«Жужжание пчелы. С той стороны она»
Жужжание пчелы. С той стороны она
за зеркалом горит, как инобытия
отверстие и ключ, свершивши поворот,
забывший замереть и крутится. Из вод
той стороны летит и смотрит на меня
как тьмы и стороны холодной полынья,
голодный белый свет, которым буду я
когда меня ужалит молчащая пчела.
И перенос свершив, оставлен, как предлог,
здесь ищущий меня, невидимый мне, Бог.
«И лижет пёс лицо, и красным языком»
И лижет пёс лицо, и красным языком
сдирает мясо и
жужжит пчела, жужжит
из неба и внутри меня, как страх, уже дрожит
кто вынет из меня
её, в уста свои вложив?
«Вот и выдохнул её »
Вот и выдохнул её
вот она теперь летает
и прорехи, словно тень
от себя, на мне латает
И слюда её кипит
в длинном эхе, как в далёком
детстве снежная метель
лая долгая верёвка.
«В коридоре тонком словно помощь»
В коридоре тонком словно помощь
сам себе колышешься, живёшь,
выдохнешь всё это наизнанку
и себя, как ветку, оборвёшь.
Только песенка чуть дольше будет длиться,
раздвигая скудный коридор
в плотный ветер, что сплетён в светлицу
из метели, света и сторон.
«Дождь ли [?] скрипит в кувшине»
Дождь ли [?] скрипит в кувшине
бега почти дыра
в ампулу неба вшили
его а внутри пера
спит воровская финка
или горит снегирь.
Нет ничего такого,
чем бы здесь не был ты.
«Вырезаны из полёта пилоты»
Вырезаны из полёта пилоты
в меди своей, тёмной, смертной, лежат
их животы на безоблачной плоти,
словно плоды на деревьях, звенят.
Если же выйдет старик спозаранку,
чтобы взглянуть в слепоту в ползрачка
то и затянет плоды в его банку
ангелы где, словно змеи, шуршат.
«Никто проходит по мостам»
Никто проходит по мостам
меж двойнями прудов и там
не отражается никто,
дыша на пот, что стал окном.
Кто в нём дыхания замком
закрыт? или потерян ключ?
в воде двойной стоит Никто,
как огнь в нутре реки горюч.
и слышен мне звериный рык
небес, пришедших небо пить,
и, вероятно, что Никто,
вот здесь, для этого стоит.
«В пустых районах, где спят алкаши»
В пустых районах, где спят алкаши,
бомжи и потеряшки с паркиносоном,
где живы все, поскольку не мертвы,
и мёртвы все поскольку не рождёны
там. Колесо из дерева торчит
сансарой, передёрнутой за кадром
и шрифт дождя на рёбрах их дрожит
защёлкнутый свинцовым перегаром.
И баобаб растёт меж небом и землёй,
тысячеостный, скудный, белоглазый
и ходят по судьбе своей кругом
они, чтоб не прожить её ни разу.
И есть собака я её с руки
кормлю горящим между пальцев небом,
чтобы прожечь могилу до судьбы
ворочая язык немой и белый.
«Пришитый к бегу, он горит»
Пришитый к бегу, он горит
в своих следах так дышит снегом
всё то, что он проговорит
природе слева
его сияют смерть и мрак,
а распашонки галок справа
взлетают в кадре только вверх,
где света лава
мир кормит из любой руки
в метель и в молоко сочится
из всех сугробов, в чей живот
сшивает птица
разрыв и хруст, уста детей
и их дыханье,
в незримый бег, которым шар
меня сминает.
«соломенный кувшин дождя»
соломенный кувшин дождя
зашитый в хворосте и в бездне
мороз в ладонь свою разъяв
ещё немного и исчезнет
из-под повязки дождь пойдёт
звериной белою походкой
так человечек побеждён
что обнаружен он находкой
«Речь холодит. Сгорает жирный воздух»
Речь холодит. Сгорает жирный воздух,
клубки деревьев распуская в птиц
горючий щебет, чья вскипает поступь,
рассыпанная выдохом их вниз
трещотка неба, стянутая лесой,
как плотью деревянной, нагота,
просыпана [меж пальцев] долго смотришь
и видишь^ черный шум и высота.
«так и не знаю ничего»
«Речь холодит. Сгорает жирный воздух»
Речь холодит. Сгорает жирный воздух,
клубки деревьев распуская в птиц
горючий щебет, чья вскипает поступь,
рассыпанная выдохом их вниз
трещотка неба, стянутая лесой,
как плотью деревянной, нагота,
просыпана [меж пальцев] долго смотришь
и видишь^ черный шум и высота.
«так и не знаю ничего»
так и не знаю ничего
иду на ощупь и на ощип
а слово, что под языком
всё так же жжёт меня,
полощет
ожога пятнышко как смерть
пузырь проколешь
и увидишь
другое небо о другом
хоть с этим проше
«Остановившись, смотрит этот сад»
Остановившись, смотрит этот сад
вода, тебя отрывши, видит небо,
которым стал ты, если небеса,
склонились, как холмы, к земному зеву.
Бысть паузой и язвой в темноте,
вода глядит, перебирая гвозди
из глины красной средь своих корней,
плутая в небе на большом пороге.
«Слагая к звуку звук»
Слагая к звуку звук
две птицы прорастают,
а выгнется земля
под снегом и растают,
и будут тишиной,
дрожащей меж деревьев
прозрачною стеной
из пузырьков из света.
«Пока потерянные вещи»
Пока потерянные вещи
меня устали здесь искать
и из Челябы этой вечной,
как чудо, водку иссекать,
когда клубится над долиной
трубопрокатною дымок
то рыже-синий, то иссиний
горит в одышке голубок,
вода, как небо, стекленеет
себя от лёгких оторвать
несётся, как наседка, слово,
страшать хоть что-то не назвать.
«Крысы блик бежит, по тротуару»
Крысы блик бежит, по тротуару
рассыпая мокрые круги,
как колодец, что вокруг её поставил
чёрно-белые и не свои следы
расступаясь, почва, перед нею
нарисует масляный маршрут,
где ростки пернатые, как щели и птенцы,
свет вероятный жнут.
«Тепло от выдоха до вдоха »
Тепло от выдоха до вдоха
так укрощаешь кожи ада,
и призываешь к себе Бога
хотя, как будто и не надо.
А он сидит там, на вершине
холма, придуманного мною,
качает головой безвидной
чтоб быть отсюда кислородом.
Молчит из темноты прожилин,
из не-присутствия дыханья,
вплетая в жабры мои слово,
чтоб длился холод ожиданья.
«Воздух вертит головой петушиной, как будто попал на огнь»
Воздух вертит головой петушиной, как будто попал на огнь,