Попался, тать. Вот кто наши припасы таскал. Кости-то раскидал вокруг конуры.
Что прикажете делать с этим воришкой? спросил у Софьи Алексеевны мосье Тильон.
Вот уж и не знаю что, но надо наказать.
Утопите его в пруду? Камень на шею и буль-буль-буль? произнес с едва заметной улыбкой и удивлением мосье Тильон, и смешно изобразил тонущего Тимку.
Пусть посидит взаперти денек-другой. И кроме воды ничего ему не давать, вступился дядька Ефим.
Ладно. Пускай посидит в чулане. Но ежели будет лаять да скулить, пусть пеняет на себя.
Тимка благодарными глазами посмотрел на барыню и на дядьку Ефима, как будто понимал язык людей.
Через минуту процессия, сопровождающая пойманного «злодея», отправилась исполнять приговор.
Герб рода Раевских
Николенька сидел после завтрака на ступенях парадного входа и плакал, Ему очень жаль было Тимку. Ведь он, конечно же, будет скулить и лаять, а потом его, вдруг, могут утопить в пруду. Но пес же ни в чем не виноват. А выдавать друзей тоже нельзя. Как быть?
Он пошел по двору в парк. Хотелось поговорить с товарищами. Но Петрушки и Кирюшки нигде не было. Наверное, ушли в поле, или еще по какой хозяйственной надобности.
Николенька вернулся в дом, спустился вниз по лестнице к чулану.
Тимка, Тимка, ты тут? позвал он пса.
За дверью тихонько заскулил Тимка и стал царапать об нее когтями.
Не бойся, Тимка, я тебя в обиду не дам. Ты только сиди тихо, не шуми. Потерпи уж маленечко.
Тимка, видно, понял и затих. Николенька вздохнул, постоял еще немного и медленно пошел наверх. Ему, вдруг, очень захотелось кому-нибудь обо всем рассказать, с кем-нибудь посоветоваться. Единственно с кем было можно, так это со старшим братом Александром. Он был поверенным во многих Николенькиных тайнах. Да, нужно все ему рассказать.
Николенька поднялся на второй этаж, подошел к комнате брата. За дверью слышались голоса, мосье Тильон говорил что-то по-французски. Диктовал. Значит, там урок. Сейчас входить нельзя. Мосье Тильон очень строгий и сердитый. Как только наняли его гувернером, так стал он заводить свои порядки. Говорить с ним можно только по-французски, читать в свободное время только французские книги.
Вечерами, втайне от матушки, он любил рассказывать о Наполеоне Бонапарте, который будто покорил всю Европу, и равного правителя нет, и не было во всю мировую историю. На столе у мосье Тильона стояла гравюра, на которой был изображен этот человек. Орлиный нос, направленный в одну точку взгляд, чуть наклоненная вперед голова, прилизанные волосы все выражало в нем какую-то надменность и, как говаривали взрослые хладность мысли.
Мосье Тильон гордился этим портретом. А няня Елизавета Антиповна прежде замечала ему в ответ, что у Наполеона роковой взгляд. Будто ожидает его несчастье в жизни, и славе его придет конец. Брат Александр поддерживал няню, а мосье Тильон страшно гневался и переставал рассказывать.
Батюшка нам говорил, что только великий Суворов никогда сражений не проигрывал, заключал Александр. Он бы мог одолеть Бонапарта. Да вот нет Суворова.
После этих слов мосье Тильон угрюмо бормотал что-то себе под нос, уходил в свою комнату, закрывался, и, выпив рюмку рома, засыпал до самого завтрака.
Теперь урок закончился. Слышно было, как мосье Тильон что-то выговаривал брату. Затем раздались звуки шагов. Мосье Тильон вышел из комнаты, даже не взглянув на Николеньку.
Саша, можно к тебе? спросил он сквозь приоткрытую дверь.
Заходи, заходи.
Брат складывал тетради, вытер измазанные в чернилах гусиные перья, затем собрал чернильный прибор.
Садись, чего стоишь.
Николенька любил сидеть у брата. В комнате было много интересных предметов, но в большей мере книг. «Наука побеждать» Суворова, с дарственной надписью папеньки, «Юности честное зерцало», которую иногда читали вслух. Особенно любопытно было просматривать «Краткое понятие о всех науках для употребления юношеству», где неизвестный автор задавал какой-нибудь вопрос и сам себе на него отвечал. Все, что интересовало и Сашу, и Николая, было собрано в этой книге. Тут можно было найти сведения о литературе, истории, о музыке и по военному делу.
Николенька уже давно усвоил, что в их семье все по отцовской линии были военными. И прадед, и дед, и папенька. Для своих сыновей Николай Николаевич Раевский иной участи и не желал. Традиция переходила по наследству, как и имя Николай. Куда ни глянь в родословную во всех коленах Николаи Николаевичи
Николенька уже давно усвоил, что в их семье все по отцовской линии были военными. И прадед, и дед, и папенька. Для своих сыновей Николай Николаевич Раевский иной участи и не желал. Традиция переходила по наследству, как и имя Николай. Куда ни глянь в родословную во всех коленах Николаи Николаевичи
Случилось чего? Почему нос насупил?
Случилось.
Одной беде не миновать двум сразу не бывать. Рассказывай.
Николенька почесал затылок, посмотрел на брата. Ему можно. Все равно, кроме него никто не поможет. И рассказал все, как на духу.
Выходит, виноватые гуляют, а безвинный взаперти сидит.
Саша, только ты не думай, что Петруша с Кирюшкой все нарочно подстроили. Они и не знают еще, что Тимку в чулане заперли. А их ведь тоже жаль.
Знаешь ли, папенька часто говорил: «Сам погибай, но товарища выручай». Поди-ка к ним и подумайте вместе, как вам Тимку из плена вызволить.
Если они признаются, их сильно накажут. Но что если Николенька радостно вскинул голову. Придумал! Пусть накажут, но накажут всех, а значит, никому обидно не станет, да и не будут больно наказывать.
Почему же?
Вестимо, почему.
Николенька поспешил прочь из комнаты. В зале нашел он матушку, сидящую за чтением табель-календаря.
Что ты, голубчик? опросила Софья Алексеевна.
Маменька, я хочу вам сказать
Что? Что сказать?
Я хочу вам сказать Николенька замешкался на мгновение, но затем твердо выговорил. Хочу сказать, что пес Тимка не виноват совсем в краже из погреба.
Как же, не виноват! Кому же еще, как не ему колбасами лакомиться?
Маменька, это я виноват. Вернее я не один был. Но виноват только я.
Да как же ты, дорогуша, в погреб-то пробрался?
И Николенька рассказал все, как было, только главный заводилой вывел себя, а Петрушу и Кирюшу, будто, он сам уговорил идти с ним.
Конечно, маменька рассердилась. Тимку тотчас выпустили. Николеньку наказали. Три дня сидел он под домашним арестом, никуда не выходил из комнаты, сладкого ему не давали. Но Петрушу и Кирюшу не тронули. Только их мать отругала на кухне, да дядька Ефим потаскал за уши, и то, не больно.
Александр, узнав о происшедшем, ничего не сказал. Но когда через три дня арест был снят, за обедом он пододвинул Николеньке свою порцию фруктового желе.
На вот, прошептал он, Молодец, горжусь.
Николенька ничего не ответил. Он был очень рад похвале брата.
УРОК ГРАММАТИКИ
Вскоре, мосье Тильон стал давать специальные уроки и Николеньке. Послеобеденное время полагалось проводить, изучая науки. Мосье Тильон заходил в Николенькину комнату, раскладывал на диване подушки, ложился на спину и, заложив руки за голову, говорил:
Ну-с, сегодня у нас урок французской грамматики. Открываем книгу на странице тридцать четвертой и читаем
Убедившись, что Николенька взял книгу и начал ее листать, мосье Тильон закрывал глаза и через минуту мирно храпел. Засыпал он надолго и крепко пушкой не разбудишь.
Вот тут было Николеньке простору. Он по обыкновению откладывал книгу, открывал окно и выпрыгивал наружу. Пока спит гувернер, можно заняться своими делами. Какими? Ну хоть, к примеру, пойти за ограду в поле, где конюх Сидорка пасет табун лошадей.
А-а, идешь. Опять будешь нынче просить поездить на вороном? спросит Сидорка, пощелкивая арапником.
Буду
Так давай скоренько, пока никто не видит.
Николенька вскакивал на вороного жеребчика и носился по поляне, пока Сидорка не кричал ему:
Хватит, хватит? А то заругают
Николенька спрыгивал с лошади, доставал две конфекты. Одну протягивал Сидорке, другую на ладони подносил к лошадиной морде. Жеребчик брал конфекту осторожно, мокрыми губами обмусоливал пальцы и обдавал руку теплым дыханием
А можно было пойти в сад и там найти сторожку. На лавочке у сторожки всегда сидел дремучий старик Ипатий. Никто и не знал столько ему лет. Но он все продолжал нести свою сторожевую службу.
Нельзя нам в отставку. Как же вся жизнь при ружье говаривал Ипатий.
Вот послушай-ка, начинал он свои рассказы, которые Николенька уже слышал много раз. Вот послушай, барин, как воевал я с турками. Ух-х и дела были. Идем это мы, значит, на приступ ихней крепости Измаил. Впереди отвесная стена и ров глубокий под нею. Позади наши напирают. Лезем мы, значит, на стену. Руки в кровь раздираем. Турок нас сверху картечью обжигает. Падают по обе стороны дружки-солдаты вниз, а наверху смерть верная, не иначе. А мы кричим «ура-а» что есть силы, и крик энтот нас будто сам на стену подымает. И ворвались мы таки в крепость. Смяли супостата