Клянусь всеми богами, первый среди царей, у тебя не будет повода сожалеть о той безграничной милости, которую ты оказал мне.
Я не сомневаюсь в тебе, мой мальчик, ласково проговорил Снофру. Еще, когда ребенком я увидел тебя, то с первого взгляда понял, что ты настоящий потомок Озириса. Ты не только красив телом, но и наделен великим умом. У меня не было родного сына, и боги послали тебя. Ты станешь величайшим из царей.
Я лишь твой ученик, дядюшка.
Ты превзойдешь мою славу, Хеопс. Сегодня ночью боги даровали мне дивное виденье, я узрел тебя в сиянии величия и могущества: ты сидел на золотом троне рядом с самим Ра, а у ног твоих подданные возносили тебе хвалу.
Я возблагодарю богов за этот сон, сказал молодой царевич.
Не плачь, Хенутсен, обратился Снофру к всхлипывающей девочке, прячущейся за спину своего юного супурга, мои годы подошли к концу, солнцеликий Ра зовет меня к себе. Так должно быть.
Хенутсен, заливаясь слезами, распростерлась у ложа умирающего фараона.
Не надо плакать, малышка, проговорил фараон, ты хорошая жена для моего племянника. Боги избрали тебя продолжить род Озириса.
О, мой царь! воскликнула Хенутсен, целуя руку фараону.
Снофру хотел еще что-то сказать, но предсмертный хрип поглотил его фразу.
Хеопс выбежал из спальни и громко крикнул:
Псамметих, царю плохо.
Врачеватель вбежал в комнату правителя, за ним устремились Анукет, Аменемхат и Меритенса. Псамметих склонился над умирающим.
Солнце уже не робким лучиком, а потоком света ворвалось сквозь щелку в ткани.
Фараон чуть приподнялся на ложе, словно пытаясь войти в этот яркий небесный поток.
Прими меня в свое царство, солнцеликий Ра, прошептал он.
Солнечный свет залил грудь царя Египта, Снофру вздохнул и упал на подушку. Душа мудрого правителя воссоединилась с богом богов. Хенутсен разрыдалась, на ресницах Хеопса тоже блестели слезы. Он почтительно поцеловал мертвую руку дядюшки, потом подошел к окну, немного раздвинул занавески и вдохнул воздух. Легкий ветерок высушил слезы. Прямой, холодный, сдержанный новый царь Египта повернулся к плачущей жене.
Хенутсен, мы больше не имеем права обнажать свои чувства. Отныне и ты, и я властители двух объединенных земель.
Хенутсен поспешно вытерла слезы, Хеопс решительно распахнул дверь. Царственная чета покинула комнату мертвого фараона.
Придворные почтительно склонились перед новыми правителями Египта.
Наступило время расплаты, тихо прошептал Псамметих, обращаясь к стоящим рядом Аменемхату, Анукет и Меритенсе.
О чем ты? сквозь слезы проговорила танцовщица Анукет.
Я о том преступлении, совершенном нами много лет назад, сказал верховный жрец Ра.
Ты говоришь о нашем возмездии тому, чье имя проклято в веках? сверкнул глазами казначей.
Да, кивнул Псамметих. Как бы оно ни называлось, но это было убийство.
Ты устал, Псамметих, махнула рукой Анукет.
Я говорю истину, покачал головой жрец.
Я не чувствую себя виновным, вставил свое слово казначей Меритенса. Мой меч поразил врага, как на поле боя. Или ты забыл свое сражение с ним, Псамметих?
Я согласен с Псамметихом, осторожно проговорил архитектор Аменемхат. Мы убийцы, и я тоже чувствую, что наказание однажды настигнет нас. Снофру был нам, словно защита, но его больше нет.
Он стал первым, зловеще проговорил Псамметих. Чья теперь очередь держать ответ?
Глава 2
Дочь танцовщицы
Анукет, как и подобало любимой приближенной царя, проживала во дворце фараона. С тяжелым сердцем пришла танцовщица в свои покои. Некоторое время она неподвижно стояла, словно собираясь с силами и мыслями. Постепенно ее глаза стали сухими и жестокими, а поза надменной. Анукет глубоко вздохнула и строго и резко позвала:
Реджедет!
В комнату впорхнула красивая черноволосая девушка. Легкое, почти прозрачное, платье тончайшего льна облегало ее стройное юное тело, поясок из фаянсовых бусин подчеркивал совершенные бедра. Девушка с испугом взглянула на танцовщицу.
Опять бегала к своему Хемиунису? зло спросила Анукет.
А что, ты мне можешь запретить? сверкнула узкими черными глазами Реджедет.
Звонкая оплеуха была ответом на дерзкий выпад девушки.
Ты должна быть с Хеопсом, а не болтаться возле этого безродного пастуха.
А что, ты мне можешь запретить? сверкнула узкими черными глазами Реджедет.
Звонкая оплеуха была ответом на дерзкий выпад девушки.
Ты должна быть с Хеопсом, а не болтаться возле этого безродного пастуха.
Хемиунис не пастух, мама! воскликнула Реджедет. Он архитектор!
Как же, архитектор! побледнела от гнева Анукет. Эллинское отродье, босяк! Это Аменемхат увидел мазню твоего оборванца и взял его себе в ученики. Да если бы не Аменемхат, Хемиунис давно бы околел от голода или был бы продан.
Хемиунис умен, как бог, а Хеопс противен мне!
Как ты смеешь так говорить о сыне Ра, негодная? Анукет отвесила новую оплеуху дочери, от которой девушка упала на пол.
А мне все равно, чей он сын! выкрикнула Реджедет, она лежала на полу, танцовщица поставила свою изящную ногу на спину дочке.
Клянусь богами, мерзавка, я убью тебя, прошипела Анукет.
Убей, но моя душа останется с Хемиунисом. Я ненавижу твоего Хеопса.
Хеопс бог и царь Египта, проговорила Анукет, почти вдавливая девушку в мраморный пол. Сейчас ты пойдешь к нему и будешь утешать его.
Не пойду, пусть его утешает жена.
Нет, не эта замухрышка, крестьянка Хенутсен, должна быть с царем, но ты. Лишь ты достойна Хеопса. Анукет убрала ногу со спины Реджедет. Встань и выслушай меня.
Девушка покорно поднялась.
Я была у прорицателя
У Псамметиха, едко заметила Реджедет.
Допустим, не стала спорить Анукет, он сказал, что у тебя нет судьбы с Хемиунисом.
Зато есть судьба с Хеопсом?
Не знаю, вздохнула Анукет, звезды не открыли нам этого. Ваши судьбы близки и в тоже время далеки. Твой гороскоп и гороскоп Хеопса очень запутанные, и боги, и звезды не дают ответов.
Ну вот видишь, мама, я не пара Хеопсу. Кто я такая? Я ведь даже имени своего отца не знаю. Правда, при дворе болтают, что я дочь Псамметиха. Неужели верховный жрец Ра мой отец?
Я не знаю, чье семя я выносила в своем теле, знаю лишь, что он был знатным человеком. Я не встречалась с простолюдинами. Ты очень красивая, моя дочь, и достойна самой высокой доли.
Стать одной из жен Хеопса?
Не одной из жен, а первой и единственной. Прояви немного ласки к юному фараону, и он забудет свою дурнушку, эту Хенутсен.
Нет, я уже говорила тебе, мама, я не откажусь от Хемиуниса и не променяю его даже на самого Ра, Озириса или Гора. А еще я сделаю рисунки, как у тебя и даже лучше. Хемиунис мне уже и узор придумал. Все мое тело обовьют лотосы и розы.
Только посмей нанести на себя это клеймо нашей принадлежности! Я разрисовала свое тело, потому что умирала с голоду. Да, я простого происхождения и, чтобы выжить, была вынуждена испещрить себя рисунками и отправиться танцевать обнаженной. Эти узоры составили часть моей нынешней славы и богатства, но у тебя другое предназначение. Если ты покроешь себя росписью, то уже никогда не сможешь стать уважаемой женой уважаемого человека. Самое большое, что будет тебя ожидать это доля наложницы.
Но я хочу быть танцовщицей.
А Хемиунис? Захочет ли он иметь женой девицу, несущую отпечаток своего происхождения?
Хемиунис будет любить меня всякой. Кроме того, он беден, а я, став лучшей танцовщицей, заработаю ему много денег.
И это, конечно, его идея разрисовать твое тело?
Нет, моя. Хемиунис был против, но я убедила его. Завтра я иду к нему, и он сделает мне узоры. Вот так, мама, я уже все решила, и у тебя лишь один способ остановить меня это меня убить.
Реджедет замолчала, дерзко глядя на мать. Анукет задумчиво опустила голову.
Значит, такова воля богов, тихо проговорила старая танцовщица. Хорошо, моя девочка, я не буду больше препятствовать твоим отношениям с Хемиунисом, но пообещай мне не предпринимать никаких действий до похорон Снофру.
Почему? удивилась Реджедет
Да потому, глупая, что, если ты собралась танцевать, то пока тело Снофру не вручат богам, никаких празднеств не будет. А теперь убирайся, я хочу побыть одна.
Сбитая с толку, Реджедет выскользнула из комнаты. Старая танцовщица опустилась на пол и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
Глава 3
Звездная Дева
Хенутсен, пытаясь отвлечься от только что разыгравшегося перед ее глазами печального зрелища, прогуливалась по саду. Юной царице не хотелось кому-либо попадаться сейчас на глаза. Хеопс запретил проявлять эмоции, но хрупкая натура молодой правительницы Египта требовала выхода чувств. Несколько раз осмотревшись по сторонам и, убедившись, что никто ее не видит, Хенутсен села прямо на влажную от утренней росы траву и, уткнув лицо в колени, горько расплакалась. Снофру, в котором, несмотря на отеческое отношение к девушке, трепетная Хенутсен так и не перестала чувствовать владыку, был все же близким ей человеком. Никогда не обращаясь к нему впрямую, Хенутсен ощущала поддержку этого мудрого богоравного мужчины. Снофру тоже, не вмешиваясь в дела юных супругов, незаметно помогал им: вскользь оброненным советом, ласковой улыбкой или строгим взглядом. Хенутсен и ее брат Амени рано лишились матери, а потом и отца, но юная царица почти не помнила тех событий. Была тоска, была печаль, были какие-то погребальные обряды, но они, почему-то, не пронзали самое сердце. Возможно, просто она тогда была ребенком и еще не умела чувствовать. А возможно, родители не смогли окружить девочку такой подлинной теплой заботой, порождающей отзыв в самой душе. Ныне искреннее горе утраты заполняло сердце царицы. Отдавшись порывам страдающего сердца, Хенутсен не заметила, как к ней подошла какая-то девушка, на вид ее ровесница. Девушка была в длинном узком сверкающем серебряном платье, и в венке из странных сияющих, словно звезды, цветов. Она осторожно дотронулась до плачущей царицы. Хенутсен вздрогнула и подняла голову.