Таким любителем быстрой езды был друг моего товарища Германа Ермакова, Борис. Так вот, этот Борис пришел к Герману однажды с перевязанной головой и в свежевыстиранных рубашке и штанах. Оказывается, вдоль по улице Краснофлотской передвигалась процессия ассенизаторских бочек. Как только эта процессия завернула за угол, на улицу Добролюбова, из-за ближайшего угла вылетел на мотоцикле Борис, пролетел по насыщенному запахами участку улицы Краснофлотской, вращая головой в поисках источника амбре. А зря вращал, потому что, когда он завернул на улицу Добролюбова, демонстрируя скоростные качества мотоцикла, то «и эх!», долбанул одним из своих тупых предметов головой в дно последней, душистой бочки. Дно вылетело. Он мог бы, конечно, занырнуть в бочку, но ему повезло, скорость была не та, его просто окатило с головы до ног. Говорят, что удар сзади был настолько сильным, что возница успел только охнуть, как его вынесло с бочки на круп лошади, а черпак с длинной ручкой повертелся, повертелся без хозяина, да и наделся незадачливому мотоциклисту на голову. Но ведь это говорят. А ведь мало ли что у нас, бывает, говорят.
Когда результаты столкновения были уже забыты, бинты с головы Бориса сняты, от него все еще долго, долго попахивало.
Шутники
Мой университетский товарищ Алька Румянцев жил на улице Фигнер, папа и мама у него были парикмахерами. Основной доход в этом семействе получался от работы на дому. Алькин отец был классным парикмахером, и к нему по секретной очереди приходили делать укладку женщины из небедных семей. Вопрос денег обсуждался в семье часто и старушка-домработница, выписанная из деревни, считала деньги большущим счастьем. Зная этот пунктик, Алька часто разыгрывал ее. Просил он и меня:
Иди, говорит, постучись. И когда она спросит: «Кто там?», скажи: «За свет!»
Ну и что?
А то, что она сразу в обморок упадет.
Отец у Альки тоже был из шутников. Рискованный очень. На его свадьбе слева сидела жена, а справа любовница-неудачница. Все веселились. Отец был начеку, поскольку в любой момент ему на голову мог быть надет праздничный торт. Сам шутил и шутки друзей воспринимал спокойно. Однажды старинный друг Алькиного отца, их сосед, всю жизнь влюбленный в его жену, принес в подарок огромный деревянный могильный крест.
Это, говорит, тебе. Надеюсь хоть в старости, после твоей смерти, ревновать перестану.
Ну жди, жди, отвечал отец Альки, бутылку-то хоть принес?
И вот время ожидания кончилось. Сосед скончался и перестал ревновать, а на его могиле установлен им же когда-то подаренный крест.
Кто с крестом к нам придет, шутил Алькин отец, тот под этим крестом и да упокоится.
Вот это одуванчик!
У меня был, есть и, надеюсь, еще долго будет мой хороший товарищ Герман по прозвищу Рыжий Сэйк. Сэйк, потому что он один из трех тезок («нэйм сэйк» по-английски «тезка»), которые, как три мушкетера, фланировали в студенческие времена по улице имени Свердлова, привлекая внимание прохожих, включая иногда и милиционеров. Отличались они цветом. Этот был серым, но называть так своего друга было неудобно, поэтому и прозвали его рыжим. На этот счет я когда-то написал оду этим мушкетерам, которая начиналась так:
Три мушкетера на свете живут,
Трех мушкетеров Нэйм Сэйки зовут,
Двое из них белый и черный,
А третий рыжий, поскольку цвет спорный.
Я был их товарищем, но встречи наши не были частыми, поскольку я был обременен множеством других занятий: спорт, сцена и так далее. Так вот, Рыжий Сэйк жил в то время в цокольном этаже на улице Добролюбова. Недалеко, на улице Гоголя жила моя подруга Иришка, а через пару кварталов, в непосредственной близости от больницы для работников водного транспорта, жила юная, как цветочек, семнадцатилетняя десятиклассница Танечка. Это юное, порхающее создание было к тому же еще и романтическое, и вряд ли у кого рука поднялась бы, чтобы обидеть это существо, нарушить светлое восприятие жизни восторженной Танечки. А вот у Рыжего Сэйка, по-видимому, поднялась, и не только рука. Нарушил, значит. Судя по событиям, развернувшимся на этом пятачке города Горького, Рыжий Сэйк соблазнился-таки цветочком и сорвал его. Я этого не знал тогда, да и сейчас не уверен: сорвал или не сорвал?
Только однажды к моей жилетке прильнуло это воздушное создание, этот одуванчик. Не знаю уж почему, только мою жилетку уже не первый раз мусолила какая-нибудь представительница слабого пола, жалуясь на судьбу. В данном случае последовало признание в пламенной любви к Рыжему. Я, как мог, выражал ей соболезнование, не понимая, что, собственно, от меня хотят.
Танечка, успокойся, так в чем дело-то? Любовь чувство высокое, она возвышает понимаешь ли я даже хотел сказать, что от любви более того дети рождаются, но воздержался люби на здоровье. Я-то тут причем?
Паша, миленький, мне кажется, что он меня не любит.
Я понимал, что неразделенная любовь это сильная сердечная рана. Ее минуют только те толстокожие, которым недоступно это волшебное чувство любовь, да те немногие, которые с первого предъявления находят свои половины и перестают волноваться на этот счет. Я чувствовал, что Танечке явно не повезет.
Так чем же я могу помочь тебе, Танечка?
Мне нужно только одно: знать, как он ко мне относится. Спроси у него.
А почему ты сама его об этом не спросишь?
Это выше моих сил, Паша.
Ну, хорошо, хорошо, я спрошу
Только я буду рядом,где-нибудь, я хочу сама услышать. Понимаешь?
Понимаю, понимаю. Но это похоже на какую-то хирургическую операцию. А я не хирург. И, кроме того, то, что он мне ответит, может оказаться неправдой. Знаешь, мы друг перед другом иногда выпендриваемся. И я своей хирургической операцией извлеку и выброшу здоровый феномен под названием «ваша любовь».
Нет, нет, не выбросишь! Даже, если он начнет, как ты говоришь, выпендриваться, я все равно пойму. Паша, помоги мне. Здесь нет ничего плохого. Прошу тебя. Прошу!
И я сдался. Предателем я себя не чувствовал. Более того, я помогал Рыжему побыстрей разобраться с амурными делами, если он в них начал запутываться.
Ладно, пошли прямо сейчас.
Я зашел к Сэйку, договорился с ним пройтись по Свердловке, и мы вышли из полуподвала его квартиры во двор. Перед дверью со двора на улицу спряталась Танечка. Я остановил Сэйка.
Слушай, Сэйк. А как ты к Танечке относишься?
Сэйк остановился, подошел к углу двора, встал спиной ко мне, и у него под ногами заурчало. Туалет в квартире был неисправен. Я покраснел. Первое непредвиденное обстоятельство состоялось.
Как, как! Она ведь прямо как вулкан!
Как вулкан, говоришь? Что, фонтанирует эмоциями, что ли? Значит, влюбилась.
А мне это зачем? Хоть бы кто ей занялся. Она же на мою психику давит.
Я не знал такого жесткого отношения Сэйка к Тане и почувствовал, что дальше разговаривать бессмысленно.
Ну, ладно, ладно бухтеть.
Что ладно, что ладно! Я не знаю, куда от нее деваться.
Все, все, Сэйк. Остальное потом.
Когда мы вышли на улицу, Танечки там уже не было пропала. Мы пошли к улице Свердлова.
Ты вот что, Сэйк. Ты скажи ей, успокой ее, чтобы не переживала. Самое тяжелое в ее положении это неясность, подозрения, мучительное желание понять, что же происходит. Понимаешь?
Скажи, скажи. Да она мне всю морду исцарапает.
Вот когда разгорится костер сомнений, тогда да исцарапает, а сейчас пока есть еще время затушить. Понял?
Мы уже подходили к улице Свердлова.
Да понял, понял я.
Вдруг рядом с нами неожиданно, так же, как пропала, возникла Танечка. Она твердой походкой подошла к ничего не понимавшему Сэйку. Я сморщился от предчувствия. Раздался громкий, на всю улицу шлепок. Это Танечка, собрав воедино всю энергию своего хрупкого тела, вмазала Сэйку хорошую, запоминающуюся оплеуху.
Спасибо за науку, сказала Танечка Сэйку и такой же твердой походкой пошла прочь.
«Вот это одуванчик! подумал я. А я-то представлял ее беспомощной порхающей бабочкой. А это оказалась настоящая женщина. Молоде ец!»
Ну, как, Сэйк, доволен? Полегчало?
Я ухмыльнулся. Сэйк посмотрел на меня внимательно, с подозрением.
Хоть ты и гад, Пашка, но я доволен, Сэйк потер покрасневшую щеку, и запомни, я тебе должен.
Хорошо, хорошо, Сэйк, я инстинктивно отклонился, только не сейчас. Потом когда-нибудь отдашь. Ладно?
До сих пор не отдал. Жадный.
Гранат
Это было шестьдесят семь лет тому назад в городе Сочи. Мужики ходили по курортным местам в белых брюках. На юге я оказался впервые. И тоже в белых брюках. Однажды я уехал из Сочи в сторону Адлера, и пора было возвращаться. На автобусной остановке я увидел лоток с фруктами и решил впервые в жизни купить крупный красный фрукт, который называется гранат. Купил гранат средней величины, сунул его в карман брюк и вошел в автобус. По привычке встал в тамбуре у окна. Скучать предстояло минут сорок.