия не имеете о том, в какой ужасной скуке мы живем в последнее время. Прежде нас почти ежедневно приглашали во дворец для представлений, а теперь мы уже целый месяц не выступаем, государыня не заставляет нас больше играть и словно лишила нас своей благосклонности: в этой варварской стране с нами уже больше никто не смеет быть знакомым. А прежде нам поклонялись, добавила она, и преследовали нас своими ухаживаниями здешние бояре, умеющие покупать благосклонность дам своими бриллиантами, даже не давая себе труда быть любезными. А так как императрица не приглашает нас играть, то никто из них не дерзает ступить сюда ногой, предоставляя нас обществу наших коллег. Но ведь те не что иное, как безжизненные деревянные куклы, пока гений поэта не вложит в них роли. Я благословляю свое искусство, на которое актеры и актрисы смотрят с пренебрежением. Мои танцы мое достояние; ни один поэт не должен вливать в меня свой гений, чтобы из моего рта слышать свои мысли: я сама слагаю свой танец и, если мне аплодируют, я не обязана относить половину успеха на чужой счет. Все же хорошо, что вы приехали! Мы будем разговаривать о нашей родине и не почувствуем своего одиночества, когда будем вдвоем, не правда ли, барон? Мы будем довольствоваться друг другом и сумеем утешить один другого, если остальные не будут обращать на нас внимания.
О, конечно, мадемуазель, конечно! сказал Бломштедт. Я буду счастлив говорить с вами на моем родном языке, и счастлив вдвойне, добавил он, снова целуя ее руку, что буду слышать родные звуки, произносимые такими красивыми устами, как ваши.