Он колотил по ковру долго, до ощущения немоты в плечах. Пылевой туман и не собирался стихать, слезил глаза и сухим пластом обтягивал разгоряченную кожу. Выбив многое, и выбившись из сил, он остановился. Склонился, обхватив руками колени, пытался отдышаться. Во рту липким камнем перекатывалась слюна.
Расстелив на место ковер, он смыл с себя грязь. Пошел на кухню, напился воды. По привычке, следуя с детства заведенному ритуалу, рассматривал знак ГОСТа на донышке граненного стакана.
Из комнаты раздался окрик.
Звала меня? спросил, подходя к проему.
Олежка, не нужно вылизывать дочиста, с виноватой улыбкой произнесла мать. Хватит, прошу тебя. Посиди лучше со мной, отдохни.
Я и так почти закончил.
Вот и замечательно. Побудь со мной. Ты и так последнее время измотанный, я же вижу. Иди сюда.
Мать зазывно похлопала по кровати.
Он добродушно улыбнулся. Мать полусидя читала на широкой постели. Очки в роговой оправе отблескивали и делали ее похожей на авиатора.
Он присел на кровать. Сам не заметил, как безвольно опустились руки. С мокрых волос капли щекотливо сползали к шее.
Знаешь, я так тебе благодарна, сердечно сказала мать.
Перестань, ворчливо сказал и отвернулся.
Нет, правда. Ты и представить себе не можешь, как я счастлива. Что у меня такой сын. Что у меня есть ты. Это грустно, что я старая, больная, немощная женщина. Но я счастлива. Быть счастливой матерью вот высшая награда. Предел человеческих мечтаний. Поверь, далеко не каждому выпадает такое. Родители зачастую являются или обузой для детей, или, в лучшем случае, терпимым и неинтересным пережитком прошлого.
Она замолчала. Поглаживала его сохнущие волосы. С открытой форточки задиристо голосили птицы. Бестелесное небо с давно неудивляющей томностью насыщалось синевой.
Склонившись возле матери, он устало прилег. Чувствовал, как неуклонно скрывался, терялся в пелене сна.
В следующий миг, когда он вынырнул в свет, были уже сумерки, комната густела тенями и темными тонами.
Медленно разлепив веки, он не поверил своим глазам. Мать прихорашивалась. Стояла у открытого шкафа, на внутренней дверце которого было зеркало, и наносила помаду на губы. Необычная, специфическая, странная мать. Мать из дальних закоулков детства. В длинном черном платье с вышитыми узорами. На крупной шее горели алые бусы. Волосы она заплела в толстую косу и перебросила через плечо.
Не выдержал и произнес:
Ма, ты такая красивая.
Ты проснулся? промурлыкала в ответ. Извини, что разбудила. Отдохнул хоть немного?
Да, поспал. Который час?
Тебе скоро на работу.
Мутный и разбитый, он поднялся. Ополоснул себя холодной водой, пытаясь прибавить голове ясности.
Я так громыхала, пока наряжалась. Все боялась, что разбужу. Но ты спал, как суслик.
Чего не разбудила? укоризненно вздохнул. Тебе же тяжело одной одеваться.
Тебе нужно было отдохнуть. Сама справилась.
Неспешно, держа под руку, довел мать до кресла. Выложил на стол печенье, конфеты. Порывшись в антресоли, достал банку алычового варенья.
У нас есть еще бутылочка вина, прокричал из кухни. Доставать?
Нет. У него проблемы с желудком, насколько я знаю. Мы просто чай попьем.
Принес чашки, сахарницу. Поставил чайник на плиту.
Мать с волнением поправляла платье.
С минуты на минуту должен быть.
Он глянул на часы.
Вытирая лоб платком, мать добавила:
Если через десять минут не придет, уходи. Не хочу, чтоб из-за меня опоздал.
Не страшно. Подожду, сколько нужно.
Нет, уйдешь.
А как же ты дверь откроешь?
В эту секунду раздался трезвон у входа. Облегченно вздохнув, он быстро прошел в прихожую, вдавил каблучок выключателя, открыл. У порога стоял мужчина. У него было злое, нагло смотрящее лицо. Близко посаженные глаза, торчащие уши, массивная челюсть. Он был невысок ростом, коренаст, жилист.
Мене звати Василь, сказал официальным тоном. Тут живе Світлана Володимирівна?
Да-да, здравствуйте, замялся он, отодвинулся, пропуская. Она ждет вас, я ее сын.
Дякую, произнес гость мягче. Подал руку.
Он ощутил грубую, мозолистую ладонь гостя.
Олег, так? Я згадую тебе зовсім малого. Час летить. Як то кажуть, у цьому наша кара и наше ж спасіння.
Пока гость ставил обувь на бордовый линолеум, к ним вышла мать. Он подскочил к ней, ухватил за потную руку. Отвернулся, чтобы не замечать, с каким трудом ей удавалось держать на лице приветливую улыбку. Стоять ровно, не кривясь от жгучей боли в ногах.
Пока гость ставил обувь на бордовый линолеум, к ним вышла мать. Он подскочил к ней, ухватил за потную руку. Отвернулся, чтобы не замечать, с каким трудом ей удавалось держать на лице приветливую улыбку. Стоять ровно, не кривясь от жгучей боли в ногах.
Гость обнял мать. Взгляд мужчины, на грани злобы и агрессии, очеловечился. Они говорили друг другу приятные вещи, смущенно улыбались.
Все, я побежал, выпалил он, усадив мать в гостиной. Хорошего вам вечера.
Мужчина вызвался провести.
Мати у тебе одна із самих хоробрих жінок, що я коли-небудь зустрічав. Бережи її, прошептал гость напоследок. И закрыл за ним обитую пухлым дерматином дверь.
5
Пока ленивые, медлительные, как тюлени, идиоты глотали кашу, эпилептики бились в судорогах, тощие шизофреники неподвижно сидели над мисками, уставясь в пространство невидящим взором, а доживающие свой век паралитики с высунутыми языками рассматривали ложки или лозунги на стенах был объявлен отбой.
Пациентов растащили по палатам, назначили лекарства, уложили спать.
Так, ребята, осталось трое, сказала медсестра. Стройная, миниатюрная, с тонкими чертами на бледном лице. Она прижимала к груди пачку историй болезней.
Он и другой санитар Сергей следовали сзади, шагая по просторным и безопасным коридорам отделения.
Как справимся, можно будет и покемарить, добавила медсестра с облегчением.
Серега игриво ему подмигнул, кивнув головой на округлый зад медсестры.
Эх, я бы и пободрствовал, сказал с усмешкой Сергей.
Он молча и равнодушно кивнул.
Остановились возле второй палаты. Их уже поджидал надзиратель с лентами порезанной простыни. У ног стояло ведро с водой, куда он окунал ленты.
Открывай, сказала надзирателю медсестра. Затем обратилась к санитарам: Здесь пациент чрезмерно возбужден. Необходима фиксация в целях предотвращения увечий. Свет включать не будем, чтобы не провоцировать остальных. Наш лежит второй слева.
В темной и затхлой палате кто-то монотонно бубнел. Забранное решеткой окно не открывалось, и к нему вообще доступ был проблематичен в виду возможных порезов. Нужный им пациент был и вправду очень активен пружинисто вскочил при их появлении, порывался бежать, затем резко остановился, его дергало из стороны в сторону, будто получал невидимые удары. При этом он раздирал в кровь зудящую кожу.
Как ошпаренный гоняет, заметил Серега.
Галоперидол, похоже, добавил он.
Он и Серега словили пациенты, скрутили и поволокли к койке. Пациент тихо мычал, невменяемо крутил головой и всячески пытался вырваться из жесткого захвата санитаров.
Они вжали больного в койку. Серега сел ему на грудную клетку, отчего тот хрипло и судорожно заметался. Он же заламывал руки, обездвиживая окончательно.
Не рыпайся, сдавленно прорычал, подсовывая руки больного ему же под спину.
Краем глаза он заметил, что к нему пододвинулся другой пациент, из соседней койки.
Правильно, правильно, злорадно науськивал. Так этого агента Тель-Авива.
Заткнись, Измайлов.
А я что? обиделся пациент Измайлов. Я ничего. Я сижу себе, никого не трогаю, а этот подбегает и чуть не сбивает меня с ног.
Заткнись, сказал, повторил он. У койки показалась медсестра и стала подавать мокрые жгуты простыни. Пока Серега навалился на извивающегося пациента, он обматывал и фиксировал тело к койке.
Знаю я ихнего брата, продолжал злобным шепотом пациент Измайлов. Вроде сознательный гражданин, а на деле волк в овечьей шкуре. Вокруг одни агенты. Но я всех выведу на чистую воду.
Да-да, выведешь, нетерпеливо огрызнулся он, беря из рук медсестры вторую ленту.
Крути его хорошенько. Чтоб как подсохнет и не дернулся.
Может и тебя укрутить? вдруг выпалил он, взглянув на Измайлова. От борьбы с сопротивляющимся пациентом его подкидывало и отбрасывало.
Пациент Измайлов насторожено отступил, отвернулся.
А я что? Я ничего. Мой долг перед отчизной ясен. Наплодилось агентов Тель-Авива, а мне и расхлебывай все, затем вдруг подозрительно взглянул на Олега. Слушай, милок, а может и ты агент?
Доиграешься, Измайлов, грозно сказала медсестра.
Жанна Робертовна, я же за классовый, партийный подход! взмолился пациент Измайлов. Не моя вина, что вокруг одни агенты! И только и думают о том, как уничтожить госимущество. Вот, например, Чуханский снова втихаря ковырял проволоку от сетки кровати, чтоб сожрать.