Им одалживаться не хотелось. Они настораживались, не понимая, на что я рассчитываю, чего замышляю добиться. Когда же до них доходило, что мне ничего не надо, охотно тыкали в бледную почву своих палисадников мои ирисы, лилии, флоксы. Правда, далеко не все они способны приживаться без ухода, а возиться с таким «баловством» здесь не любят. Но когда дети идут первого сентября в школу или заканчивают очередной учебный год, когда надо навестить родню на кладбище или отправиться на день рождения, возникает острая надобность в букете, и тут ко мне бегут иногда с таким паническим видом, будто не за пучком тюльпанов, а за лекарством для тяжело больного. По нынешним временам можно бы и торговлишку открыть, но однажды заявив, что эти блага бесплатны, неловко изменять своему слову. Впрочем, как уже было замечено, букеты несутся сами собой. Хотя с годами их яйценоскость падает.
Вечер застает меня опять в огороде с лопатой. Но теперь легче прохладнее, и тихо екает сердце при мысли, что скоро совсем стемнеет и копать станет невозможно. Хотя нет: луна Все равно, пусть луна, а я до того куста докопаю и брошу, пропади оно все пропадом! Нет, прямо сейчас возьму и прекращу этот трудовой подвиг! Уф! Минуты блаженства. Нарциссы в сумерках пахнут сильнее, и машины все реже проносятся по шоссе, дико грохоча и воняя.
Ставлю чай! кричит с террасы Игорь. А соловей в кусте неподалеку начинает пощелкивать, пробуя горло для песни. Есть примета: если весной соловья услышишь прежде кукушки, это к счастью.
В голове начинают крутиться какие-то строчки. Боже сохрани: я не поэт, если что и срифмую, то исключительно в шутку. Так. Это будет называться «Ночные вздохи в огороде»:
Луна сияет. Близ сортира
Чу! соловей. Певец неплох
Для птицы. Веяньям зефира
Протяжный чей-то вторит вздох.
Стою в лучах, но думы гадки:
Мол, все мура, все прах и тлен
И, растопыренный на грядке,
Вздыхает полиэтилен.
Нет, положительно моя муза не дщерь богов, а зловредная притворщица. В кои-то веки снизойдет на душу отрадное просветление, а она тут как тут и нашептывает гадость. Спрашивается, зачем?
***Вот это я теперь знаю. И потому стишки они у нас под влиянием маститого Винни Пуха именуются гунделками строчу то и дело, безо всякого зазрения совести. Когда самое время обрушить на Гаврилу лавину супружеских упреков, из коих каждый сама справедливость, а потом поджечь домик и на его пепелище впасть в уныние, слывущее смертным грехом, или, в конце концов, если просто надо заставить мужа встать с постели не позже полудня или отправиться спать раньше трех ночи, словом, во множестве кризисных ситуаций повседневности нет ничего полезнее хорошей гунделки укорилки, грустилки, будилки, усыпилки или еще чего-нибудь в этом, надобно признать, бесценном для домашнего обихода жанре. Наконец я нашла на супруга управу: в своей запасливости Гаврила коллекционирует не только ржавые гвозди и облупленные чайники, но и мои вирши не пропадать же добру. А те, что не сработали, я беспощадно предаю забвению: не повторяю и не записываю.
Как всегда при долгой засухе, в колонке пропала вода. Таскать ведра из колодца без ворота, перехватывая веревку руками, у меня не хватает сил. Напоминать Гавриле, как давно пора наносить воды для полива, пришлось бы до тех пор, пока не созреет, напитавшись смертоносным соком, мысль о полнейшем невнимании к моей персоне плюс характерное для натур известного склада отсутствие жалости к гибнущим цветам. Так можно прийти к далеко идущим выводам. К чему все это? Надо только поднапрячься и родить укорилку:
Мы совсем про него забыли!
Он постиг, до чего мы злы.
Не полит, он торчит из пыли
И без слов говорит: «Козлы!»
Он стоит, словно страж над Тиссой,
В стебле копится гневный зуд
«В час, когда пьянеют нарциссы»,
Наш нарцисс ни в одном глазу!
Теперь можно отправляться в сарай за лейкой: вода появится незамедлительно. А муж пополнит коллекцию:
Больше двух сотен! он с видом победителя демонстрирует мне же толстенькую пачку спасенных от небытия гунделок. Науке известны случаи, когда одна болезнь вытесняет другую. Что ж, найдено средство против эпидемии разводов? Мы наконец прославимся и разбогатеем? Правда, для этого нужно, чтобы у одного из супругов была склонность к графомании, а у другого к скопидомству.
Нет, никак не удается облагодетельствовать человечество.
***От событий, описанных в «Лягушке», меня сегодня отделяют всего-навсего пять лет. Только кажется, будто это малый срок. Лик земли, как известно, меняется непрестанно. В частности, он успел украситься новой волосатой бородавкой. Наших четырнадцати тщательно возделанных соток не узнать. Ни физалиса, ни желтых томатов, ни даже обычных красных. Я больше не совершаю невозможного в масштабах огорода. Надоело. Одуванчик и пастушья сумка бушуют на осиротелых грядках, а ленивая хозяйка беспечально смотрит на это наступление вражеской орды. Цветника я им не отдам, но с прочим покончено.
У тебя в овощнике уж совсем не то, что было, вздыхают кузякинские бабы, лукаво драпируя осуждение заведомо притворным сочувствием. Картохи, и той не садишь!
Но я наивна, как полевая гвоздичка. Да-да, такая жалость, но ах, где уж мне теперь? Все мы не молодеем Я киваю благодарно и скорбно. Принимаю сочувствие за чистую монету. Собеседница удаляется ни с чем, обескураженная моим идиотизмом.
Вы тоже осудили бы меня, Августа Леонидовна? Да непременно. Слабости окружающих всегда служили поводом для ваших упражнений в меткости глаза и слова, а лень, особенно женская, была в числе излюбленных мишеней. У вас уже отнималась рука, и было, в общем-то, понятно, чем дело пахнет, но вы продолжали задорно растить огурцы, картошку и капусту. Вас веселили собственное упорство и похвалы соседок. Нравилось блюсти наперекор болезни жесткие неписаные законы деревенского быта, хотя никто от вас этого не ждал. Грешным делом, теперь-то уж сознайтесь! и то забавляло, что нежной меланхоличной невестке, когда она сюда приедет, придется, на чем свет кляня вашу прыть, собирать жуков и гусениц, полоть и поливать ваши насаждения. Нельзя же загубить овощи, которые Августа Леонидовна, в ее-то состоянии, высадила своими руками! «Ей не повредит! Хватит склоняться над собой! это было одно из ваших излюбленных выражений, клеймящее малодушную невесткину жалость к собственной особе. Пусть разомнется, чем без толку киснуть! И овощи свежие, прямо с грядки, еще никому не мешали!»
Раскидывать на каждом шагу такие неприметные, но крепенькие сети вот где была ваша главная слабость. Положим, вы-то видели в ней силу. Будучи обставлены ловушками, ближние, а случалось, что и дальние волей-неволей вступали на предначертанный вами праведный путь и трудились там вопреки собственному несовершенству. Вы заботились о них, желали им добра, ну, а заодно вспоминали навыки смолоду любимого конного спорта. Азартная, властная наездница с кошачьими глазами, самую норовистую лошадь умевшая заставить взять барьер Собственно, в том разговоре вы и меня взнуздали. Обычно не удавалось, я была вне пределов вашей досягаемости, а ежели что, не замечала сетей вас, такую тонкую штучку, морочила тем же кротко нахальным манером, как здешних кумушек. Но пришел-таки час вашей победы. Тогда я этого не поняла, до того ли было, зато теперь, издали, ясно вижу. Вы не могли уйти, хотя бы раз не взяв верх. Не убедившись, что и такой твердый орешек, каким вы считали Шуру Гирник, поддастся, себе наперекор сделает, как вы захотите. При всей серьезности просьбы, всей мучительности положения эта игра могла прекратиться только с вашей жизнью, ни часом раньше.
Знаете что? На месте Веры я бы вас отравила давным-давно, еще в полном здравии. И если бы не пороки отечественного судопроизводства, лишенного способности вникать в существо дела, суд бы меня оправдал. Теперь, когда та беда позади, вам уже не больно, а мне не страшно, мы, две седые шалуньи, с глазу на глаз можем тихонько над этим посмеяться. Ведь нет ничего смешнее правды.
Глава 3. Столб дыма
Я увидела его, когда мы только что расположились покайфовать в беседке. Перед нами уже стояли две чашки свежезаваренного «цейлонца» и тарелка с грудой горячих оладьев. Чудовищная наша беседка, сооруженная Игорем из ржавых железных прутьев, обнаруженных на задворках селения, там, где кладбище отработавшей сельхозтехники на фоне подкравшегося вплотную леса создает мрачный, но по-своему живописный пейзаж, беседка, говорю, уже перестала казаться призраком, забредшим к нам с этого кладбища и не успевшим вернуться туда до петушиного крика. Актинидия, каприфоль и немилосердно забивающий их девичий виноград, с каждым годом разрастаясь все пышнее, превратили сию конструкцию в милый и трогательный, хотя тесноватый приют. И вид оттуда открывается самый что ни на есть благолепный: не на покосившийся сарай, облупленный дом или пыльное шоссе, а на цветник. Сейчас там вовсю пестрят водосборы, ирисы, ранняя ромашка. Но хоть виноградная листва и заслоняет прозаическую кузякинскую улицу от взгляда блаженствующего эстета, в пышном ее пологе имеется дыра. И немалая.