Barrida на тонком льду
Саша Лонго
Редактор Оксана Сизова
Корректор Сергей Ким
Дизайнер обложки Арсен Давлетшин
© Саша Лонго, 2019
© Арсен Давлетшин, дизайн обложки, 2019
Сон
Обессиленный гобой удрученно сползает полутонами хроматической гаммы страдающими и чувственными одновременно. Опьяняющая музыка Астора Пьяццоллы заполняет собой пространство, попадает в кровь, запуская химическую реакцию, бурлит и пенится внутри, как молодое вино Ее невозможно слушать вполуха, мимолетом. Ее можно только чувствовать кожей, пульсирующими нервными окончаниями, сердцем, готовым выскочить из груди. Ее можно только проживать. Остинатный ритм басов топчется в самом глубинном слое естества, кажется, он называется душой, утрамбовывая все, что накоплено в ней, превращая в нечто плодородное, на чем может произрасти страсть, вожделение, одержимость, вдохновение, воодушевленность, азарт Или что-то еще? От чего вскипает кровь Томно в «мясном» регистре начинают свою партию виолончели с тем, чтобы в следующий момент развернуть, показать всю земную чувственность этой музыки, передав соло скрипкам. Они рыдают, заходятся в головокружительном экстазе, звенят вибрато1 высокой ноты, стонут от сладострастия, взмывают фиоритурами2 в верхнем регистре, обрываются на полувздохе. Вся эта вакханалия звуков заставляет трепетать всеми фибрами, оглохнуть от пианиссимо3, прислушаться к tutti4 всего оркестра и услышать сквозь музыку свою историю. Ни на что не похожую
Ее ладонь в руке партнера Ах, какой это партнер! Когда танцует танго, он Бог. Ее рука ощущает нежный шелк его рубашки, литые мышцы, которые придают уверенность в том, что все будет хорошо. Вот что бы ни случилось. Его глаза вгрызаются в ее зрачки. Их взгляды, как бойцовские собаки, которых просто невозможно расцепить, такой силой обладает это притяжение, пока они в abrazo5. Ее стан вьется вокруг партнера, нога оплетает его ногу, в то время как очаровательная головка с опущенным подбородком, изогнутой гибкой шеей, сверкающим взглядом, не смея оторваться от его глаз, исполняет резкие, графичные движения. Как мучительна эта пытка не видеть, не осязать! Эти льнущие руки, волнующие объятия, схватка, когда вот, наконец, ее ладони на его лице. И непокорная усмешка, изламывающая его губы, когда воля о волю, самолюбие о самолюбие высекают искры, пока смерть не разлучит их Жесткое несентиментальное движение, которым он отбрасывает ее ласкающие руки от своего лица. И вот теперь уже она дразнит, завлекая звенящими, нечеловечески красивыми, изломанными позами. Манит, околдовывает чарующей решительной пластикой уверенной и знающей себе цену женщины Отточенность движений напрягает глаз до рези, как будто слишком долго смотришь на изображение, которое в какой-то момент начинает плыть от предательски затуманившей взгляд слезы. И в тот момент, когда он вторгается на ее территорию, резкий толчок руками в грудь Почти неэстетичный, как в уличной драке, но волнующая эротичность жеста цепляет, обволакивая взбитой пеной желания. И снова страсть, которая плавит пространство между ними, накаляя воздух, пока не сокращает дистанцию до минимально возможной Они сливаются во что-то невообразимо прекрасное, легкое соприкосновение плеч, открытое объятие, которое напоминает незакольцованный круг, расцветающий буквой «V». Виктория, победа Над кем, чем? Этот танец она воспринимает как состязание воли, в котором непременно кто-то должен победить. Теперь boleo6! Какой завораживающий мах свободной ногой от колена назад, вметнувший алый шелк юбки, как пламя, в котором можно сгореть дотла Но разве это уже имеет значение? И снова попытка вторгнуться на ее территорию, и вновь его нога тесно прижата к ее бедру. Она отталкивается и, раскинув руки, словно чайка крылья, удерживая равновесие, упирается острым носком туфли в его грудь. О, эта изогнутая ножка с высоким подъемом и бесстыдно задранной юбкой, оголяющей бедро. Но он, отклонив корпус назад, словно врос в паркет, раскидав в этом безумном вожделеющем полете крепкие мускулистые руки И снова они вгрызаются друг в друга глазами.
А вот теперь, когда ей кажется, что она «победила» весь мир своей женственностью и такой смелой, откровенной чувственностью, barrida7. Нога, которую передвигает по паркету партнер, напряжена до предела, звенит, как струна. Это потому, что она мыслями внутри этого движения. Она чувствует работу каждой мышцы, сложной вязи связок, каждого сустава: от импульса, зарождающего движение, до амплитуды исполнения, все пронизано осознанностью проживания здесь и сейчас. Она испивает ее до конца, как чашу с терпким вином. Еще раз boleo! И опять мыслью в самую сердцевину движения. Только так можно сохранить баланс тела, только так можно пребывать в равновесии чувств. И снова мах теперь уже внутрь, под колено партнера. И вновь филигранная отточенность и резкость, от которой саднит в глазах. Но ради этого момента в танго можно все отдать когда вот так ее бедро на ноге партнера, и он ее ведет, почти укрощенную, но Снова взмах непокорной головы, глаза, приклеенные к его взгляду. Они как будто не могут от него оторваться, может быть, на самую малость на долю секунды, чтобы затем четким движением снова приковаться к нему, схватить зрачками страстных глаз и влюбить в себя без оглядки.
Она не замечает, что уже давно танцует по тонкому льду, который предательски блестит застывшей слезой. Она как будто утрачивает свое превосходство, переставая ощущать твердь паркетной доски. Прогнувшись назад в поддержке, она лишается взгляда партнера, разоряя себя еще больше. И только чувствует свою ладонь, крепко сжатую его рукою. И подняв голову, из последних сил цепляясь за его взгляд, который на этот раз ничего не выражает, окончательно теряет равновесие, и, пошатнув его незыблемую позицию, но не сломав рисунка танца, она бесславно сползает к его ногам И в этот отчаянный момент обреченно принимает решение сдаться
День подвядшего оливье
Зима в этом году выдалась бесснежной. Скучной. Была какая-то маета в том, как она ждала снега. Каждый день она думала, что вот сегодня наконец-то ляжет снег и целомудренно прикроет ветви деревьев, канализационные люки во дворе, серую промерзшую землю, сделает погоду мягче, разольется вокруг белым сиянием зимней свежести, наведет порядок и чистоту, как когда-то делала она в день своего рождения в далеком детстве. Да мало ли что может снег? Самое главное он способен вернуть ей веру в чудо! В праздник С праздником у нее долгая детская история. Уже в течение 20 лет она предпочитала отмечать свой день рождения одна чтобы побыть наедине со своими воспоминаниями, которые возвращали к себе. Желательно в ресторане, потому что Здесь барабанная дробь она слишком часто вспоминала алюминиевый тазик оливье, нарубленный ее неумелой детской рукой. Последнее время она отмечала свои дни рождения в лучшем ресторане Москвы. Слово «лучший» она прибавляла мысленно, характеризуя все, к чему прикасалась, подтверждая свои собственные достижения и социальный статус. Это грело ее. Про то, как она пробиралась к своему благополучию, какими тропами шагала к вожделенному покою и стабильности, она предпочитала никому не рассказывать.
Котова Кира Валерьевна, в замужестве Арсентьева, родилась 1 января в поселке городского типа Белая Речка Владимирской области. С момента, как она осознала, что значит день рождения с его извечными атрибутами нарядным платьицем, бантами на голове и подарками виновнику торжества, она возненавидела свой персональный праздник. Кира рано потеряла мать (ей не исполнилось и четырех) и росла с отцом и двумя братьями. Много позже она узнала, что мать умерла внезапно оторвался тромб. От Киры поначалу это скрывали, говорили, что мама уехала в длительную командировку. Но Кира по общей траурной тональности всех вокруг, горю, которое поселилось в доме, по вдруг ставшему неласковым отцу, по сочувствующим взглядам соседей, которые, украдкой утирая слезу, жалостливо смотрели на нее и покачивали головами, поняла: случилось что-то страшное. Поначалу Кира часто спрашивала о матери и еще очень хорошо помнила ее образ и запах. Особенно руки. Но с каждым годом воспоминания стирались. Образ матери мутнел и проступал, будто сквозь прокопченное стекло. Постепенно он выветривался из Киры, как истаивающий аромат духов из раритетного флакона, украшавшего комод в спальне родителей, последними летучими соединениями, щекотавшими пытливый до запахов нос. Редкие фотографии, которые остались от матери, не делали ее образ ближе, а просто не позволяли забыть его окончательно. Но это разные вещи одно дело обонять запах в режиме реального времени, другое вспоминать его, глядя на флакон. Так и Кира с каждым годом чувствовала все большую дистанцию между собой и той, которую когда-то знала как свою мать