Весь день она занималась делами, разговаривала с технологами, смотрела журналы техпроцесса, сменные журналы.
Да, тут работы хватит, придется еще несколько дней посидеть
Ей выделили маленькую комнатку в одном из цехов, куда доносился шум работающих машин, с письменным столом и стулом, где лежали все ее нужные бумаги, графики и планы. Вечером, уже усталой, с гудящей от жары и напряжения головой, она вернулась в гостиницу, прилегла на кровать, прикрыв глаза.
Она шла по каменным плитам, где каждая выбоинка была ей знакома с детства. Она даже улыбнулась, вспомнив, как бежала по ним в школу, перепрыгивая через знакомые трещинки. Белые босоножки на высоком каблучке ступали легко, утро только наступило и было прохладно, липы пахли сладко и томно, и она подумала, что надо будет забежать в магазин за сметаной для окрошки. Николай любит. Да и ребята набегаются и захотят холодненького.
Она подошла к сберкассе, привычно открыла дверь, поздоровалась с уборщицей Паша всегда убирала рано, и к ее приходу уже пахло свежевымытыми деревянными полами, клевером из открытых окон, душистым липовым цветом.
Ольга проснулась с колотящимся сердцем. Снова этот сон но никогда еще он не был таким подробным и ярким
На улице смеркалось. Она досадливо подумала: нельзя спать на закате, голова разболится. Народная примета всегда себя оправдывала.
В дверь тихо постучали. Кто там? Войдите, отозвалась Ольга. Вошли двое пожилая женщина и мужчина с палочкой, постарше ее. -Вечер добрый, поклонилась женщина. Мы до Вас. Ольга удивленно сказала: «Конечно, прошу Вас, проходите, садитесь»
Они не сели, как-то странно жадно и тревожно ее рассматривая. Ей стало не по себе.
Простите, чем я могу помочь? и осеклась. Мужчина первым заговорил: «Извините, что мы Вас беспокоим, но люди сказали Ну словом Похожи Вы очень на одну нашу родню. Вот, мы пришли порасспросить. Не обижайтесь, бывает же.» Да, конечно, растерянно проговорила Ольга, Но поверьте, у меня здесь нет никаких родных. И не было. Моя семья из Ленинграда. И я там родилась, и мама, и бабушка. Словом, я всех знаю, никогда в этих местах у нас не было родственников.»
«Извиняйте тогда, коли зря побеспокоили», проговорил мужчина и повернулся к двери. Но тут заговорила женщина: «Мы хотели Вас пригласить Может, пойдете к нам в гости. Ну что Вы тут одна сидеть будете, весь вечер, тут даже телевизора у Вас нет. Пойдемте, что Вам одной тут куковать». Мужчина поддержал: «И верно, пойдемте. Сестра моя Надежда, она правильно говорит: ну что одни будете сидеть. А меня зовут Петр Семенов. То сестра моя Надежда Семенова, по мужу Николаенко будет, значит. Тут нас, Семеновых, полгорода, не меньше». Сестра его стеснительно протянула руку: «Надежда», и кивнула на брата, «Не слухайте его, скажет тоже: полгорода. Правда, вся наша родня испокон веков тут живет. Деды-прадеды. Пойдемте, правда, посидите, как раз у нас сегодня родня собралась. 22 июня завтра. Вспоминаем своих»
Сама не понимая, зачем, Ольга согласилась. Пока ее новые знакомые ждали в вестибюле, она быстро переоделась, захватила сумочку и сбежала по лестнице, уже ругая себя: куда идет, зачем! Она никогда не любила посиделок с водкой, песен «Хаз-Булат удалой» хором и густой табачный дым, приправляющий все блюда таких вот праздников. Пьяное веселье ее раздражало, как и приставучие подвыпившие кавалеры. Да и не было у нее в Питере подобных знакомых.
Нет, она не боялась идти с незнакомыми людьми. Да в этом городке, казалось, и не было незнакомых: во всяком случае администраторша пышная дама с густо насиненными веками по-дружески попрощалась с ее спутниками, а Ольге сказала, чтоб та погромче стучала, если вернется поздно: она откроет.
Шли медленно, мужчина расспрашивал ее про Питер, про завод, женщина молчала. Скоро повернули к маленькому домику, окруженному деревьями, в палисаднике стояли высокие мальвы, перед забором была приделана удобная скамеечка. Калитка была настежь, во дворе, у летней беленой печурки с высокой трубой возились несколько женщин. Мужчины в рубашках, ярко белевших в сумерках, курили у палисадника.
Все замолчали и, как по команде, повернулись к ним. Ольга, почему-то робея, ступила за ограду. Все молчали, глядели любопытно. И только старушка, сидевшая на лавочке, вдруг поднялась и вскрикнула: «Оля!»
Ольга схватилась за горло, испугавшись. Народ кругом зашумел, казалось, их стало еще больше. Старушка подошла к ней, схватила за руку цепко. Она глядела ей в глаза, будто искала что-то в них
Ольга схватилась за горло, испугавшись. Народ кругом зашумел, казалось, их стало еще больше. Старушка подошла к ней, схватила за руку цепко. Она глядела ей в глаза, будто искала что-то в них
Надежда подошла, отстранила старую женщину: «Мама, ну подумай, как она может быть Олей. Ей сколько лет-то!»
Старушка обмякла как-то, отпустила Ольгу.
Да, верно Лет-то сколько прошло. А как одно лицо! Ты чьих, девушка?
Надежда обняла Ольгу за плечи, повела знакомить с женщинами.
Не обращайте внимания, мама у нас совсем стара, а все, что перед войной было, помнит. Вот и чудится ей. Извините ее, напугала Вас. -Нет, ничего, все еще сдавленным голосом проговорила Ольга.
Ее знакомили с женщинами и мужчинами, она пожимала чьи-то руки, гладила чьих-то детей по головке, улыбалась и кивала. Ей было странно. Ольга не привыкла к таким вот большим семьям: ее родные погибли в блокаду, отца и мать еще детьми вывезли из Ленинграда. Потом они выросли и вернулись туда же. Но родственников у них было мало. И таких сборищ семейных нет, пожалуй, она никогда и не видела. А тут она чувствовала себя до странности тепло и легко. И старушка, напугавшая ее сначала, уже казалась своей и знакомой.
Сели за стол все было красиво, вкусно и все домашнее, особенное. В графинчиках была водка и домашняя наливка, рубиново-красная, розовая, желтая по цвету ягод, из которых ее делали, как шепнула не отходившая от нее Надежда.
Налили рюмки, и пожилой мужчина поднялся за столом. Сразу стало тихо. Мы сегодня собрались, чтоб помянуть тех, кто погиб в Отечественную. Всех наших родных. И незнакомых. На фронте и здесь, в тылу. Всех, кто ушел безвременно. Да будет вечная им Память!
Все выпили молча. Ей что-то положили на тарелку, Ольга ела, не чувствуя вкуса, взволнованная этой короткой и такой от сердца идушей речью. Налили по второй, народ заговорил, зашумел, ветераны вспоминали фронт, пожилые женщины свое: как трудно было выжить в войну, поднять детей, как ждали с фронта мужей и отцов
И тут заговорила снова старушка Прасковья Ивановна. «Вот смотрю на тебя, детка, и вижу свою подругу Ольгу, как живую. Точь в точь, ты», обратилась она к Ольге. В сберкассе она работала. А я там же, уборщицей. Училась в мелиоративном техникуме перед войной и убиралась, по утрам, значит.
Все притихли, слушая ее. А потом, в первый же день налет был. Бомбили нас. Тут, рядом, аэродром же был, военный. Ну нам и досталось, тоже. Дом, где Оля жила, разбомбило сразу, утром. Всех накрыло, всю семью. Детишек, мужа Родня она нам была, муж ее мой троюродный брат был.
Ольга замерла Николай, вымолвила она
«Да, Николаем звали», удивилась старушка. «А ты откуда знаешь?»
И Ольга начала говорить. О странных снах, посещавших ее с детства. О женщине, которой она была и не была. О подробностях ее быта
В комнате стояла такая тишина, что слышно было залетевшего на огонек комара под потолком
Даже те, кто успел захмелеть, протрезвели и смотрели на нее со страхом. Надежда поднялась и принесла альбом с фотографиями. Покажи их на фото. Ольга перелистнула несколько страниц На большой фотографии прямо сидел молодой улыбающийся мужчина, на коленях у него два мальчика в матросских костюмчиках, рядом стояла женщина в белом платье с очень знакомым лицом
И еще одно фото она в фате, головой склонилась к его плечу.
Вот они, глухо сказала Ольга. И вот еще. Она указала на тусклое фото жилого дома, трехэтажного, обнесенного невысокой оградой с калиткой в ней.
Вот это окно, на втором этаже. Это там
Альбом переходил из рук в руки. Старушка гладила ее руку и крестилась. Женщины плакали. Мужчины курили, жадно затягиваясь
Заговорил тот высокий немолодой человек, что был тамадой. Не знаю, дочка, как так могло случиться. Но Бог тебя к нам прислал. И ты нам теперь родня. По душе и по крови.
Он подошел и трижды ее расцеловал. Все зашумели одобрительно, потянулись к ней, целовали, хлопали по плечу, жали руки
И Ольга сама плакала и улыбалась, чувствуя себя Дома. В семье. Своей. И еще благодаря Ту Ольгу. Что привела ее к своим, сделала ее близкой этим удивительным и уже родным людям.
Она ехала в поезде обратно в Ленинград. В купе крепко пахло домашней деревенской снедью, яблоками прошлогодними, вареньем. Все это было в громадной корзине, которую приволокли перед отходом поезда ее новые родственники а как иначе назвать этих до боли близких людей