Что будем делать? спросил тихо Стёпа.
Беречь свои головы и улепётывать отселева, пока живы, и как можно дальше.
Ты что испугался?
Нет, с чего ты взял?
Перед нами преступники. Скольких людей они ещё ограбят, а может, и лишат жизни.
Зато мы с тобой, дурень, останемся живы! Не наше это дело, начал злиться Данилка.
Ты как хочешь, а я задержу их!
Степан положил свою котомку на землю, вскинул топор на плечо и решительно направился к костру. Он так внезапно навис над разбойниками, что от неожиданности те растерялись и, выпучив глаза, смотрели на Степана, как зачарованные привидением.
Опомнившись, один из бандитов промолвил:
Это ты, учитель? Хи-хи-хи. Как раз вовремя подоспел к завтраку. Садись, угощайся! Он наклонился, якобы предлагая место, сам же, как сжатая пружина, бросился в ноги Степана, пытаясь опрокинуть его. Но Стёпа молниеносно отскочил в сторону и, слегка опустил обух своего топора на крестец вора. Бандит ойкнул и с воплями покатился по земле, хватаясь руками за позвоночник.
В это время второй бандит успел вскочить на ноги и с финкой в руке отчаянно, с жутким воплем бросился на Степана. Юноша, к счастью, вовремя заметил этот выпад и, умело перехватив запястье вора, ловко выкрутил его, от чего финка выпала, а рука в болевом приёме оказалась за спиной нападающего.
Больно отпусти сдаюсь!!! кричал тот болезненным голосом.
В тот момент, когда дело было закончено, он увидел, как Данилка быстро подбежал к стонущему первому бандиту и стал решительным образом скручивать ему руки за спину. Стёпка не обиделся на брата, напротив, был даже рад, что тот не впутался в драку и дал ему полную свободу разделаться с бандитами, не думая в это время о безопасности Даниила.
Старший брат был поражён той ловкостью, с какой Степан расправился с вооружёнными бандитами. Он, конечно, был осведомлён о той возне, которую затевал старший брат Григорий, служивший ранее в разведке при царе, в свободное время вместе со Степаном. Но никак не предполагал, что Степан достигнет таких успехов в вольной русской борьбе.
Связав бандитов по рукам, Данила для перестраховки привязал их к дереву и, подойдя к костру, громко высказался:
Дерётесь вы, прямо скажу, как бабы, господа жулики. Посмотрим сейчас, как вы готовите.
Он взял из кучи, лежавшей на листьях, аппетитный поджаристый кусок с косточкой граммов на двести и, откусив небольшой кусочек, стал жевать.
Мясо жёсткое, явно козье, не отбитое, без специй и к тому же малосолёное. Короче, подлецы, каковы драчуны, таковы и спецы!
Даниил, вертел поверни, а то мясо сгорит, подсказал Степан.
Ты прав, братан, оно уже стало обугливаться.
С этими словами он приглушил водой костёр и повернул шампур.
Нужно обязательно обыскать бандюг и отвести их в сельсовет, предложил Степан.
Сейчас я это сделаю, обрадовался Даниил.
Но в карманах у них, к сожалению, ничего не было. Выше на пригорке Данилка заметил скрытый шалаш, изготовленный из молодых срубленных берёзок, в котором, вероятно, отдыхали воры, там, возможно, были дополнительные улики. Даниил сделал вид, что не заметил шалаша, и промолчал. Через минуту он предложил Степану:
Ты веди бандитов в сельсовет, а я останусь заготавливать дрова. Боюсь, мы получим с тобой взбучку. К полднику приедет папаша за дровами, а грузить нечего.
Ладно, я согласен на ничью, пошутил Стёпа.
Он отвязал пленников от дерева, взял шампур с мясом, финки в качестве вещественного доказательства и приказал идти вперёд, туда, куда он укажет. Процессия тронулась, но у бандита, который получил лёгкий удар обухом топора по крестцу, нога болела, и он продвигался с трудом, сильно хромал, издавая матерную брань при каждом шаге. Видя такую неурядицу, Степан приказал больному вору опираться на здорового бандита. Дело поправилось в лучшую сторону, а вскоре и вообще выправилось. Мнимый больной перестал хныкать, а потом и вовсе без поддержки шёл, не хромая. Видимо, симулировал, надеялся на какую-либо оплошность Степана, чтобы удрать.
В сельсовете пришлось задержаться до самого вечера. Хорошо, что следователь не успел укатить в город. Здесь у него оставалась какая-то мелкая тяжба между крестьянами, и они спаивали его, переманивая каждый на свою сторону. Следователь, правда, пил мало, тогда они выкатили дальнюю артиллерию познакомили его с молодой вдовушкой. Вот она, по совести сказать, не поддерживала ни одну из сторон, но свой интерес блюла с честью. Следователь обещал рассмотреть её кандидатуру на должность домашней секретарши. Интересно бы посмотреть, каким образом он избавится от той, которая находится дома в его квартире. Но это, в принципе, не относится к делу Стёпки. Он уже начинает задумывать в будущем, в виду своей неудовлетворённости работой фемиды, иметь как можно меньше с ней отношений. Будет спокойней и безопасней.
Увидев перед своими очами учителя, следователь быстро заморгал своими непонятно какими глазами, больше бесцветными, и, помолчав, спросил:
А ты Долин? Кажется, так твоя фамилия? Правильно я говорю? Правильно. Что на этот раз тебя принесло ко мне? Какие фортеля раскопал на сей раз?
Ваша фамилия, если не изменяет мне память, Пацаев? Спиридон Спиридонович, я не ошибся? вместо ответа задал свой нелепый вопрос Степан, подражая следователю. Так вот, уважаемый Спиридон Спиридонович, я доставил вам подлинных воров, пойманных мной лично, укравших козу у Лупызина Митяя, вернее Дмитрия. А это вот вам и вещественные доказательства финки и мясо козы. Прошу вас, многоуважаемый Спиридон Спиридонович, составить протокол и отпустить меня домой
Как только Степан удалился на значительное расстояние, Даниил по-хозяйски сложил оставшееся жареное мясо в сумку и быстрым шагом, почти бегом направился в сторону шалаша. Отверстие в шалаш было очень узким, пришлось пролазить на четвереньках. С минуту глаза привыкали к полумраку. Наконец, его взору предстало убранство этого убогого убежища. На земляном полу лежали мелкие еловые и сосновые ветки. Сверху они были укрыты толстым слоем сухого сена, на котором лежали четыре шерстяных совершенно новых одеяла. В головах валялись рюкзаки, набитые соломой. У Даниила голова поплыла кругами при виде такого богатства. Что-то мерзкое, низменное медленно рождалось в его голове. Всё это должно принадлежать ему одному. Он напрочь забыл, что он струсил, и только благодаря Степану всё это попало к нему в руки. Данилка стал лихорадочно искать причину, по которой он имел право обладать имуществом бандитов. И он нашёл-таки эту самую триклятую причину. Она заключалась в том, что Степан никогда не возьмёт чужого для себя лично, но обязательно сдаст или в сельсовет, или в милицию. А там сплошное жульё, моментально всё оприходуют в пользу нуждающимся детям Германии. Или хуже, индусам, но только не своим. Свои крепкие, закалённые и сильные, как дети, так и взрослые. О стариках и говорить нечего. Они стальные, эти старичьё, особенно двужильные старухи. Ей бы пора и на отдых, а она, смотришь, волокёт какую-то поклажу своим воронятам, а сама еле передвигает ноги. Они не привыкли к роскоши и даже не знают о её существовании. Таких бы людей в Англии королева в музеях держала, а у нас на них пашут, оттого мы и сильны.
В дореволюционной России люди, особенно в деревнях, долго не задерживались на этом свете, жили мало, редко кто из крестьян дотягивал до пятидесяти годков. Уже в сорок лет мужик обрастал шерстью и выглядел немощным дремучим старцем. Тяжёлый всепоглощающий труд, эпидемии, болезни, повседневные тяготы и лишения, вековая бедность, нищета и антисанитария исподволь подтачивали здоровье землепашца всё это незаметно, но неуклонно заканчивалось смертью в столь молодом возрасте. Их жизнь представлялась им в их же сознании неприметной и запрограммированной по одному сценарию с самого рождения: жить смиренно, по заповедям церкви, и безропотно, тихой поступью, покоряясь судьбинушке своей, двигаться под сень Всевышнего
Поэтому сменялось людское поколение безсуетно, незаметно, как вода в тихо текущей реке. И только в покорных душах они уповали на Божью милость, а духовенство между тем цвело и расползалось по империи, как раковая опухоль.
Это уже замечено, что чем хуже живётся народу, тем пышнее расцветает религия и милитаризация страны. Военные срочно выискивают врага, берут власть в свои руки и приводят страну к разорению или даже, в худшем варианте, к уничтожению.
С приходом советской власти уклад и благосостояние крестьянства не улучшились, да и быт тоже, поэтому резких изменений в лучшую сторону народ не почувствовал. Правда, грабёж мужика стал очевидней и наглей.
При царизме терпение крестьянина теплилось на пределе, но тяжкий повседневный труд и богобоязненность заглушали даже мысль облегчить свою обездоленную участь, да они, в принципе, и не знали, что жить можно по-другому. Только безвыходное отчаяние вынуждало иногда устраивать бунты непокорности отдельным угнетателям. А так, терпели и прощали. Вздыхая, крестили лбы и с тупым остервенением впрягались всё в то же ярмо.
И жили бы они, и дальше продолжали терпеть, не ведая своих тайных бед, если бы на их головы не свалились просветители-гуманисты, приехавшие из-за кордона революционеры-утописты да доморощенные смутьяны-бездельники. И давай расшатывать устои первобытно-общинного строя, так умело веками поддерживаемые царскими феодалами и духовенством.