Да, мы знакомы, словно прочитав её нелепые мысли, вдруг с какой-то странной улыбкой подтвердила та. В прошлой жизни мы были подругами. Нищенками. Бродили вдвоём по Сибирским дорогам России. У Вас был красивый и сильный голос. Вы чудно пели. А сейчас поёте?
Наташа кивнула. Когда-то ходила в вокальную группу и даже пела в трио. Немало получено дипломов в разных конкурсах. Но до песен ли сейчас?!
А я заболела и умерла, продолжала Мария. Умерла у Вас на руках. Вы очень горевали, оставшись одна! Вот почему и сейчас Вас так неосознанно тянет ко мне. Вы одна из немногих в этом зале СЛЫШАЛИ то, о чём я говорила. У Вас есть тяга к духовным знаниям, но, к сожалению, нет УЧИТЕЛЯ. Он появится тогда, когда Вы будете готовы к восприятию духовных знаний. Но для этого иногда одной жизни бывает мало.
Зазвонил мобильный телефон. Мария что-то коротко сказала в трубку. И встала:
Извините. Я должна Вас покинуть. За мной приехал муж. Возможно, завтра он привезёт меня сюда снова. Хотя сейчас мне трудно пообещать это наверняка.
И больше Наташа её не видела: ни на следующий день, ни в день отъезда. Всё, что происходило на семинаре дальше, ничуть её не интересовало. Из головы не выходила Мария. В ней чувствовалась сила каких-то таинственных знаний. Уже в самолёте, на обратном пути, её вдруг осенило: ведь они не обменялись адресами! И взяла жуткая досада на свою растерянность. Но самоедство длилось недолго. Словно кто-то незримый провёл по волосам рукой, снимая напрасные угрызения. И вместо табло «Пристегните ремни!» высветилась мысль: значит, не время. Надо будет даст о себе знать. Информация о каждом участнике, с адресами и телефонами, в папке у каждого есть.
И не ошиблась. Через две недели обнаружила в почтовом ящике письмо. Оно было без конверта. Но даже этот странный факт не удивил. Сложенный вдвое листок почтовой бумаги с ангелом вместо подписи источал аромат ладана. Сообщение было написано от руки. Мария писала, что общаться им пока нельзя. Причин не объясняла. Предупреждала о том, что Наташу ждут большие испытания. И советовала молиться, и утром, и вечером, чтобы не угодить в лапы тёмных сил, которые роем вьются вокруг. Прочитав письмо, Наташа спрятала его между страниц толстого англо русского словаря и велела себе забыть о нём на время.
Глава 2
Интересно, правда ли, что существует душа? Мама в это верит. А он, Сенька, скажем так: «в стане колеблющихся». То верит, то нет. Хорошо бы, если Бог действительно был! Но тогда почему столько несправедливости на свете? Почему не карает преступников и террористов? Почему не дает счастья тем, кто этого заслуживает? Взять маму, например. Она ведь отца любила! За что дано ей такое горе? Почему суждено остаться одной? Ведь какая красивая! Вот только горбиться иногда начинает, словно груз проблем на плечи давит. Он, Сенька, ей об этом не раз говорил. Выпрямится с улыбкой, потреплет его по волосам, а потом, смотришь, снова сутулиться начнет. И добрая! Сколько людей к ней за советом обращаются. Он, Сенька, в душе матерью гордится. А старший только ёрничает, всё придирается да цепляется. Сколько раз отец ему за это по ушам давал, всё без толку. Только злобу копит. Будто всю жизнь мстит ей за что! Как у неё терпения с ним хватает?! Он бы, Сенька, на её месте, давно бы Гену этого так отделал, только бы перья по сторонам летели! Не раз уж упрекал мать в излишней мягкости. А она, знай, одно твердит: «Нельзя, Сеня, на злобу злобой отвечать. Кроме нас, ему никто не поможет. Мысленно представляй его таким, каким хотел бы видеть. И мысли сделают своё доброе дело. Он ведь и сам не ведает, что творит!» Как же «не ведает»! Нарочно издевается. И чем больше она терпит, тем сильнее из него всякое дерьмо прёт!
После смерти отца мама совсем потеряла силу. И даже по телефону разговаривала так безучастно, словно спросонья. Звонить ей люди стали всё реже и реже. Отец раньше ворчал на мать, когда та с головой уходила в чужие проблемы. И даже отключал телефон. А теперь вот и хотелось бы, чтобы кто-то вывел её из этого гнетущего состояния, да некому.
Искоса наблюдая за матерью, видел, что вся она в своих тяжёлых мыслях. Подопрёт висок рукой, сидит и смотрит в одну точку, словно слушает кого-то видимого ей одной. Так и умом тронуться недолго. А Генка совсем распоясался. Ведет себя так, будто сам дьявол в него вселился. Каких-то полупьяных девиц водить в дом стал. Музыку врубает на всю громкость до самого утра. Из музыкального училища, где работал, выгнали. И опять-таки по пьянке. А ведь как на аккордеоне играет! И всему виной халтуры эти: свадьбы да дни рождения. Мама, наверное, еще и не знает, что Генка уволен. Уходит на работу рано, приходит поздно. И у него, Сеньки, язык не поворачивается, сказать ей об этом. У неё от таких вестей глаза испуганными становятся. Братец же её растерянностью прямо-таки упивается! Ну как о нём, после всего этого, хорошо думать можно?!
Вспомнился сороковой день после смерти отца. Пока за столом сидели вместе с друзьями да соседями, брат вёл себя сносно. Знает, что мама о нём никому не рассказывает и сор из избы не выносит. Стоило остаться в доме одним (мама ушла провожать гостей до остановки), как тут же накинулся на пса Виконта, который спокойно лежал на коврике в прихожей, ни сном ни духом не чуя за собой какой-нибудь вины. Зачем, видите ли, пёс под ноги ему попался. Сначала ботинком пнул. Но этого показалось мало. Тогда взял в руки молоток и стал бедную псину постукивать по лапам и спине. Тот и скулил, и визжал, и рычал. Но у братца вино в жилах бродит, всё не успокоиться никак. Укусить его Виконт не может. Хозяин всё-таки. Сеня увёл собаку в гостиную и захлопнул дверь. Тогда братец накинулся на него.
Ах ты гнида! И что я тебя в детстве не придушил!
Зверь ты! Зверь! с гневом выкрикнул Сеня. И дальше понесло, не остановиться. Ты и отца в гроб вогнал! Тебе никого не жалко! Говорил, глядя прямо ему в глаза. И вместе с горькими словами выплёскивал холодный страх, который так нагло и бесцеремонно хотел завладеть им. Старший отступил. А Сеню было больше не остановить. И не пугай меня! Не из пугливых!
При этих словах Генкины чёрные зрачки превратились из пуговиц в острые точки. Из горла вырвался какой-то хищный рык, словно он готовился к прыжку. И не заставил себя ждать, метнул в Сенькину сторону своё огромное тело. Заломил ему руку за спину и изо всех сил пытался ударить головой об пол. Приём этот Сене был знаком. Он вовремя сконцентрировался, напряг весь позвоночник. И удара не получилось. В это время в прихожую вбежала мать.
Успокойтесь! Не гневите Бога! разводила она их цепкие руки, пытаясь встать между ними. Умоляю вас, ради памяти папы!
Сеня оторопело наблюдал за тем, как мама обнимала брата, как маленького, гладила его по голове и шептала:
Я люблю тебя, Геночка, слышишь?! Молюсь за тебя! Каждый день молюсь! У нас всё будет хорошо! А Сеня теперь будет спать в гостиной. Сеня! умоляюще взглянула она на него. Перенеси в гостиную свою постель! Сегодня в доме должно быть очень тихо! Слышите?! Тихо! Тихо Тихо
Она продолжала гладить Генку по голове. И, что удивительно, тот не отпихивал руку матери. Наоборот, во взгляде появилось что-то детское, виноватое. И голова стыдливо опустилось вниз.
Со стены с грохотом упал портрет отца, обрамлённый чёрной лентой. Стекло на портрете треснуло. Мать с ужасом смотрела на портрет, и Сеня понял плохой знак. Как ни странно, но это разом отрезвило братца. Он быстро ушел в свою комнату и выбросил Сенину постель в прихожую. Коврик Виконта тоже переместил из прихожей в гостиную. Умный пес сразу понял, что к чему, и даже благодарно лизнул ему руку.
Ночью, услышав глухие рыдания матери, Сеня осторожно постучался в её спальню. Присел на край постели и мягко провёл рукой по маминым волосам.
Мам, отчего он у нас такой жестокий? И почему меня так с самого детства ненавидит?
Мать молчала, глядя на висящую в углу икону Богородицы. Сеня понял: ей и самой хотелось бы задать кому-нибудь этот вопрос. Он вздохнул и тихо вышел из спальни.
И долго наблюдал за тем, как пляшут на стене отблески уличного фонаря. Вот они выстроились в петляющую тропинку. Мама говорит, что у каждого человека свой путь. По чужому идти и тяжело и опасно, потому как у каждого человека свой шаг и свой след, в который ступня попадает легко и уверенно. А рискнешь свернуть на чужую тропу, будешь падать, подворачивая и ломая ноги. Сеня такое не раз замечал. Даже не в лесу, а в городе, когда переходишь зимой по газону с одной стороны тротуара на другую по чужому следу. Приходится то неестественно растягивать шаг, то семенить, чертыхаясь, на застывших ухабах. И откуда у матери сравнения эти? Умеет она во всем необыкновенное видеть. А ещё она умеет боль снимать руками и молитвой. Как-то пришел со школы, голова раскалывалась. То ли от духоты, что стояла в классе, то ли от напряжения: писали контрольную. Мать его на стул усадила и стала делать массаж головы. Сеня сначала упирался, мол, мне это, что мёртвому припарки. А потом затих и чуть не уснул, отдавшись во власть нежных прикосновений. Потом дошло, почему говорят: боль как рукой сняло! У братца тоже однажды на груди под соском что-то покраснело и воспалилось. Он сначала матери стеснялся сказать. Но к врачам идти ещё стыднее. Сеню попросил, чтобы с матерью поделился. Мать заставила братца рубашку снять. Накрыла рукой красноту и принялась молитвы шептать. А когда сняла руку, Генка разочарованно протянул: