Вот посмотришь, Катя, эту Вовка точно прибомбит, тихо прокомментировала Рита Чернухина перегляды между Стальновым и Кашиной.
От такой липучки только дурак откажется, согласилась крупная волейболистка.
Кому адресованы усмешки второкурсниц, заметили Маршал и Цыганок.
Ну и кикимора наша Кашина. Всё что-то строит из себя, строит, Таня незаметно скривилась. Напротив них вытянул ноги на всё сиденье Гена Савченко. Ячеку, пожелавшему сесть рядом, сосед по комнате указал назад:
Не обижайся, Мячик, у меня ноги затекают, так что
Маленький гимнаст широко улыбнулся и сел назад, где сидения наполовину были загружены сумками. Он не сразу заметил, что его соседкой оказалась Сычёва. А когда заметил, то опять широко улыбнулся:
Гланвое, тчобы не тильно срясло, да?
Сычёва кивнула и протянула Мише «Взлётную»:
Если станет плохо пососи. У меня много дядя снабжает, девушка настойчиво всунула леденец в руку Миши и для верности загнула ему пальцы.
Да с чего это ему, гимнасту, вдруг станет плохо? прокомментировал слова девушки Гофман. Опасаясь, что Горобова попросит его поменять автобус, заведующий кафедрой гимнастики сразу же, как только уселись, взялся за подсчёт студентов. Сейчас он недовольно махнул в сторону ребят: Сядь уже, Соснихин, не маячь. Фу, что это тут так дымом воняет? преподаватель стал приближаться к хоккеисту, заметно потягивая носом. Соснихин вжался в окно. Галицкий, поняв, в чём проблема, похлопал Гофмана по плечу и молча указал в сторону водителя; мужчина курил за рулём, выдувая в открытое окно. Владимир Давыдович выпрямился. И ты, Галицкий, давай уже тоже усаживайся, не наживай грыжу, ткнув в связку сапог на плече десятиборца, Гофман пошёл дальше по салону. Юра посмотрел назад.
А положу-ка я их вам, девчата, под сиденье. Идёт? спросил он Воробьёву и Зубилину, устроившихся в хвосте автобуса. Лиза кивнула. Лена безразлично махнула, но для порядка заглянула под сидение проверить, нет ли там уже чьего-то багажа. Галицкий аккуратно уложил обувь и отряхнул руки, словно закапывал сапоги в землю.
Чего такая грустная, Лизонька? улыбнулся он Воробьёвой.
А Миша точно завтра приедет? сразу «обнаружив себя», так как вообще не умела скрывать свои мысли, Лиза робко посмотрела на Юру.
Обещал. Сегодня похороны, завтра должен прибыть на дачу, заверил старшекурсник.
А в колхоз?
Рудольф Александрович, а когда вы приедете в колхоз? Ну, то бишь в совхоз, дерзнул крикнуть Юра через окно.
Бережной с ними не ехал.
Как всех больных и отсутствующих в кучу соберу, так доложу тебе, Галицкий, о нашем прибытии лично. Телеграммой. Ответил он. Настроение у заведующего кафедрой, несмотря на суету, было отличное. Любые общественные мероприятия, заменяющие основную работу, были ему в радость. Напреподавался он за тридцать лет до оскомины, да, к тому же, знал, что в неформальной обстановке люди раскрываются быстрее, и сразу можно понять, кто чего стоит. Для очередной армии новобранцев-спартакиадников, где, на кого ни глянь, характеры, да ещё какие, испытание колхозом казалось их куратору не лишним.
Не забудьте предупредить о приезде, нам ведь подготовиться нужно: оркестр, цветы, отшутился Юра. Бережной махнул рукой, показывая, что ему сейчас не до юмора. Он передавал старшему преподавателю своей кафедры Михайлову канистру с водой для дороги. Михаил Михайлович отнёс её в конец салона и кивнул Ячеку. Рыжий паренёк, поняв, о чём речь, ответственно закивал. Михайлов дал отмашку Бережному, прошёл вперёд и сел рядом с Масевич. Ира растерянно оглянулась на Кашину. Тёзка скривила нос. «Художница» посмотрела на Армена, но он был занят разговором с Сериком. Масевич выдохнула. Михаил Михайлович, ничего не заметив, обмахивался рукой.
Кашина полезла в свою сумочку, вытащила оттуда бумажную салфетку, протянула Ире, глазами указывая на её соседа. Михайлов обрадовался салфетке и улыбнулся Бережному, заглянувшему в салон:
Всё нормально, Рудольф Александрович. Доедем сообщу дежурному по общежитию.
Бережной мрачно кивнул головой. Зная, куда их везут, он сомневался, что коллега сможет выполнить своё обещание. Уж если тут, в сорока километрах от Москвы, у них на весь институт только две телефонных линии: к главному корпусу и к общежитию, то вряд ли так запросто можно будет позвонить из глухой российской деревни. Несмотря на хорошее настроение, Рудольф Александрович всё же был взвинчен: он хотел попеть со студентами песни, посидеть на привале во время остановки на обед, да и вообще вспомнить, как говорится, молодость, насыщенную турпоходами. С тех пор прошло много лет. На память о спуске на плотах по сибирской реке Лене, восхождениях на горные перевалы Кавказа, рыбалке на Байкале остались немногочисленные фотографии, слайды и сувениры. Хотя друзей у него не было: кого-то уже не стало, с кем-то развела жизнь, одиночества как такового Бережной не ощущал. Он жил работой и общением со студентами, со спортсменами своей группы бегунов на средние и дальние дистанции. Потому и хотел быть всегда вместе с ними. Но декан приняла единственно возможное в такой ситуации решение: двое неприбывших студентов и одна больная были из группы один-один, которую Рудольф Александрович будет теперь курировать все четыре года учёбы студентов. И приписана элитная группа именно к кафедре лёгкой атлетики. Потому логичным казалось, что в институте останется именно он. И случись вдруг, что кто-то из недостающих не появится, решать проблему придётся сразу, на высшем уровне и никому иному, как ему, руководителю кафедры. Поэтому Наталья Сергеевна и предупредила:
Про Шумкина, Рудольф Александрович, ты знаешь. Про Андронова я тебе тоже сказала разберёшься.
А почему после зачисления? поинтересовался Гофман, хотя этот разговор явно его не касался.
Переводом из ГЦОЛИФКа, отрезала Горобова и посмотрела на Гофмана с удивлением: Вам плохо?
«Ещё бы!» прокричал он в ответ мысленно. Владимир Давыдович с утра был зелёного цвета. Он не мог себе представить, что его, заслуженного преподавателя по гимнастике, отвечающего за целую кафедру, кто-то когда-то может заставить поехать в колхоз. Но Печёнкин личным примером предупреждал возникновение каких бы то ни было недовольств, и Гофману ничего не оставалось, как молча пойти в автобус.
Уже перед самым отъездом Кириллов и Кирьянов подловили декана и рассказали про температуру Николиной. Горобова, лично убедившись, что девушка горит, подвела к ней парторга. Владимир Ильич брезгливо приложил руку, поцокал и кивнул на выход из автобуса. Приняв вещи Лены, Рудольф Александрович отнёс их на лавочку около ворот и вернулся к Горобовой.
Наталья Сергеевна, а если у Николиной что-то серьёзное? кивнул Бережной на высотницу. Горобова перешла на «ты», отставив ранги:
Не мне тебя учить, Рудольф. Примешь решение в соответствии с диагнозом. Кстати, завтра по дороге купи, пожалуйста, свежую прессу. А то в этом колхозе
Совхозе, Наталья Сергеевна. Ты всё время путаешь, Бережной смотрел, как младший брат на старшую сестру: принимая указы и не обижаясь на них. Он помнил те годы, когда эта женщина-власть была только женщиной.
Какая разница, Рудольф, пусть «в совхозе», всё равно. За месяц отстанешь там без прессы от всякой цивилизации, даже прося, Горобова чеканила слова. Дождавшись утвердительного кивка, она встала на подножку первого автобуса и крикнула в хвост колонны:
Товарищи, поторопитесь! Через пару минут отъезжаем!!!
Та шо ж вы так кричите, Наталья Сергеевна? недовольно сморщился Бражник, усевшийся на переднем сиденье справа от водителя и как раз у двери. Кокер спал на его руках, игнорируя большую сумку, приготовленную для его перевозки. Обглоданная добела кость, детская игрушка резиновый цыплёнок, уже не пищащий и откровенно пожёванный, и поводок с ошейником сиротливо лежали там же. От крика пёс всполошился.
Ничего, Панас Михайлович, проспится ваш Золотой в колхозе. Ему картошку не собирать, Горобова прошла за спину биомеханика и села на отдельное сиденье, где уже стояли её вещи. Через ряд напротив обмахивалась веером преподаватель по биохимии Михеева.
Панас Михайлович, а пёс у вас дорогу хорошо переносит, его не укачивает? поинтересовалась она и показала из сумочки край целлофанового пакета. А то у меня на крайний случай вот, припасено. Студенты засмеялись. Соснихин изобразил собаку, блюющую в пакет. Бражник хмыкнул и проворчал, укладывая пса заново:
Чего бы его укачивало? Скажете тоже, Галина Петровна. Это же охотничья порода.
А на кого будет охотиться ваша псюха на полях? Цыганок встала с места, чтобы открыть люк; в автобусе было душно. Панас Михайлович вскочил и начал бешено вращать глазами:
Кто это такое спрашивает? У кого не хватает мозгов понять, что мне не с кем оставить собаку дома? Бражник сурово шарил взглядом по притихшим студентам. Цыганок осела на ближайшее сиденье. Как оказалось, рядом с Савченко. Волейболист незаметно толкнул Свету в бок.
Да успокойтесь вы, Панас Михайлович, махнула рукой Горобова. Никто не оспаривает присутствие Золотого. Тем более что ваша собака научный сотрудник. И все это знают, декан посмотрела на студентов со значением. Некоторые из них кивнули. Бражник согласно хмыкнул, но продолжал зыркать глазами по салону. Галина Петровна успокоила его, предложив сесть. Устраиваясь на сиденье, декан продолжила: Ну и всё. Глядишь, эти варвары, что сидят сзади, научат ещё вашу псину чему-то полезному например, жильё охранять, пока мы в полях будем, Горобова зевнула; ночь перед поездкой в совхоз прошла для неё без сна. Бражник кивнул и сел. Михеева протянула ему бутылку с водой. Панас Михайлович намочил руку, приложил ко лбу себе, потом Золотому. Горобова ещё раз обернулась, и тут ей весело подмигнул Лысков, сидящий рядом с Гофманом. Преподаватель по лыжам Джанкоев и медсестра Иванова замерли в полу-вопросе, полу-испуге.