«По мостовой моей души изъезженной» - Маяковский Владимир Владимирович 8 стр.

Небывалей не было у истории в аннале
факта:
вчера,
сквозь иней,
звеня в «Интернационале»,
Смольный
ринулся
к рабочим в Берлине.
И вдруг
увидели
деятели сыска,
все эти завсегдатаи баров и опер,
триэтажный
призрак
со стороны российской.
Поднялся.
Шагает по Европе.
Обедающие не успели окончить обед
в место это
грохнулся,
и над Аллеей Побед
знамя
«Власть Советов».
Напрасно пухлые руки взмо́лены,
не остановить в его неслышном карьере.
Раздавил
и дальше ринулся Смольный,
республик и царств беря барьеры.
И уже
из лоска
тротуарного глянца
Брюсселя,
натягивая нерв,
росла легенда
про Летучего голландца
голландца революционеров.
А он
по полям Бельгии,
по рыжим от крови полям,
туда,
где гудит союзное ржанье,
метнулся.
Красный встал над Парижем.
Смолкли парижане.
Стоишь и сладостным маршем манишь.
И вот,
восстанию в лапы о́тдана,
рухнула республика,
а он за Ла-Манш.
На площадь выводит подвалы Лондона.
А после
пароходы
низко-низко
над океаном Атлантическим видели
пронесся.
К шахтерам калифорнийским.
Говорят
огонь из зева выделил.
Сих фактов оценки различна мерка.
Не верили многие.
Ловчились в спорах.
А в пятницу
утром
вспыхнула Америка,
землей казавшаяся, оказалась порох.
И если
скулит
обывательская моль нам:
 не увлекайтесь Россией, восторженные дети,
я
указываю
на эту историю со Смольным.
А этому
я,
Маяковский,
свидетель.

Дралось
некогда
греков триста
сразу с войском персидским всем.
Так и мы.
Но нас,
футуристов,
нас всего быть может семь.
Тех
нашли у истории в пылях.
Подсчитали
всех, кто сражен.
И поют
про смерть в Фермопилах.
Восхваляют, что лез на рожон.
Если петь
про залезших в щели,
меч подъявших
и павших от,
как не петь
нас,
у мыслей в ущелье,
не сдаваясь, дерущихся год?
Слава вам!
Для посмертной лести
да не словит вас смерти лов.
Неуязвимые, лезьте
по скользящим скалам слов.
Пусть
хотя б по капле,
по́ две
ваши души в мир вольются
и растят
рабочий подвиг,
именуемый
«Революция».
Поздравители
не хлопают дверью?
Им
от страха
небо в овчину?
И не надо.
Сотую
верю!
встретим годовщину.

Кто вы?
Мы
разносчики новой веры,
красоте задающей железный тон.
Чтоб природами хилыми не сквернили скверы,
в небеса шарахаем железобетон.
Победители,
шествуем по свету
сквозь рев стариков злючий.
И всем,
кто против,
советуем
следующий вспомнить случай.
Раз
на радугу
кулаком
замахнулся городовой:
 чего, мол, меня нарядней и чище!
а радуга
вырвалась
и давай
опять сиять на полицейском кулачище.
Коммунисту ль
распластываться
перед тем, кто старей?
Беречь сохранность насиженных мест?
Это революция
и на Страстном монастыре
начертила:
«Не трудящийся не ест».
Революция
отшвырнула
тех, кто
рушащееся
оплакивал тысячью родов,
ибо знает:
новый грядет архитектор
это мы,
иллюминаторы завтрашних городов.
Мы идем
нерушимо,
бодро.
Эй, двадцатилетние!
взываем к вам.
Барабаня,
тащите красок вёдра.
Заново обкрасимся.
Сияй, Москва!
И пускай
с газеты
какой-нибудь выродок
сражается с нами
(не на смерть, а на живот).
Всех младенцев перебили по приказу Ирода;
а молодость,
ничего
живет.

1. Рабочий!
   Глупость беспартийную выкинь!
   Если хочешь жить с другими вразброд
   всех по очереди словит Деникин,
   всех сожрет генеральский рот.

2. Если ж на зов партийной недели
   придут миллионы с фабрик и с пашен
   рабочий быстро докажет на деле,
   что коммунистам никто не страшен.

1. Не хочу я быть советской.
       Батюшки!
А хочу я жизни светской.
       Матушки!
Походил я в белы страны.
       Батюшки!
Мужичков встречают странно.
       Матушки!

2. Побывал у Дутова.
       Батюшки!
Отпустили вздутого.
       Матушки!

3. Я к Краснову, у Краснова
       Батюшки!
Кулачище сук сосновый.
       Матушки!

4. Я к Деникину, а он
       Батюшки!
Бьет крестьян, как фараон.
       Матушки!

5. Мамонтов-то генерал
       Батюшки!
Матершинно наорал.
       Матушки!
Я ему: «Все люди братья».
       Батюшки!
А он: «И братьев буду драть я».
       Матушки!

6. Я поддался Колчаку.
       Батюшки!
Своротил со скул щеку.
       Матушки!
На Украину махнул.
       Батюшки!
Думаю, теперь вздохну.
       Матушки!
А Петлюра с Киева
       Батюшки!
Уж орет: «Секи его!»
       Матушки!

7. Видно, белый ананас
       Батюшки!
Наработан не для нас.
       Матушки!
Не пойду я ни к кому,
       Батюшки!
Окромя родных Коммун.
Матушки!

1. Рабочий!
   Глупость беспартийную выкинь!
   Если хочешь жить с другими вразброд
   всех по очереди словит Деникин,
   всех сожрет генеральский рот.

2. Если ж на зов партийной недели
   придут миллионы с фабрик и с пашен
   рабочий быстро докажет на деле,
   что коммунистам никто не страшен.

1. Не хочу я быть советской.
       Батюшки!
А хочу я жизни светской.
       Матушки!
Походил я в белы страны.
       Батюшки!
Мужичков встречают странно.
       Матушки!

2. Побывал у Дутова.
       Батюшки!
Отпустили вздутого.
       Матушки!

3. Я к Краснову, у Краснова
       Батюшки!
Кулачище сук сосновый.
       Матушки!

4. Я к Деникину, а он
       Батюшки!
Бьет крестьян, как фараон.
       Матушки!

5. Мамонтов-то генерал
       Батюшки!
Матершинно наорал.
       Матушки!
Я ему: «Все люди братья».
       Батюшки!
А он: «И братьев буду драть я».
       Матушки!

6. Я поддался Колчаку.
       Батюшки!
Своротил со скул щеку.
       Матушки!
На Украину махнул.
       Батюшки!
Думаю, теперь вздохну.
       Матушки!
А Петлюра с Киева
       Батюшки!
Уж орет: «Секи его!»
       Матушки!

7. Видно, белый ананас
       Батюшки!
Наработан не для нас.
       Матушки!
Не пойду я ни к кому,
       Батюшки!
Окромя родных Коммун.
Матушки!

1. Три битых брели генерала,
был вечер печален и сер.
Все трое, задавшие драла
из РСФСР.

2. Юденич баском пропитым
скулит: «Я, братцы, готов.
Прогнали обратно побитым,
да еще прихватили Гдов.
       Нет целого места на теле.
       За фрак эполеты продам,
       пойду служить в метрдотели,
       по ярмарочным городам».

3. Деникин же мрачно горланил:
«Куда мне направить курс?
Не только не дали Орла они,
а еще и оттяпают Курск.
       Пойду я просить Христа ради,
       а то не прожить мне никак.
       На бойню бы мне в Петрограде
       на должность пойти мясника».

4. Визглив голосок адмирала,
и в нем безысходная мука:
«А я, я вовсе марала,
Сибирь совершенно профукал.
       Дошел я, братцы, до точки,
       и нет ни двора, ни кола.
       Пойду и буду цветочки
       сажать, как сажал Николя́».

5. Три битых плелись генерала,
был вечер туманен и сер.
А флаги маячили ало
над РСФСР.

1. Жил-был король английский,
весь в горностай-мехах.
Раз пил он с содой виски
вдруг
скок к нему блоха.
Блоха?
Ха-ха-ха-ха!

2. Блоха кричит: «Хотите,
Большевиков сотру?
Лишь только заплатите
побольше мне за труд!»
За труд? блохи?
Хи-хи-хи-хи!

3. Король разлился в ласке,
его любезней нет.
Дал орден ей «Подвязки»
и целый воз монет.
Монет?
Блохе?
Хе-хе-хе-хе!

4. Войска из блох он тоже
собрал и драться стал.
Да вышла наша кожа
для блошьих зуб толста.
Для зуб блохи!
Хи-хи-хи-хи!

5. Хвастнул генерал немножко
красноармеец тут
схватил блоху за ножку,
под ноготь и капут!
Капут блохе!
Хе-хе-хе-хе!

6. У королей унынье.
Идем, всех блох кроша.
И, говорят, им ныне
не платят ни гроша.
Вот и конец блохи.
Хи-хи-хи-хи!

Раньше были писатели белоручки.
Работали для крохотной разряженной кучки.
А теперь писатель голос масс.
Станет сам у наборных касс.
И покажет в день писательского субботника,
что Россия не белоручку нашла, а работника.

1. Мчит Пилсудский,
   пыль столбом,
   звон идет от марша

2. Разобьется глупым лбом
   об Коммуну маршал.

3. Паны красным ткут петлю,
   нам могилу роют.

4. Ссыпь в могилу эту тлю
   вместе с Петлюрою!

5. Лезут, в дрожь вгоняя аж,
   на Коммуну паны.

6. Да оборвут
   об штык
   об наш
   белые жупаны.

7. Быть под панским сапогом
   нам готовит лях-то,

8. да побежит от нас бегом
   выдранная шляхта.

9. Шляхта ждет конец такой.
   Ладно,
   ждите больше!

10. А за этой
   за войной
   быть Коммуне в Польше!