Федор Иванович, а какой вы без бороды? спросила уже на самом подходе к гостинице Зинаида Федоровна.
Я, я, я не знаю проговорил Борода и в кромешной тьме (ни одинфонарь возле гостиницы почему-то не работал) пытался разглядеть глаза Зинаиды Федоровны.
Так давайте же узнаем завтра? Или вам слабо?
Возникла долгая пауза. Федор Иванович стоял под фонарным столбом без света с женщиной, которую знал всего один день, и почему-то был безумно счастлив. А Зинаида Федоровна, сама не зная, почему так легко согласилась на эту прогулку, была благодарна ему за его непосредственность и какую-то необъяснимую, но приятную нелепость.
Вот так и стояли они, ничего не зная друг про друга и ничего более не спрашивая.
Уже темно и, наверное, вам пора домой, сказала Нагая утвердительно и поблагодарила его за прогулку, протянув свою нежную и теплую ладонь.
Федор Иванович очень нежно ее пожал и, развернувшись, пошел прочь. Мелкий дождик бил его по лицу, а он хотел быстрее забраться под одеяло и думать о ней. В сторожке было темно. Он, не включая свет, повесил костюм на дверку шкафа и обессиленный упал на кровать. В эту ночь ему почему-то снился «Голландец». Как будто они в центре огромного ринга сошлись в кулачном бою. И все было почти как тогда: Борода ударил его в челюсть, и она почему-то съехала не в левую сторону, как это было в реальности, а в правую. Теперь Борода уже знал, что будет дальше, но ничего не мог с этим поделать, ноги сами понесли его навстречу пассивному «Голландцу», а тот, ожидая приближения своего противника, стоял абсолютно спокойно. Только теперь Борода не ликовал. Ведь он уже знал, каков будет итог. Занеся кулак для удара, он почувствовал, как пол ушел у него из-под ног, а в глазах вместо зрителей, порта, кораблей он увидел лицо Зинаиды Федоровны. Точнее сказать, это было не лицо, а десятки, сотни, тысячи лиц! Тысячи лиц Зинаиды Федоровны Нагой! Вот только выражали они разные эмоции и чувства. Какие-то сочувствие и понимание, другие, напротив, были чужими и далекими, как у тех иностранных матросов, которые за всем наблюдали. А далее произошло (равно как и в реальности) нечто необъяснимое. Борода куда-то полетел, но вместо холодной воды в этот раз он почувствовал приятные и теплые ладони Нагой. Он лежал у нее на руках, как младенец, и, даже стыдно сказать, ласкал ее сосочек своим языком. Он был таким приятным и нежным, что Борода сразу же забыл про «Голландца». Вместо молока Борода чувствовал, как к нему в рот стекает вкус терпкого шоколада. Как же это было приятно Вот если бы можно было пролежать так целую вечность и не выпускать его изо рта! Но его счастье было коротким (как,наверное, и всякое счастье). Потому что кто-то из мужиков (возможно,Ванька-Якорь) окликнул его, и Борода (почему-то уже с привкусом спирта) оказался в порту, на своем берегу, и весь мокрый поплелся к себе в сторожку. Дойдя до дома, Федор Иванович открыл дверь и направился прямо к кровати (в реальности же сразу после поражения от «Голландца», зайдя в дом, он налил себе рюмку). И в тот самый момент, когда он стал укладываться в собственном же сне ненастоящим телом в постель, вдруг почувствовал, как это ненастоящее тело погружается в его реальную плоть, и он тотчас проснулся. «Спешить, мне нужно спешить к ней», думал Федор Иванович и стал собираться, метаясь по комнате. Зачем, почему, для чего он не мог ответить на этот вопрос, но знал, что должен бежать! «Только бы успеть, только бы не опоздать! Но разве она говорила, что уедет так рано? Нет, не говорила! Но я все равно должен успеть!» Надев на ноги разные ботинки (причем почему-то правый, который «просил каши», снова оказался на ногеБороды), Федор Иванович выскочил в дождь. Еще было слишком рано, но кое-кто уже не спал в такой ранний час и, завидев бегущего человека в разных ботинках, строил свою версию увиденного. Дворник, подметавший листву, подумал: «Эка что белая горячка делает, надо и мне завязывать». Врачи психоневрологического диспансера, ехавшие мимо, в голос воскликнули: «Наш пациент!». А вот путана, стоявшая на балконе с длинной сигаретой в руках, крикнула вслед бегущему Бороде: «Нечего с чужими бабами гулять, Федор Иванович, тогда и мужья станут добрее». Каждый подумал в меру своей испорченности, но почему-то никому не пришла в голову мысль о том, что гонит человека любовь. Обычная, простая, человеческая И если бы дворник узнал правду, то наверняка стал бы пить еще больше оттого, что он одинок, врачи признались бы в своей некомпетентности и стали бы искать новую работу, а путана, поверив в любовь, ушла в монастырь и стала молить бога, чтобы он очистил ее душу и подарил ей семью.
Но так как Борода бежал очень быстро и не мог поведать свою историю, все осталось по-прежнему, как и было до его появления. Добравшись до гостиницы и буквально ворвавшись в холл, Борода встретился с заспанным, колючим и возмущенным взглядом женщины-администратора (наверное, онапроснулась от скрипа дверей). Дама была довольно крупных пропорций и чем-то смахивала на цыганку, которая торговала семечками (иногда еще и пивом по совместительству) в его порту. В его голове мелькнула мысль: «А не сестра ли она ей?». Но тут же другая, более здравая мысль выбила мысль бредовую, и Борода подумал: «Господи, да о чем это я?». Женщина-администратор уже не такими заспанными, но еще более возмущенными глазами смотрела на Федора Ивановича. Спросонья она не могла различить, кто перед ней: клиент, с которым надо быть учтивой и вежливой, или очередной алкоголик, которого надо вышвырнуть вон.
Добгое утго, взволнованно произнес Федор Иванович и снова возненавидел латинские буквы.
Добгое, передразнила его женщина-администратор, все больше склоняясь ко второму варианту в своих рассуждениях.
Я ищу я ищу и Федор Иванович, избегая столь ненавистную букву «р», которая непременно поджидала его в отчестве «Федоровна», решил обойтись только фамилией и произнес: Я ищу Нагую
Точно «шизик», пронеслось в голове у дамы крупных пропорций, и, поднимаясь из-за стойки, она закричала на всю гостиницу (вероятно, ееслышали даже на улице и, вероятно, даже путана): Да ты не просто алкоголик, как я погляжу, ты еще и извращенец! Нагую тебе подавай! А что, одетые уже не устраивают?
Борода, чей авторитет в порту был непререкаем, почему-то абсолютно терялся в других местах, и особенно в разговорах с женщинами. А уж когда женщина начинала кричать, Федору Ивановичу и вовсе хотелось заново родиться. И теперь, стоя напротив этого «возмущенного вулкана», который, по предварительной оценке Бороды, весил не менее 150 кг, он растерялся окончательно. Ожидая еще более серьезного развития событий, Федор Иванович стал молиться. Но здесь Клавдия Ивановна (именно так звали дамукрупных пропорций), несколько раз нескромно зевнув (в этот момент Федор Иванович уловил сходство ее с крокодилом, который открыл пасть), неожиданно замолчала и, как ни в чем не бывало, села обратно за стойку. Причмокнув губами несколько раз, она снова уставилась на незваного гостя. «Вот что творит чудодейственная сила молитвы», подумал Борода и мысленно поблагодарил за это нательный крестик с распятием Христа, запутавшийся у него в волосах под рубашкой.
Я я я ищу Зинаиду Федоровну! произнес как-то по-особенному Федор Иванович и почему-то даже понравился сам себе.
И о чудо! Наконец-то сообразив, что от нее хотят, Клавдия Ивановна из злой и суровой женщины буквально на глазах сделалась улыбчивой и мягкой. Нельзя сказать, что она превратилась в прекрасную розу (вы представляетесебе такую розу?), но то, что она напомнила Бороде какой-то цветок (толькоон не мог вспомнить какой, возможно, лютик полевой), можно сказать однозначно.
Дорогой вы мой, что ж вы сразу-то мне не сказали А я, дура, раскричалась, чуть полгостиницы не перебудила
И здесь, осмотревшись и убедившись, что на ее ор никто не выбежал из номеров, она нырнула под стойку. Порывшись там какое-то время, она достала конверт и положила его прямо на стол перед удивленным Бородой. На конверте красивым и размашистым почерком значилось: «Для Федора И. от З. Федоровны». «Однако! Оригинально! Но что бы это могло значить?» подумал Борода и, еще больше опасаясь того, что предчувствия его не обманывают, поблагодарив Клавдию Ивановну, вышел на улицу. Дойдя до фонарного столба, под которым еще вчера состоялось их прощание, Борода разглядел скамейку. «Странно, почему я не заметил ее вчера, тогда, возможно, Зинаида Федоровна не ушла бы так рано», подумал он. Но вспомнив, что вчера не светил ни один фонарный столб и она попросту затерялась в ночи, он уселся на скамейку и распечатал конверт. Почерк, которым было написано обращение, сильно отличался от почерка на конверте. Наверное, Зинаида Федоровна сильно опаздывала и попросила одну из подруг подписать конверт. Удивившись такой смекалке и почесав за затылком, Федор Иванович стал складывать слоги в слова. Удивительно, что он еще не разучился этого делать, ведь последний раз он читал, делая самокрутку из обрезков старой газеты. И теперь, складывая буквы в слоги и выстраивая целые предложения, он получил следующий текст: «Уважаемый Федор Иванович! Мы с подругами переехали в другую часть города по причине того да, впрочем, не важно, по какой причине Спасибо вам за прогулку и за вчерашний вечер. Через три дня мы уезжаем Если хотите попрощаться со мной и не держите на меня обиды, приходите на ту же пристань в 10:00. P. S. У вас очень красивая борода, но, возможно, без нее вам было бы лучше. По крайней мере, мне любопытно на это взглянуть. С н/п З.Ф.». Борода дочитал письмо гораздо быстрее, чем начал, в голове у него телеграммной лентой пульсировали строки: «через три дня» и «без нее было бы лучше». Поднявшись с насиженного места и спрятав письмо во внутренний карман пиджака, Борода поспешил в порт. Сегодня он обязан хорошо потрудиться и доказать, что он не хуже других. Где-то послышались лязг тормозов и отборная брань пешехода, в порту подали сигнал к началу рабочего дня Город медленно просыпался.