Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый - Нелли Шульман 3 стр.


 У нас содержатся опасные больные,  напоминал он персоналу на летучках,  убийцы, пироманы, как Брунс, осужденные на принудительное лечение люди,  отделение считалось госпиталем для криминальных пациентов и находилось под полицейской охраной.

В кабинетах врачей не завели американской новинки, кондиционеров, однако здесь стояли электрические вентиляторы. Больные в коридор не допускались, доктора могли открывать окна.

Еще с довоенных времен, когда он был молодым ординатором, заведующий любил разбираться с делами не на столе, а устроившись на подоконнике:

 Доктор фон Рабе считал, что такое не красит врача,  он помнил надменный голос покойного коллеги,  однако сейчас новое время,  заведующий начал медицинскую карьеру в центрах, где умерщвляли неполноценное население, как называли нацисты душевнобольных людей:

 Надо было так сделать и с евреями,  он потер подбородок,  какая-то медсестра в Берлине в начале тридцатых годов взяла на себя миссию очистки города от враждебной арийцам расы. По крайней мере, ее адвокат утверждал именно так, но убивала она не только евреев, что было неразумно с ее стороны

Заведующий не помнил имени преступницы, но помнил, что ее не казнили:

 Адвокаты ее отстояли, но ее вина была только в том, что она обворовывала жертв. От стариков надо избавляться так же, как от умственно неполноценных. Они только объедают трудоспособное население

Не попав в армию из-за плоскостопия, заведующий остался тыловым врачом и не работал в лагерях. Программа эвтаназии негласно продолжалась и во время войны, но таких медиков не судили:

 Мы все равно не смогли бы таким образом избавиться от евреев,  вздохнул врач,  лекарства дороги и трудно организовать массовый процесс умерщвления,  он считал, что коллеги из медицинских частей СС пострадали безвинно:

 Студентам надо учиться,  доктор пожимал плечами,  раньше это были приговоренные к смертной казни, но их на всех не хватало. Все, что делают врачи, делается для блага человечества

По его мнению, от смерти пациентки Брунс человечество бы нисколько не пострадало. Доктор сам с удовольствием сделал бы ей финальную, как говорили в нацистские времена, инъекцию.

Положив на колени пухлую историю болезни, он дымил сигаретой в распахнутое окно. Университетский парк здесь был пустынным. Студенты не добирались до небольшого озерца, на берегу которого стояла психиатрическая клиника.

Врач рассматривал хмурое лицо Брунс на недавно сделанной фотографии. В прошлом году пациентке исполнился двадцать один год. Полиция и отдел по делам несовершеннолетних несколько месяцев вели оживленную переписку, обсуждая перевод Брунс в другую психиатрическую клинику:

 Хватит ее здесь держать,  доктор неприязненно взглянул в мрачные глаза сумасшедшей,  она взрослая, незачем с ней носиться. Пусть едет в другое место клеить коробочки

До двадцати одного года Брунс состояла на попечении отдела по делам несовершеннолетних земли Шлезвиг-Гольштейн, где пациентка и совершила преступление:

 Ее передали под опеку Гамбурга, потому что в тех краях нет госпиталей для осужденных преступников,  переписка инстанций занимала добрую половину папки,  а теперь она отправляется в Киль,  по недавнему решению суда Брунс переводили в обыкновенную психиатрическую больницу:

 Тоже пожизненно,  усмехнулся заведующий,  консилиум может рекомендовать ее выписку, но такого никогда не случится

Брунс была замкнутой и уклонялась от терапевтических бесед с лечащим врачом. Пациентку часто ловили прячущей таблетки:

 Медсестра от нее не отходит, пока она все не выпьет,  пироманке выписали впечатляющий набор лекарств,  но, честно говоря, это бесполезно

Заведующий считал Брунс безнадежной. Девушка проявляла аутоагрессию и отказывалась от пищи. В истории болезни имелось решение суда о необходимости принудительного кормления. Кроме пиромании, Брунс славилась ненавистью к радио и телевизору:

 У нее подростковая шизофрения, то есть теперь взрослая,  хмыкнул врач,  она слышит голоса и у нее галлюцинации,  девушка настаивала, что пожар, убивший ее семью, начала не она, а неизвестная женщина в черном плаще и маске:

 У нее случилось острое начало психоза,  зевнул заведующий,  женщина ей привиделась, а голос велел ей поджечь ферму, что она и сделала,  фото истощенной Брунс в сером госпитальном халате напомнили ему снимки заключенных в концлагерях:

 У нее случилось острое начало психоза,  зевнул заведующий,  женщина ей привиделась, а голос велел ей поджечь ферму, что она и сделала,  фото истощенной Брунс в сером госпитальном халате напомнили ему снимки заключенных в концлагерях:

 В Аушвице вели очень интересные работы по шизофрении,  пожалел доктор,  но весь тамошний научный материал пропал

Брунс не знала о переводе, однако заведующий и не собирался ставить пациентку в известность об изменениях в ее будущем:

 Какая ей разница,  машина приходила за Брунс через несколько дней,  она, как обычно, просипит что-то неразборчивое,  пациентка страдала психогенным мутизмом.

Отоларингологи, осматривавшие ее, утверждали, что с голосовыми связками у девушки все в порядке:

 Она временно потеряла голос, наглотавшись дыма на пожаре,  врач захлопнул папку,  однако физически она оправилась. Ее мутизм только у нее в голове, а голова у нее непоправимо больна

Легко, словно юноша, соскочив с подоконника, врач сверился с календарем. Через пятнадцать минут он встречал в вестибюле отделения шведскую гостью, госпожу Кампе. Об экскурсии попросил главный врач большого психиатрического госпиталя:

 Разумеется, не преступая судебных ограничений на общение пациентов,  добавил по телефону коллега,  но у вас есть открытые для посещения палаты,  врач почесал нос:

 Например, Брунс. Поведу госпожу Кампе именно к ней,  сверившись с часами, он понял, что успеет выпить кофе.


Худые руки лежали на обтянутых больничными чулками острых коленях. Пояса пациенткам не позволяли. Сестра-кастелянша следила за резинками:

 Слишком тугие запрещают,  Магдалена смотрела в беленую стену палаты,  на них кто-то когда-то повесился

Хлопок болтался вокруг истощенных ног девушки. Повеситься можно было и на чулках, но для этого требовалось остаться одной:

 Здесь все на виду,  на противоположной койке мерно раскачивалась соседка,  за нами всегда наблюдают,  двери палат днем не закрывались. Ночью больных запирали снаружи. Дежурные полицейские патрулировали коридор, заглядывая в глазки.

За два года, что они провели в одной палате, соседка Магдалены не сказала девушке ни единого слова. Магдалена не хотела думать о том, что привело женщину в охраняемую больницу:

 Она все время качается,  женщина иногда мычала,  а я раздираю себе руки до крови,  запястья Магдалены покрывала корка болячек,  но нельзя идти на самоубийство, это страшный грех

После таблеток в голове Магдалены обычно царил туман, однако она помнила уроки священников в соборе и первое причастие:

 Мама сшила белое платье,  девушка дернула горлом,  папа сделал фотографии для альбома, а Иоганн подарил мне заводную модель яхты. После обеда мы побежали на озеро и испытали ее на воде,  Магдалена напомнила себе, что ее семья мертва:

 Моя мать была нацистской преступницей, мой отец не был моим отцом, я прелюбодействовала со братом,  из-под болячки потекла кровь,  а потом он от меня отвернулся

Магдалена не могла слушать радио или смотреть маленький черно-белый телевизор отделения, настроенный на единственную западногерманскую программу.

Аппарат не выключался весь вечер. Ходячие больные после трудотерапии собирались в унылом расширении коридора. Телевизор стоял на коврике из полосок разнокалиберной ткани. Магдалена узнавала обрезки истасканного постельного белья и халатов, выдававшихся в отделении. Коврики плели на занятиях по трудотерапии, где большинство больных сидело в лекарственном ступоре:

 Я тоже обычно так сижу,  сегодня голова Магдалены была неожиданно ясной,  но повезло, что пришла новая медсестра,  девушка пока была невнимательна. В последние два дня Магдалене удавалось спрятать таблетки во рту и незаметно их выплюнуть:

 Поэтому я слышу музыку,  пальцы девушки зашевелились, из горла вырвался клекочущий звук,  это больно, но я еще жива

Она не заглядывала на пятачок у телевизора, где толпились больные. Немецкий канал передавал выступления известных пианистов и сборные рождественские концерты. Магдалена и сама когда-то пела в таком:

 Но я не могу видеть Генрика,  слезы катились по лицу девушки,  мне достаточно было его услышать

Пару лет назад один из врачей решил лечить больных в отделении классической музыкой. Магдалена тогда каталась по полу, зажав уши руками, отбиваясь от медсестер и санитарок:

Назад Дальше